Стихи

Ты знаешь, что ты ничего не знаешь?
Подобное знание обретаешь
Ценой обола на веке.
Такое смирение в человеке
Бесценно в нынешнем веке.
 
Друг друга грея и замерзая,
Справляясь с бурей в своем стакане,
В стакане и выгребаем…
Не путай Харона с дедом Мазаем,
Обол приготовь заране.
 
Фортуна очень давно ослепла,
И Немезида давно ослепла,
Но где-то за крайним краем
Стоит, как феникс, восстав из пепла,
Нарнийский шкаф, несгораем.
 
 
Стихи

Кому есть дело до наших ран,
До наших стран?
Ты не жилец уже, Отто Ран,
Херр Отто Ран.

Кому в Дахау твоя печаль,
Твоя печать — вообще в печаль,
Ты что, слепец?
Умел кричать — научись молчать,
Сиди ищи себе свой Грааль,
Прими, что тебя вообще не жаль,
Ты не жилец.

Кончать с собой невеликий труд,
Ведь все умрут.
Но если можно чертить маршрут
Себе самому — ведь можно сберечь
Хоть пару минут…
О Эсклармонда, держи меня,
Темнее воздух день ото дня,
За мной идут.

«Я был обманут» — не стоит свеч,
О том и речь.
Кого так можно предостеречь,
Кого на свет из беды извлечь,
Кого привлечь?
«Я не сумел» — небольшая честь,
Не тянет ни на благую весть,
Ни на монетку купить поесть…
Но что уж есть,
сколько есть.

Тебе есть дело до этих ран,
Никак не скажешь — иди к херам,
Читай хоть Библию, хоть Коран —
Но выполни план.

Тебе есть дело до этих стран,
И мне немножечко, Отто Ран,
Несчастный
Немецкий
Оберштурмфюрер
Гей и катар херр Ран.

Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Если проснешься от тягостной боли
Где-то меж сердцем и сном,
Если проснешься в неволе-недоле,
В доме, который не дом,
 
В доме, в котором мы жили да были
До подступившей волны,
В доме, в котором про нас позабыли,
Раз удержать не вольны,
 
И, разбирая сквозь сонную пленку,
Что не взаправду ты там,
Мы оторвались, а рвется где тонко,
Я говорил это сам —
 
И, разбирая, что все по-другому,
Коротко боль проглоти,
Скажем спасибо друг другу и дому,
Стации в долгом пути
 
Или в недолгом… Но весело было,
Хоть утекло через край…
Если негаданно сердце скрутило,
Вовсе проснешься, а не отпустило —
Вспомни, что ты же меня разлюбила,
И засыпай, засыпай.
Стихи

Ты помнишь, правда казалось раем
Между качелями и сараем
Пространство маленьких нас?
Из нас же каждый неубиваем,
Пока не задавит его трамваем
(Когда-нибудь, не сейчас).
 
И каждый знал — мы просто играем,
И был с гарантией несгораем —
Неданного не отнять.
Звезда прозрачная над горами
Горит, миллионы веков сгорая —
Когда мы всё-таки умираем,
Непросто это принять.
 
Скажите маме… Какой там маме —
Опомнись, милый, мы мама сами,
Мы мойщик рамы, мы сторож в храме
И вести издалека.
Не ел ирландец слаще морковки,
Но по различении нестыковки
Уже не развидишь, что в этой раме
Картинка из «Огонька»,
 
Что этот камин нарисован маслом,
И даже не скажешь — пламя погасло:
Не пламя и было, а хочешь греться —
Давай уже уходи из детства,
Наружу веди маршрут.
Кому ты дорог, мал-человечек,
Кому ты мал, дорогой человечек —
Иди ищи огнива и свечек,
Здесь больше не подадут.
 
— Куда, прохожие? — Просто гуляем.
От дома к дому зовя страною
Что надо бы — миром, и весла ноют,
И дышит парус косой.
Корабль не сильно, но управляем,
Из нас же каждый непотопляем,
Пока не накроет его волною
Медитерранская соль.
3-я мировая, Стихи

Отважные неуехавшие
Трусливые уехавшие
Отважные уехавшие
Трусливые неуехавшие
Богатые уехавшие
Бедные неуехавшие
Богатые неуехавшие
Бедные уехавшие
 
Как это ты не хочешь свалить не выдумывай все хотят
Как это ты не хочешь здесь быть (не можешь здесь быть) не выдумывай все хотят
Это же родина, сынок, вцепись и не отдавай её
Это же родина, дружок, дерись — и она отцепится
 
Могут они, богатенькие, позволить себе уехать-то
Могут они, богатенькие, позволить себе остаться-то
Не могут они, вот бедненькие, позволить себе уехать-то
Не могут они, вот бедненькие, позволить себе остаться-то
 
