***
Ты вышел из дома весенней порой,
Эдвард, Эдвард,
Ты вышел из дома весенней порой,
И ветер дул тебе в грудь.
Но кто позовет тебя домой,
Эдвард, Эдвард,
Но кто позовет тебя домой,
Когда потеряешь путь?
Того ли хотел ты, был прям и открыт,
Эдвард, Эдвард,
Того ли хотел ты, был смел и открыт
В турнирах, пирах ли, войне.
Ты думал, что светлого свет защитит,
Эдвард, Эдвард,
Ты думал, что светлого свет защитит,
И вечно цвести весне.
Надеялся ты посвященье принять,
Эдвард, Эдвард,
Надеялся ты посвященье принять
Из рук самого Короля.
Но рыцарем, верно, тебе не бывать,
Эдвард, Эдвард,
Но рыцарем, верно, тебе не бывать,
И в сером снегу земля.
Смотри же на снег сквозь решетку окна,
Ædward, Ædward,
Смотри же на снег сквозь решетку окна
В забвенье холмов пустых.
Молись, и быть может, вернется весна,
Ædward, Ædward,
Молись, и быть может, вернется она,
И сможешь вернуться ты.
Смотри, это снег за окном.
Отныне тюрьма твой дом.
***
Оруженосцем Эдвард был,
Стал старшим братом для него
Тот, кому верно он служил –
А боле в мире никого
И не имел он с детских лет,
Оставшись круглым сиротой –
Того лишь, Кто небесный свет
Дарует с высоты святой
Равнó рабам и королям,
И их равнó детьми зовет.
И всех их ждет Его земля,
Кто смотрит вверх и вверх идет.
Но Эдвард был лишь человек,
И Корнуолла горный край,
И летний лес, и зимний снег
Был родина ему и рай.
Любил он быстрых птиц полет
В глубоком куполе небес,
И то, как по весне поет,
Восстав из снега, юный лес,
Еще любил вдали от гор
Смотреть вдвоем или один
На умирающий костер
Иль в замке в гаснущий камин,
И то, как камень с крутизны
Под чуткой скакуна ногой
Летит, колясь, до глубины,
И скалы дышат тишиной.
Был Эдвард худ, темноволос,
Лицом же бледен, станом прям.
Красив иль нет – не довелось
Ему судить: не знал он сам.
Но прям был светло-серый взгляд
Спокойных, слез не знавших глаз –
Так в небо воины глядят,
Когда готовы в бой тотчас.
Он вслух не пел, в кругу молчал,
Но не был замкнут – просто тих,
И иногда стихи писал,
Хотя никто не видел их.
Сэр Оуэн же был высок,
И глаз широких синий блеск
Был словно вод дневных глоток
Иль словно летний стяг небес.
И громко пел он на пирах,
И словом мог изгнать печаль,
И был весь мир в его друзьях,
А клятвы крéпки, словно сталь.
И одинок ли, средь других –
Всегда он будто бы сиял,
И длинный шелк волос льняных
Под шлем он в косу заплетал.
Ему сравнялось двадцать пять,
И в Корнуольской стороне
Себя успел он показать
И в мира дни, и на войне.
Но славен Оуэна род
Дурною славой был притом:
Жестокий и надменный лорд,
Сэр Морган был его отцом.
Он был властительный барон
И жадной воли не скрывал:
Бесчинства он творил порой
Над теми, чьих земель желал.
Могуч был замок, ров глубок,
Закон же сильным – не указ,
И даже сам король не мог
С вассалом совладать подчас.
Ту славу Оуэн принять
Не жаждал, путь избрав другой,
Он дома не любил бывать
И жил под Марковой рукой.
Их дружба с Эдвардом была –
Двоих столь разных – всем странна,
Но ярко между тем цвела,
Как между братьями, она.
Ведь были души их сродни
Во двух влечениях земных:
Любили странствовать они
Превыше радостей иных,
И справедливость им была
Дороже злата и побед,
Честь рыцаря – хранить от зла
Клинком и словом белый свет.
