Кем бы хотели с тобою мы быть в неаполитанском вертепе

Может, вот этой парочкой дураков с дровишками на прицепе

Отец стало быть нарубил мы отвозим в процессе отвлекшись на пенье и свет

Дровишки всегда пригодятся из лесу вестимо будь Божий ты сын или нет

Или вот этой хозяюшкой за которой вполглаза следит пастушок-муженёк

Не слишком ли много она набрала на подарки пришельцам покуда ему невдомёк

Или вот этими — мальчиком с папой — которые тащат с собой то ли рыбу, то ли мистическое серебро

Серебро Господа моего, которое будучи проданным посильное причиняет добро

Превращается в свет и тепло и новое сено для ослика и вола

Поскольку на прежнем угрелся младенец и прошлая жизнь для скотинки прошла

 

А хочешь вот черным волхвом, у него же есть золото, доброе зло

Еще не бывало с эпохи Мидаса чтоб золото злило и не помогло

На золото можно и ладана можно и смирны а можно в Египет билет в два конца

В итоге-то черный парнюга умнее двух белых, умнее и кажется Бога-отца

И жизнь его значима столько-поскольку он знает что стоит на день нарожденья дарить

Особенно здесь, на таких территориях, где неприлично паломникам вслух говорить

Что все это было и будет опять и никак не способно совсем перестать

А мы собираем корзины, попутно решая а кем бы хотели мы стать

В неаполитанском вертепе не зная что мы уже в неаполи-

Литанском вертепе, как все, кто по малым делам отправляясь с чем есть с тем и к Богу пошли.

 

Belén, a Belén, говорили они, ну-ка vamos мы все a Belén в супернову, великий портал

А вышло ни шагу пути из Неаполя, все домы хлеба по жизни в Неаполе, ты ли не знал.

 

Какой там мессия, зачем нам мессия, вот сколько ни ехали столько не въеду

Мессия зачем-то потребен евреям, он вроде про праведный мир и победу

Он вроде бы царь но здоровых евреев который кого-то навек победит

Но мы в стороне от делов иудейских, вы ищете смысл, а он теплый как быт

Родился и снова умрет рассказав непонятное что-то мол царство его не от мира сего

Но дневи довлеет забота сего торжества и пока я с тобою довольно того

А мы же простые неаполитанцы, пришли как на танцы, а музыки нету,

Но есть и дровишки, и рыба, и золото, и сколько-то краткого века предвечному свету.

Череп — тяжёлое бремя,

Хоть и приятен на вид.

В этой коробке все время

Что-то шумит и стучит,

Льется наружу сквозь дыры,

Требует поговорить,

Вариативности мира

Силится переварить.

 

Череп, о ящик значений!

Как же мешаешь ты спать!

Жопа тебя приключений

Просит поменьше искать,

Руки тебя умоляют

Дать наконец отдохнуть,

Даже живот умаляет

Суть твою, горькую суть.

 

Будь ты бульдог или йорик,

Будь ты тюлень или мышь,

Всяко как горестный Йорик

Череп ты в теле таишь.

В мир, изреченное чудо,

Жизни взыскуя другой,

Смотрим глазами оттуда,

А не как блеммий благой.

 

Череп, карета сознанья,

Павший в неравной борьбе,

Есть у тебя оправданье,

Есть примененье тебе.

Глядючи в окна от наших

Бывших упоротых глаз,

Очень красивые чаши

Кто-то поднимет за нас.

Две гитары за стеной

Всех давно достали.

Кто там плачет в час ночной —

Милый друг, не я ли?

 

Эх, раз, ещё раз —

Жизнь короткая у нас,

Жизнь короткая у нас,

Запасной не дали,

Что же мы ее подчас

Тратим на печали?

 

Эх, раз, еще раз,

Много тягостей у нас,

Эх, раз, еще раз,

Был бы радости запас.

 

За желанной тишиной

В гуще звездной пыли

Кто-то светит надо мной —

Милый Бог, не Ты ли?

 

Буду жить, покуда жив,

Но, соседе милый,

С детства памятный мотив,

Замолчи, помилуй.

Эх, раз, еще раз,

Дай поспать в полночный час,

Жизнь короткая у нас,

Экономь же силы.

Мир сорок лет обживая,

Много я знаний впитал.

Скажем, автобус с трамваем

Путать — опасный провал.

Людям потребна глюкоза,

Сыченьке — жирная мышь,

Но таки лучшая поза —

Поза, в которой ты спишь.

 

Если тебе девяносто,

Вряд ли ты смотришь порно́.

Жить временами непросто,

Но и утехи полно.

Мы не умрем от цирроза,

Скажем бронхиту «шалишь»,

А наилучшая поза —

Поза, в которой ты спишь.

 

Жизнь то и дело угроза,

Скажем, сосулищи с крыш.

Дохнут цветы от мороза,

Но колосится камыш.

Любящим выдана роза,

Лилии — клирикам лишь,

Но таки лучшая поза —

Поза, в которой ты спишь.

 

В позах поди разберися,

Даже когда и не пьян:

Нравятся норы Алисе,

Нравится че́рвю кальян.

Часто не видно сквозь слёзы,

Стоит ли мессы Париж —

Но таки лучшая поза —

Поза, в которой ты спишь.

 

Богу не очень внимая,

Не принимая всерьёз,

Мы по пути принимаем

Множество всяческих поз.

Но на борту паровоза

Главное помни, малыш:

Самая лучшая поза —

Поза, в которой ты спишь.

Как хорошо ничего о себе не знать —

Кто там был твой отец и кто твоя мать.

Это ль свобода превыше любой другой?

Не продиктует природа, что ты не свой.

Чистая линза — взгляд, а глаза — твои.

Res, утвержденная в собственном бытии.

 

Вот для того и уходят в монастыри —

Братец Франческо сказал, выбирай, смотри,

В братья себе позовешь любого стрижа

Солнце а то и воду или ежа (не спросив ежа!)

Папу себе найдешь из пригодных пап

(Если не выйдет взаимно, будет факап).

Если же вовсе не нужно тебе отцов,

Благословен ты сверх мер и со всех концов.

 

Сам свою меру в открытой руке держа,

Путь провести пассажиром без багажа.

Как же отрадно на свете быти сычом

Знать от рождения истинно что почём

Выйдешь нагим из яйца и ты уже сыч

Дальше везде ты сыч и всё наполняй.

Взглядом пронизывай тьму и припасы нычь,

Сам себя в маленькой вечности догоняй.

 

Раз уж родился кем-то, изволь да будь.

Сердце ведь может наполнить любую грудь,

Можно остаться живым поперек тропы,

Вышло, увы, человеком — теперь терпи,

Вон даже Богу пришлось, чтобы приподнять

Этот смертельный камень, делить позор…

Не получилось сапиенсом опять —

Ну потерпи, всё же homo — не приговор.