3-я мировая, Стихи

Время явление странное, поскольку оно не явление:
Это потоки лавирования, не вылавировать постыдно.
Но в результате лавирований в воде своего поколения
Как прежде один на пристани, и в тумане мало что видно.
 
Явление — то, что является. А это существование.
Мерси, Даниил Иванович, за страшненькое сострадание.
Что-то и вам ведь нравилось по-над этой водой текучею.
Где вы сейчас обретаетесь, там вас уже точно не мучают.
 
Видно огни туманные, слышны гудки корабельные,
Всякий пошел по курсу, до свиданья, спасибо за рыбу.
Странствия наши вечные, беспределы наши предельные,
Мы бы такое могли бы, но море не знает слова «могли бы».
 
Главный дар после заводи с кувшинками в горьком затоне —
Я не один на пристани, не крысой, застрявшей в доке.
Я крыса, ушедшая вовремя с судна что точно потонет,
Вслед за речами Высокого: да много их было, высоких.
 
Время всегда растекается, стремится заполнить полости,
Море учит безвременью, молчанию учат рыбы.
— Кто я для тебя? — Воспоминание моей молодости.
Но среди прочих хорошее. И на том большое спасибо.
3-я мировая, Стихи

Над сычарнею рассветы
И туманов млечный дым.
Только ночи больше нету,
Потому что мы не спим.
 
Надо-надобно до солнца
Сычье дело исполнять —
Заглянуть во все оконца,
Всех увидеть и понять.
 
Потому-то, для того-то
Сыч велик, хотя и мал:
Надо-надо, чтобы кто-то
Всё смотрел — запоминал.
 
Вон сидит старик с газетой,
Потому что он один.
Вон безумному поэту
Кто-то чистит апельсин.
 
Вот в печали дева плачет
Над обрывками письма.
Разбери, что это значит,
Ведь не справится сама.
 
Ну а это что такое,
Нелогичное, чудное —
Трое маленьких ребят
На полу в прихожей спят,
А кроватки за стеною
Опустелые стоят?
 
Этот злой людской обычай
Называется война.
Разберись, попробуй, сыча,
Почему-зачем она.
 
Кто, едва зараза минет,
Смертью мается в ночи?
От того, прости богиня,
Гибнут даже и сычи.
 
Неужели, в самом деле,
Мало Трои было, да?
Все качели погорели,
И качаться некогда.
 
Спят и андели, и беси,
Спи, моя красавица.
Много грязи, много песен,
Выбирай, что нравится.
 
Ничего, что между снами
Жизнь не получается:
Будет утро — день над днями,
Так всегда случается.
 
У библейского сарая,
У окошек городских
Мы, сычи, перебираем
Четки горестей людских.
 
Хоть не судим, не караем —
Не смежая сонных вежд,
Мы, сычи, перебираем
Четки верочек-надежд.
 
 
3-я мировая, Стихи

До надобной станции малость домучиться,
А там и жасмин, и соловушка.
Все в жизни наладится, как-то получится,
Пройдут и война, и головушка.
 
Общественный транспорт — кишки мегаполиса —
Зияет на бойню призывами.
На славную бойню, за босса и троицу,
И не о чем, не о чем тут беспокоиться,
Ты девочка с дачными сливами.
Однажды всё как-то обратно устроится,
Пока же ты девочка, живы мы.
 
Они иногда, говорят, возвращаются.
Рутина, машина, не ада дно.
К любимым и к детям, ко всем возвращаются,
Такие дела, говорят, не прощаются —
Поскольку прощенье не надобно.
Сочления поезда в такт сокращаются —
Не надо б, но… Я бы, но… Рада б, но…
 
Они для тебя, говорят, не опасные,
Они как все люди, местами ужасные,
Местами нормальные, хлебно-колбасные,
Не чужды им ёлка и пончики,
Иронии судеб и девы бессчастные
С Москвой, что не верила в слёзы…
Легко ль тебе, девица, легко ль тебе, красная,
В убийцами полном вагончике?
Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе, красная,
Ответь генералу Морозу.
3-я мировая, Стихи

Потом промчалось время
И время всё забыло
А вслед за ним и люди
 
Они писали книги
Они писали песни
Но кто читает книги
Когда так много дела
Кому теперь до песен
Когда пришло другое.
 
Кого-то кто-то где-то.
Потом настало лето.
Очередное лето
Для тех кто оставался
И розы были розы
И звери были звери
И сыч сидел в сычарне
И думал, глядя сверху,
Как люди снова люди:
Ведь снова всё забудут.
 
Ну кроме только Ганса
И кроме только Ривы
И бабушки Мадины
И маленькой Марыськи.
Но что же взять с ребенка
Поплачет и забудет
О чем всё это было.
Куда же все девались.
 
А эти кто большие
Уйдут туда под время
И в рыбов превратятся
Под спавшею волною,
И уплывут куда-то,
Где снова будет лето.
Стихи

Как Муму наконец утопила Герасима,
Она выдохнула с большим облегчением.
Бытие живым его, право, не красило,
И имелись проблемы с речевым общением.
 
И Муму сказала, глядя в быструю воду:
Всё однажды снова будет прекрасно.
Ты плыви, Герасим, к себе на свободу,
Поднырни под нашу и вашу свободу,
Над тобою барыня больше не властна.
 