И часто в странствиях вдвоем,
Едва встречая тени зла,
Они смыкали щит с щитом,
Чтоб защитить того, кто слаб,
И приходилось им не раз
Так жизнь отстаивать свою,
И рыцарь не однажды спас
От смерти Эдварда в бою,
И Эдвард друга на войне
От ран умело сберегал,
И к восемнадцатой весне
Он часто на краю стоял.
Но речь моя пойдет о том,
Как ветер бед их разлучил,
Как Эдвард в странствии одном
Отослан Оуэном был
Домой, в туманный Корнуолл,
Чтоб дожидаться там его;
Сам рыцарь же один ушел
В владенья рода своего,
Сказав – до осени конца,
Как снег пути запорошит,
Из замка своего отца
Вернется он, лишь завершит
Деянья долга, что его
Сейчас в далекий путь зовут,
Но те дела – для одного,
А Эдвард не поможет тут.
И без вопросов, одинок,
Он подчинился, как всегда.
Ведь если б рыцарь только мог –
Сказал бы он, и надо ждать,
Но душу Эдварда не влек
Ни холод каменных столиц,
Ни двор ристалищ, что широк,
И не хотел он видеть лиц
Людских, и слышать голоса,
Предпочитая ветр в траве
Да птиц в туманных небесах,
Да остролиста звон ветвей.
И друг усталый – серый конь
Делил с ним ночь и костерок,
Как молча он смотрел в огонь
Под звон растущих в сердце строк.
И не спешил он потому,
Решив приехать к холодам,
Во дни, как обещал ему
Вернуться Оуэн туда.
Когда же утренний ледок
Скрыл воду блеском тонких лат,
То Эдвард протрубил в свой рог,
Встав на мосту у древних врат.
И створы их открылись внутрь,
Но в лицах стражей тень жила.
И зимний ветер дунул в грудь
От взгляда их холодных глаз.
«Вот прибыл ты; где ж рыцарь твой?
Что можешь ты сказать о нем?
Иди же, мы пойдем с тобой,
Ты должен встать пред королем.»
И взяли под уздцы коня,
И тот на лорда своего
Смотрел печально, не поняв,
Что ж Эдвард не ведет его;
Но не заржал, и, покорясь,
Пошел, куда его вели.
Дурным предчувствием томясь,
Услышал Эдвард, как вдали
Угас копыт знакомый звук –
И сам пошел, томим тоской,
Не глядя вверх или вокруг,
А только прямо пред собой.
У входа в зал забрали меч
У Эдварда, и отдал он,
Хоть и не ждал подобных встреч,
Кто чисто жил и чтил закон.
И вот пред лордом он предстал,
Собравшись, словно в дни войны,
Хоть честь его была чиста
И все казалось сном дневным.
«Ответь мне, чем, о мой король,
Тебя сумел я оскорбить?»
Но руку поднял Марк: «Позволь
Мне все же первым говорить!
Тебе я слова не давал,
И вопрошать не твой черед!
Разбойником твой рыцарь стал,
Позор на сей бесчестный род!
Не рыцарей – людей лихих
Достоин был проступок сей:
Они на родичей моих
Напали на земле моей,
И мало кто живым ушел,
Лежал в грязи закон, пока
Пятнала кровью Корнуолл
Злодея Моргана рука!
Как день придет для встречи с ним,
Его смогу я наказать!
Убийца ж, рыцарем моим
Себя посмевший называть –
Достоин смерти, и ее
Иль свод тюрьмы он здесь найдет,
Когда предательство свое
Ко мне с повинной принесет!
Но вижу я, ты не был с ним, –
Иначе б не пришел сюда.
Я слышал, был ты им любим,
И то есть благо для суда.
Ты здесь останешься в залог,
Чтоб, услыхав такую весть,
Он за тобой вернуться мог,
Коль у него осталась честь.
Я вижу, хочешь ты сказать;
Ну что же, говори теперь.»
И хоть у Эдварда в глазах
Качался мир, прозрачно-сер,
Он был спокоен, и звезду
Все так же видел через тьму,
И в настоящую беду
Еще не верилось ему.
