По дороге на твои похороны
Я же всегда любил это более жизни.
Эти места – синоним моей надежды.
Шпалы в Кастельнодарри – как теплые старые руки,
В Перпиньяне пальмы бросают острые тени
На нагретый город, пахнущий Лангедоком.
Осенние олеандры, дождь, согревающий щеки –
На Долоросу плакало небо, сейчас – попустило.
Вот я возвращаюсь. Я же всегда сюда возвращаюсь.
Самое странное, что я приехал тебя хоронить.
Подсолнухи в Лорагэ – это время жатвы
Я позвонил, все выяснил, все успеваю –
Монастырь в Тулузе, потом Фанжо – как обычно.
Дом – он ведь дом и есть, куда же отсюда.
Меня спросили, близко ли мы дружили –
Я сказал, что люблю тебя. Никто не смутился.
Мои невысокие горы, твои высокие горы –
Все так же горы, как ты и я – оба люди.
Теперь я почти понимаю девочку Таню,
Писавшую – «мама такого-то вот числа»,
Не в силах выписать просто «умерла мама».
Прости меня, Тань, я был глуп и не знал об этом.
Какие похороны? Я же просто еду
Увидеть тебя, я тебя так давно не видел.
Как будто и правда ты умер, вот это шутка.
А что, если я тебя не узнаю в таком маскараде –
Ты будешь недвижным, лицо, что меняется, словно море,
В движении каждый миг, и летучие руки, –
Неужто ты выдержишь столько часов неподвижно?
Представь, я теперь могу тебя не стесняться,
Не вскакивать, не отводить глаза, не стыдиться акцента,
С ума сойти – обо всем тебе рассказать.
Ты очень живой. Ты не можешь быть не высОко –
Ведь Бог тебя любит даже сильнее, чем я.
Я так бы хотел увидеть тебя еще раз,
Ведь кто же знает – когда опять? А вдруг через двадцать,
А вдруг, не дай Бог, через тридцать: всегда так грустил,
На год уезжая – а тут, ну сам понимаешь.
Ты знал, что прекрасней тебя – никого на свете?
Прошу тебя, моя радость: целуй Его от меня
И если нетрудно – проси, чтоб мне комнатку дали
В том же районе Фанжо, от тебя недалёко,
У дома Падре, чтоб к вам заходить на стакан вина.
Ты знаешь, я ведь неплохо готовлю мясо с грибами,
И тоже виски люблю, и пишу о том же.
И перед Гильемом Арнаутом надо бы извиниться –
Я думал, что это он похож на тебя,
А если по-честному, ты на него: он старше.
Я так люблю тебя. Я ничего не знаю,
Помимо того, что нет причины для жизни,
Кроме жизни вечной. А я тем временем прибыл
В Тулузу, вокзал Матабье, метро Маренго. До свиданья,
Бегу к тебе, моя радость.
С любовью, твой Тони.
16.09.2009
Se canto
(Гастон Фебюс. Пер. с окситанского)
За нашим окошком
Пичуга поет,
Поет одну песню
Всю ночь напролет.
Вот песенка птицы,
Она пела не мне –
А милому другу,
Что в дальней стране.
За нашим окошком
Цветет миндаль,
И цветы его белы,
Как моя печаль.
Вот песенка птицы,
Она пела не мне –
А милому другу,
Что в дальней стране.
Орехами станут
В свой срок цветы,
Чтоб наполнили горсти
И я, и ты.
Вот песенка птицы,
Она пела не мне –
А милому другу,
Что в дальней стране.
Отсюда не видно,
Что с любимым моим –
Высокие горы
Между мною и им.
Вот песенка птицы,
Она пела не мне –
А милому другу,
Что в дальней стране.
Пусть сдвинутся горы,
Не стоят на пути,
Чтобы к тем, кто мне дорог,
Сумел я дойти.
Вот песенка птицы,
Она пела не мне –
А милому другу,
Что в дальней стране.
Se canto, que cante,
Canto pas per ieu –
Canto per ma mijo,
Qu’es a luenh de ieu.
16.09.2009
Fanjeaux, les obseques du fr Elie-Pascal OP
***
20 тысяч лье под водой
после твоих похорон.
а над водою – осенний звон,
Город весь золотой.
водам до глаз твоих не стоять,
воды остались в аду.
Ты уже, верно, смотришь опять
В небо над Сеньяду.
Все это правда, я знаю сам:
Верить – так до конца.
Там, где сокровища наши – там
Будут наши сердца.
Громко кричат любовь и беда,
А надежда – она тиха.
Спросят, как долго, друг Жениха.
Пусть я скажу – всегда.
05.10.2009
Otro mar
Когда свет сходится клином, делается светлее.
Но свет, который в нас, не сильно светлей темноты.
Я старательно рушу стены внутреннего мавзолея.
Тебе он точно не нужен. А я хочу так, как ты.
Лучше попробую снова – море и большой ветер,
И всякий искавший моря в итоге уходит в него.