Этим всем бедолагам просто терять тут нечего,
А нам-то, ещё сохранным, терять-то ещё тут есть чего
Этим всем бедолагам просто терять там есть чего,
А нам-то, свободным и голым, терять там давно уж нечего
Этим всем идиотам просто терять там нечего,
А нам, сохранившим разум, терять там пока что есть чего
 
А как же жалко уехавших, теряем мы их, уехавших
А как же жалко оставшихся, теряем мы их, оставшихся
 
А как же он там без родины, без дворика детства, нещечко,
Теперь уже за периметром, без версии возвращения
К гробам, пепелищам, что еще ему там были за ценности —
Площадка с грибом, где пили мы, и дальше за неразменное,
С которым бы эдак закуклиться и плыть до исхода вечности…
 
А как же он там в загоне-то, во дворике детства, нещечко,
Колючкою обнесенный, без всякой возможности вырваться
От этих гробов, пепелищ и что еще там неизбежного —
Площадок с грибом и грибницею, и дальше по безысходному
Сценарию прицепившемуся как клещ до исхода вечности…
 
Свобода моя, свободушка. По барину и говядина.
По Сеньке и шапка горящая (ну или в жару холодящая) —
Дай Бог чтобы настоящая.
Хоть как подходящая.
Стихи

Каменный мальчик пьет каменное молоко из каменного соска.

Искусство долго, ты говорила, да только жизнь коротка.

И где оно, всё твоё искусство, кому оно помогло,

Кому-то было от века пусто, кому-то ручьем текло,

Кому-то было темно от века, кому-то кричало и жгло…

Сгорела великая библиотека, кому-то не повезло.

Остался мальчик, сосущий искусство из каменного соска,

А может, другой был куда живее, и молоко ему было вкусно,

да нам не узнать пока.

А может, другому вечная память, да все равно он был просто камень, а жалко-то, жалко как!

Кого смогли, сохранили — камень, а мастер в резце, а художник в раме, попрятался и иссяк.

Какие книги совсем сгорели и куда бы вознес нас дух

Из книг которые не уцелели взамен уцелевших двух

В одной из коих — «И было Слово», в другой какой-то плейбой

Да было бы Божье сильней людского, мы не были бы собой

Да было бы это ваше искусство хоть чем-то что можно взять

И сделать полным, где было пусто, сложить воедино Канта и Пруста, закон и звезду, королей и капусту и что-нибудь поменять!

Хоть что-то да поменять.

Сгорела книга дороже мира, а мир завершается.

Но очень медленно — снова зеро, и чья-то ставка святая вера, а чья обнуляется,

И чья-то мера уже не мера, а чей-то биас не только био, но за недоживших постфактум вира — как так получается?

А вот получается…

Есть версия, что на исходе мира, где обьявляют конец эфира, оно объясняется.

Искусство кратко, аморе мио, а жизнь продолжается.

Но верит в себя престранная вера, что осмысленно плакать и славить вслух,

Сиротка мира, дикая вера, что в библиотеке есть странный портал на бесшумный луг,

Где муза, сестра Азраила по крови, превращая образы в естество,

Наливает за наше и ваше здоровье нестакан незолота ничьего,

Где каменный мальчик, вовек не потерянный, всё пьёт своё каменное молоко,

И в улыбке матери близко и веримо, что было неверимо и далеко.

Стихи

Последняя свинья
Это такая свинья
После которой
Уже не будет свиней.
Бесконечное одиночество:
Вот сидит она эта свинья
На краю ойкумены
Без свина, без поросят
Без старой бабки Хавроньи
 
Что с ними всеми сталось
Она уже и не помнит
Вернее не хочет помнить
Это было слишком уж страшно
А она осталась
И во всем виновата
Хотя вроде ничего и не делала
Ну кроме обычного свинства
Жила свою свинскую жизнь
Как умела, по-свински
Была хорошей свиньёй
Настоящей свиньёй
Не побоюсь этого слова
Но Боже мой Боже
На кого Ты её оставил?
 
Когда Господь оставляет
Сперва не слишком заметно
А когда уже очень заметно
То и спросить-то некого
«На кого Ты меня оставил».
Абонент временно недоступен,
Надежда умирает последней,
Свинью и зовут Надеждой,
А лучше бы скажем Верой —
Тогда б умерла не последней,
А лучше бы скажем Любой,
Тогда б никогда не престала.
 
Сидит вот она и молится
На самом краю ойкумены
Эта свинья Надежда
На своём языке на свинском:
Я последняя свинья, Господи,
Помилуй меня хоть Ты.