Он так сказал: «О мой король,
Мой рыцарь не был подлецом.
Мне сердце разрывает боль,
Что сомневаетесь Вы в нем.
Сэр Оуэн пред Вами чист,
Я в нем уверен, как в себе,
Как в том, что зелен летний лист
И полон сини свод небес.
Он мне вернуться обещал –
И вот вернется, видит Бог!
И он бы ране прискакал,
Но значит, истинно не смог.
Вернувшись, все расскажет он,
Ошибка страшная уйдет –
Я верю, чистых небосклон
От тьмы и лжи всегда спасет!»
«Сказал довольно ты, – прервал
Король отчаянную речь, –
Ответит пусть, кто убивал.
Тебя ж до дня того стеречь
Я приказал, и ты смирись,
Коль чист, со стражей у дверей.
Ступайте все! А ты молись,
Чтоб он вернулся поскорей.»
– Чтоб он вернулся поскорей –
– Сомкнись, замкнись в душе своей, –
… Ключа движенье, скрип дверей –
– Чтоб он вернулся поскорей…
***
На башне холодной одно лишь окно,
И небо высокое видно за ним.
Решеткою частой закрыто оно
И маленькой ставней – от холода зим.
А комната – три на четыре шага,
Зато темный свод – непроглядная высь,
И больше не станет, шагай не шагай,
Светлее не станет, молись не молись.
И медленно осень сменилась зимой,
И птицы теперь за окном не поют,
И свечки уже не хватает одной
На вечер бессветный, а двух не дают.
Подумай, а может, оставлен ты им,
Эдвард, Эдвард,
Подумай, а может, оставлен ты им,
Тем, кого ты любил?
Предателем стал ли, судьбою гоним,
Эдвард, Эдвард,
Предателем стал ли, судьбою гоним,
Кто светом и честью был?..
И ты просыпался от стука копыт
И ждал звука старого рога, молясь,
Но мост неподвижен, и сердце молчит,
И образы в душу приходят, роясь –
Как Оуэн пел и как в небо смотрел,
Как спал у костра на седле головой,
И взгляд его чистый был весел и смел,
И он бы не мог это сделать с тобой.
Но всем этим снам небольшая цена,
И узнику слезы глаза опалят,
Но на пол из них не падет ни одна,
Нет, он никогда не вернется назад.
И ночи ты ждал как забвенья скорбей,
И в каменный сумрак молитва текла –
Уже не о рыцаре, не о себе,
Но о справедливости, что умерла.
И бледный рассвет приходил, никого
Не в силах согреть и огнем осиять,
Там снег в небесах, и сквозь толщу его
Господь не услышит, и можно молчать,
И можно лежать на соломе лицом,
И не подниматься при звуке шагов,
И можно не быть ни слугой, ни бойцом,
Не думать о звоне подков ли, рогов.
Там мост опускается тысячи раз,
Но лишь одному по нему не пройти,
Ведь даже Отцом ты оставлен сейчас,
Так кто из людей тебя мог бы спасти?..
Надежду убей,
Иначе умрет.
Ей больно в тебе,
Так пусть же уйдет
До нового дня
Под камни и мох
Лежать без огня,
– Спаси ее Бог –
И пусть обретет
Наверно, покой.
– Храни нас Господь
От доли такой.
***
Полгода он огонь хранил,
Полгода он терпел и ждал,
Молясь без отклика и сил,
И сердце в том огне сжигал,
Как просыпался он в слезах
О лицах, виденных во сне,
И на коленях звал впотьмах
На звезды в узеньком окне.
Полгода вера прожила,
Христос родился, снег сошел,
Когда ж на ветреных крылах
Весна вернулась в Корнуолл,
То не того апрель застал,
Кто так любил его ветра:
Стихов он боле не писал,
Не плакал вниз лицом с утра.
Он не молился ныне, и
Горяч и сух был темный взгляд,
Как будто он сгорел внутри,
Ни вверх не глядя, ни назад.