Ты плыви, Герасим, обращайся в русалку,
Отрасти себе хвост, чешую и прочее.
Никого никому никогда не жалко,
Кроме тех, кого мы видали воочию.
 
Я тебя видала. Прекрасный был опыт.
Мы с тобою оба не станем старыми.
Если честно, порою лучше потопнуть,
Чем и дальше жить под поганой барыней.
 
Я собака. Я очень умею плавать.
Я собака. Я также умею плакать.
Ты найди себе неземную заводь.
Возродись потом например собакой.
 
Может, вместе побегаем.
3-я мировая, Стихи

Тот, кому никто не нужен,
Не боится ничего.
Милым братом, другом, мужем
Называют не его.
 
Но зато он называет
Всё, что хочет называть,
Звёзды гроздьями срывает,
Хоть и звёздам наплевать,
 
Может слышать, может видеть,
Хоть по делу, хоть вотще.
Кому некого обидеть —
Тот безгрешен вообще.
 
Смотришь в жизнь как на дорогу,
Смотришь в бережную тьму —
В этом плане равен Богу,
Кто не нужен никому.
(Бог ведь тоже, слава Богу,
Нужен Богу одному).
 
И не нужно ненавидеть,
Повторять что сам дурак…
Кого некому обидеть,
Тот свободен. Или как.
3-я мировая, Стихи

«В чужой степи, в траве некошеной
Остался маленький трубач»
 
Сколько же по кругу, да хоть ты вой,
Люди не желают на мировую,
Хоть и не желалось бы Мировой —
Всякому отрадно повыть вживую.
 
Маленький трубач, хватит, не труби,
Не давай, вдова, на патроны лепты.
Что ты делал, сука, в чужой степи,
Маленький трубач, не твоя же степь-то!
 
Очень страшно, детонька, выбирать,
Где тебя убьют, дома ли не дома
Но всегда приходится умирать,
Это дело старое всем знакомо.
 
Нам пока до дома как до небес,
Нам пока за милость любая малость.
А и до небес нам как до небес,
Будь ты хоть с оружием, хоть и без,
Лестница Иакова поломалась.
 
Посидим, трубач, пососем мундштук,
Ангел пусть трубит, это их работа.
Слишком мы не вечны для этих штук,
Может, не успеешь убить кого-то.
 
Просто подглядим в старой Мировой,
Как уже проехав где мы не ездили
Пялится на девочек в душевой
Билли Пилигрим в еще целом Дрездене.
 
 
3-я мировая, Стихи

У всех стран есть министерства обороны
Ни у кого нет министерства нападения
Как же так получилось
От кого же обороняться
Если никто никогда
Ни на кого не нападает
То есть кто-то очевидно нападает
Если всё-таки надо обороняться
Какие-то инопланетные сволочи
Вот бы как-нибудь их да вычислить
Да напасть на них превентивно
В порядке святой самообороны
Чтобы они потом не смогли
Никогда
Напасть
На нас.
Потому что мы
Никогда никому
Ничего плохого
Защищаемся только
Всеми лапками
И псевдоподиями.
Вступайте товарищи служить по контракту
Вам ведь всяко надо платить ипотеку
А тут и как раз рептилоиды
Опять
Прилетели
С ихней планеты.
Без рубрики

О, с тебя каждое дерево спросит, зачем ты несчастен
Каждое дерево спросит, к чему ты причастен, к чему не причастен,
О, с тебя каждое дерево спросит, над чем ты не властен
Как же ты можешь не вынести то, что обычное дерево вечно выносит —
О, с тебя каждое, каждое, каждое дерево спросит.
 
Дерево смотрит внимательно, слушает, делает воздух.
Дерево звездам имён не даёт, но поболее нас разбирается в звёздах.
Яблоки падают мягко, бери это яблоко, ешь и не думай что спросят —
Спросят, как вынесешь то, что и лучшие, старшие недовыносят —
Ради познания правды однажды придется уйти из Эдема.
Зло — это вот оно. Виждь и не трогай. Дилемма, трилемма —
 
Не порождая священных триад, просто виждь и не трогай.
Тихо иди и смотри как деревья молчат над твоею дорогой
Из заповедного рая, который дал трещину в проблесках ада.
Ты ничего не изменишь помимо того что полюбишь. И то ненадолго. И это не точно.
А может, оно и не надо.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Серая гончая — на зайца,
Рыжая — на красную лисицу,
А мою далматинскую собачку
За какой высылать добычей?
 
Не за львом ли черным фландрийским,
Не за львом золотым унгарским,
Не за львом диковинным крылатым —
Нет, со львами она не совладает.
 
А пошлю её за горностаем,
За зверушкой малой горностаем,
Подходящим ей по расцветке,
Хоть и малым зверем, да почётным.
 
Будет мантия царская подбита
Горностаевым царственным мехом,
На ковер горностаевых шкурок
Ступят новые красные сапожки.
 
Но больна далматинская собачка,
Не бежит далматинская собачка,
Всё лежит далматинская собачка,
Далеко увезенная от дома.
 
Горностай по лету станет бурым,
Не узнает его моя собачка.
Горностай ускользнул в свою норку,
Что же нам теперь, Господи, делать.
 
Не нужны мне красные сапожки,
Забери меня, Господи, отсюда.
Слишком синее это море.
Слишком горькое это дело.
 
Не нужны мне шкурки горностаев,
Забери меня, Господи, до дому.
Я найду обездоленной собачке
И себе — немножко покоя.