Младенцы Вифлеемские, скажите мне, народ,
Вам было легче от того, что Ирод не пройдёт?
Когда от тёплых матерей пускали вас в расход,
Вам стало легче от вестей, что есть другой комплот,
Что вы не просто плоти пясть, что вы оплот и щит,
И что Спасителю не пасть, поскольку Он укрыт
Стеною ваших малых тел, отдЕлен рвом кровей,
И среди сонма малых дел нет вашего правей?
А ты, младенец, мог бы стать художником, скажи,
А ты бы мытарем — плевать, работка не по лжи,
Найти хорошую жену и подрезать лозу,
И петь ночами на луну, и выпасать козу,
А если сложится когда (наверное, потом),
Ты мог бы бросить невода и топать за Христом.
А ты, младенец, мог бы стать, к примеру, ситарист,
И вифлеемский рок играть, а может, модный твист,
И все девчонки бы гурьбой бежали на успех,
А ты бы был самим собой и целовал не всех —
А только тех, кого хотел, автографы даря.
Но дела нет до этих дел у вашего царя.
И не расскажешь ты вовек под смертною луной,
Что он же просто человек, и человек дрянной,
И отчего имел он власть твою обрезать нить,
Когда он просто плоти пясть — уже не объяснить.
Кто вспоен чёрным молоком, тому возврата нет.
Сейчас стеснительный солдат кому-то гасит свет.
Он после скажет: был приказ, а я и не хотел.
Я честно не был против вас, я просто не у дел,
Я шел-дурак-куда-пошлют, ну хоть и в Вифлеем,
Не знаю, что я делал тут, не знаю и зачем
Вот, Маргарита, прядь твоя, пшеничная волна,
Вот, Суламита, прядь твоя, прохладна и темна,
Что пряди ваших сыновей? Светлы-темны ли в мать?
Как много надобно кровей, чтоб истину понять?
И эти пряди здесь-сейчас навеки перевив,
Я умоляю всех из вас —
Останься, милый, жив,
Я воспеваю тех из вас,
Кто завтра
Будет
Жив.