И в майский день, что светел был
И в окна теплым ветром дул,
Он стража своего убил,
Ему принесшего еду.
Что ж чистым быть, когда пусты
Ладони Бога для людей,
И нет на свете чистоты
Тому, кто сердце отдал ей?..
… Кто руки кровью запятнал –
Тому ль людских бояться вир.
В одежде стражника бежал
Великий грешник в светлый мир.
Был зелен лист и ясен май,
И теплый ветер бился в грудь.
В Тристрама вересковый край
Направил Эдвард спешный путь,
Как осторожный хищник, дик,
Он спал в ветвях, во мху у скал,
И волчье солнце – лунный лик –
Себе светилом он избрал.
И я не ведаю о том,
Какой неправдою – Бог весть –
Каким жестоким ремеслом
Жил человек, забывший честь;
Лишь речь о том, как он достиг
Земель искомых в час ночной –
Так в чаще обретет родник
Томимый жаждой огневой.
Прошел он столько лиг подряд
И пал он ради одного –
Чтоб видеть Оуэна взгляд,
Глаза предавшего его,
Чтобы увидеть и спросить –
«О брат, что сделал ты со мной»,
А может, чтоб его убить,
А может… впрочем, все равно –
Он дальше время не считал,
Как будто срока дольше нет,
И взгляд так часто представлял,
Что глаз уже не помнил цвет.
Ночь проведя между корней,
Был Эдвард рогом пробужден.
Подобный звук за много дней
Почти забыл в изгнанье он.
То вел барон веселый гон,
И полнил тишину лесов
И стук копыт, и рога звон,
И лай бегущих быстрых псов.
И вскоре, псами окружен,
Таков, каким рассвет застал –
Оборван, бледен, изможден –
Он пред охотником предстал.
И в грудь ему барон седой
Направил острие копья:
«Уж не разбойник ли лихой
Посмел зайти в сии края?»
«О благородный господин,
Я лишь изгой, бегущий дня,
Но безоружен и один,
И чести нет убить меня.
Простите, если ваш покой
Моя могла нарушить цель –
Мне нужен ныне рыцарь мой,
Сэр Оуэн из сих земель.»
И старый рыцарь опустил
Копье, глазами потемнев;
Вопрос как будто погасил
И пыл охоты в нем, и гнев.
«Хоть ты по виду аутло,
Но благородна речь твоя.
Наверное, большое зло
Тебя коснулось, чаю я!
Но знай, скиталец, что сюда
Не зря вели тебя пути:
Отважный Оуэн? О да,
Я знаю, где его найти.»
И был то малый холм лесной,
Где пробивались лишь едва
Цвет мать-и-мачехи златой
И в дерне свежая трава.
Витраж полуденной листвы
Зеленым золотом сиял,
И Оуэн в сетях травы
Чуть боле полугода спал –
Под серым камнем, а на нем
Нетрудно надпись прочитать:
«Я, Бодуэн, клянусь крестом –
Часовня будет здесь стоять,
Чтоб каждый в ней молиться мог
О том, чья честь как день светла,
Чей многих защитил клинок,
И лишь его не спас от зла.
Сэр Оуэн Бесстрашный здесь
Обрел путей своих конец,
Род рыцаря отринул честь,
Лорд Морган был его отец.
Но в Моргана ночной резне
Он на неправедных восстал,
И стал врагом своей родне,
И от руки отцовской пал.
Роднею был отвергнут он,
И проклял сам отец его,
И посему он погребен
Вдали от рода своего,
Не в каменной тиши гробниц
Нашел приют он, одинок –
А в храме дня, под небом птиц –
Я сделать большего не смог,
Когда мой лорд не средь живых,
Его ж наследник слишком мал,
И жизнь отдавшему за них
Я должной чести не воздал,
Но там, где чистые сошлись,
Я чаю, будет принят он.
Пока же, путник, ты молись
О том, кто чтил Христов закон.»
В глуби земли спала зима,
Но мир дышал, теплом одет,
Цветок тянулся вверх с холма,
Слепым лицом взыскуя свет,
И Эдвард пал в траву лицом,
Не видя боле ничего,
И свод небес молчал о нем,
И ночь спустилась на него.
И так в объятиях зимы
Не знаю, сколько он лежал;
Когда ж вернулся он из тьмы,
То сумрак землю укрывал.
Скакала ночь в плаще глухом
На черном медленном коне,
И был он с рыцарем вдвоем,
И говорил с ним наконец.
«Вот я и пришел, друг и рыцарь мой,
Оуэн, Оуэн,
Вот я и пришел, друг и рыцарь мой,
Услышь меня из-под земли,
Да что я – то я, а не ты, под землей,
Оуэн, Оуэн,
Я понял, то я, а не ты, под землей,
А ты наверху и вдали.
И я о прощенье не смею просить,
Воздать по заслугам – тебя бы просил,
Но с Господом более не говорить
Тому, кто свой слух от Него отвратил.
Но счастлив узнавший любою ценой,
Что есть чистота, эта тень Чистоты,
И счастлив, кто знает, что делать с собой,
И о благодарности из темноты
Я смею молчать, ты же, преданный мной –
– Но более я не скажу ничего,
Немым возвращаюсь на свет я весной,
И нет меня боле – лишь воля Его.»
***
Мудрый книжник в келье своей,
Рыцарь, чей солнцем доспех осиян,
Смотрите – вот сотни путей,
Смотрите – вот дерево
молнией в щепы разбито,
Земля дымится от ран,
Щит изрублен, книги забыты –
Но путь есть один, и каждый знает о нем.
И зная, как дóлжно,
о, что же мы не идем,
Что же мы так слéпы,
И просящему хлеба
Снова камень положим в ладонь.
Но копи свои силы и веру свою,
Скоро бой, ты увидишь в этом бою,
Как огонь побеждает огонь.
Воздух жжет, и горька трава,
Силы неравны, и победа – ложь,
Но все это только слова,
Что тебе говорят с небес
так, как ты поймешь.
Значит, падшего не осуди и наверх гляди,
Слышишь, падший,
Ведь ты же сильный,
Вставай, иди.
Там река без дна и черна,
Словно смерть холодна она,
Скальный берег крут,
Ветер снегом хлещет, слепя,
Но на том берегу тебя,
Но на том берегу, на том
Тебя верно
Ждут.
Так Эдвард, сделав, что хотел,
Отправился в обратный путь.
Он цель и свет в груди имел,
А кров и пища – в том ли суть?
Он спал на придорожных мхах,
Из родников горстями пил,
И в ненаписанных стихах
За холод ночь благодарил,
За пенье – птиц, за влагу – дождь,
За ягоды – траву полян,
И не берегся – что возьмешь
С того, кто солнцем осиян,
Идет, свободен от всего
– Из всех богатств – одна душа –
И не боится ничего,
Земле и не принадлежа.
Не ведший счет прекрасным дням,
Без сил, их свет он жадно пил.
Вернулся Эдвард бы и сам,
Да только вскоре встречен был.
Отряд, что Эдварда искал,
Как говорят, был удивлен,
Когда беглец себя отдал
Им в руки миром, будто он
Того и жаждал, и покой
Не омрачен был на лице
Ни сожаленьем, ни тоской –
Как у того, кто встал в конце
Земных дорог, и видит все,
Как птица с неба – брег и мыс,
И худо темное лицо,
Но в нем одна лишь светит мысль,
Как новый облик сквозь черты,
Что тронул ветер бед и лет –
Он будто бы из темноты
Все вглядывался в дальний свет.
… Был Эдвард возвращен в тюрьму,
И осень близилась с дождем,
И надували ветры тьму
В его земной последний дом,
Но был спокоен словно сталь
Отныне взгляд усталых глаз,
И счастлив тем, что твердо знал –
Что дóлжно деется сейчас.
Про подвиг Оуэна знал
Король – но Эдвард ныне был
За то, что от суда бежал
И стража своего убил,
Теперь судим и осужден
Суровым Марком на года.
Все принимал без страха он,
Молился, и, быть может, ждал –
Не звука рога за стеной,
А пения рогов иных –
Надежды кто лишен земной,
Тот открывает слух для них.
Все принимал без страха он, –
«Без боли» я бы не сказал,
Но боль – светило всех времен
Для тех, кто сердце запятнал:
Она отмоет грязь и кровь,
Так принимай же не скорбя –
В ней проливается любовь
Того, Кто умер за тебя.
Отныне Эдвард все молчал,
Лишь за еду благодарил,
И дум его никто не знал –
Он не роптал и не просил,
Пришла зима, и Рождество,
И слышал страж из-за дверей,
Как отмечал он торжество
Негромкой песнею своей –
Однажды – боле он не пел.
Растаял снег, Христос воскрес,
И Эдвард каждый день смотрел
В окно на красоту небес –
В них то бежали облака,
То острый звездный блеск мерцал,
И ветра быстрая рука
Метала снег, и дождь стекал
По стенам вниз, а днем порой
Луч солнца на полу лежал,
И узник бледною рукой,
Сколь мог, тепло его держал.
Так год прошел, расцвел другой,
Никто не видел перемен –
Лишь то, что узник стал худой,
С лицом бледнее серых стен,
И кашель часто разрывал
Грудь Эдварда ночной порой,
А после кровь он вытирал
С сухих горячих губ рукой.
Тюремная болезнь пришла,
Его съедая изнутри,
И наконец свое взяла,
И не дождался он зари.
И не было несчастья в том –
Лишь тот же радостный покой,
Что все идет, как дóлжно то,
И воли не разбить благой,
Что ж до печали – есть печаль,
И смерть печальна и страшна,
Но этой радости не жаль
За ту, что Радостным дана.
Так – и не нам о том жалеть –
Пройдя дорогу до конца,
Великий грешник встретил смерть,
Предав себя на суд Творца,
И я балладу завершил
Про сына слабого сего,
Пусть тот, кто сам не согрешил,
Не радуется за него.
Молитвы золото ценней,
Чем слов и песен серебро,
Коль дóлжно обратиться к ней,
То опускаю я перо –
Сэр Таэдин, мирской поэт,
И если в сумрачной стране
Сии стихи вам дали свет –
То помолитесь обо мне.
***
Идя за светом, сражаясь с тенью,
Не видя теней в себе,
Как мы надеялись на спасенье
На узкой горной тропе,
Но скалы круты, и будь безутешен –
Из нас не дошел ни один,
И скажут люди – «был слаб и грешен»,
Господь же – «бедный мой сын»,
Когда и в кратком полете боли
С обрыва на кости скал
Понять успеешь, что здесь, с тобою,
Чего так тщетно искал,
Увидев все, чего ты не сделал,
И снежно-белую рать
Глядящих вскользь в леденяще-белом,
Средь коих нам не стоять –
Но твердо помни, за что ты платишь,
И плачь, но не бойся зла,
И если мы не уйдем на закате,
То скоро наступит мгла.
Но в мертвый ли праздник, в святые будни
Как смел бы ты не идти –
И если мы не успеем к полудню,
Нас ночь застигнет в пути.
Не делал, что должен, и было, что было –
А помнишь, идущий в путь
Молился, и солнце в глаза светило,
И знал ли хоть кто-нибудь,
Что сделает с жизнью своей взаправду –
Но снова земля чиста,
И кровь, пролитая в битве за Правду,
Смешается с кровью Христа,
А кровь, пролитая тем, кто слеп был,
Уйдет и станет водой –
Ведь мир есть радость, и станут хлебом
Оскалы скал под тобой,
Но то нескоро, и то не каждый
Увидит – лишь тот, кто ждал,
Кто вышел в путь, сгорая от жажды,
И даже – кто опоздал
Увидеть свет на пути за светом,
А в небе закат угас,
И если мы не вернемся с рассветом, –
То и не ждите нас.
Арандиль
декабрь 1999 г.