Говорят, эта штука – любовь – лучше всего на свете.
Я совершенно согласен. Но она же и хуже всего.
И дело не в пустоте, остающейся снаружи.
Не в переборе образов, не разгоняющем тьму.
Говорят, эта штука – смерть – всего на свете хуже.
Да. Но единственный выход из смерти – через нее саму.
10.10.2009
…Et en la résurrection de la chaire
Бог бы с ней, с верой огромной
В непредставимые сонмы,
В славу небес Божественных,
Ликующих и торжественных.
И вам желаю того же.
Попробую, как похожей:
Мне бы веру крошечную
В книжку, на полпути брошенную
В хабит, на локте заплатанный
Пропахший солнцем и ладаном
В дверь, неплотно прикрытую
В бутылку вина недопитую
В кусочек рыбы печеной,
Взятый в ночи Сиона
В руки братские – не отеческие.
В небеса человеческие.
13.10.2009
En passant par la Lorraine
Спроси у старцев – они ответят,
Они кого только ни теряли,
У них учись дышать, Мариона.
Они умеют ходить во свете
От света к свету в своей печали,
Они суть верные, Мариона.
Еще они говорят о смерти –
Так просто, как будто к ней привыкают:
Начало премудрости, Мариона.
Ведь это не протыкающий вертел,
Но лишь резец, что нас высекает
Из камня скального, Мариона.
Придя с похорон или там с обеда,
Они не прячутся в уголочек,
Берут вышиванье или газету.
Ведь каждый, кто повторяет Кредо,
Обязан дойти до последних строчек,
Подписываясь, что верит и в это.
А на дороге старой Лорренской
Следы сабо твоих деревенских
Еще хранят тепло, Мариона.
А три капитана вдали от дома
Уже научились смотреть по-другому –
И ты научишься, Мариона.
16.11.2009
Привет из Фанжо – 2009
то, что осталось – твои следы –
раздерганы по дорогам,
и хоть ни один из них – не ты,
тебя в них настолько много,
что сразу понятно, насколько они
не ты, и насколько не здесь ты.
спасибо, беру неполные дни,
но жду окончательной вести.
это как мощи святого, частицы,
рассеянные по храмам
ссылки одной интернетной страницы
с чем-то нужнейшим, самым,
а кликай, не кликай – сломана мышь,
и ты молчишь – но как ТЫ молчишь,
твое молчанье не спутать
ни с чьим, и небо капает с крыш,
отсчитывая минуты.
Спасибо, и это пойдет в работу,
ценное замечание.
аскеза – это, любя кого-то,
любить и его молчание.
10.12.2009
Новогодняя открытка
Destinataire: frère Elie-Pascal Epinoux
Adresse: (probablement) cieux
Предновогодье. Люблю тебя, а чего же боле. У нас снега, и чай с коньяком, и никто не плачет. Вопросов нет, постепенно отмер вопрос «доколе»: похоже, всегда, покуда Господь не решит иначе. У вас, говорят, светло – нет нужды в светилах, ни в свете фонарном, ну разве так, по приколу. Звезда Вифлеема же – нам, кто во тьме и в силах смотреть в твои горы, прикован ногами к долу. Не скучно, нет – но так по тебе скучаю. Вот запаха бы, как ночью Перенесенья, вот слова бы внятного – кроме вечного «чаю», которое значит – «жду твоего воскресенья». Теперь я немного понял, о чем у трона взывают коллеги в белом – об этом самом: возьми, заверши, сомкни, Держитель Закона, соедини, исполни развязку драмы! Но Он, как всегда, милосерднее нас к любимым, работу творя спиралью, а не по кругу, и новый год, зачинаясь, опять не мимо – сквозь нас идет, неся навстречу друг другу. Пишу тебе в ожиданье тени ответа, как дедушке на деревню – «в селенья Божьи»: о том, что пока зима, но наступит лето, пришли с оказией весточку… если можно.
31.12.2009
***
По ту сторону холма зелена трава
Не бывает зеленей – между тихих вод
Можно мять ее в горсти, растерев сперва,
Нюхать-видеть-осязать, когда все пройдет.
Я же просто тренируюсь – мол, порвана сеть, –
Дальше-выше продвигаясь на запад и юг:
Ведь уехать – это значит чуть-чуть умереть,
Умереть же – это очень уехать, мой друг.
От Пюи до Финистерра – обратный отсчет,
Начавшись со ста надежд, переходит в одну:
Как дорога на Сен-Жак этот холм перейдет,
Незаметно выводя по ту его сторонУ.
03.02.2010
Возвращение в Фанжо
Все голоса оказались нестройными
В песне о том, кто нашел, не ища.
Первые вехи отсутствия пройдены –
Дом без тебя и крючок без плаща.
Дальше, пожалуй, идет день рождения
Дальше – открытка в день Пасхи земной
Сколько их будет до дня возвращения
Что там еще сотворится со мной –
Лучше не знать, в благодарной беспечности
Взгляда, не оклика ждать из окна.
Если посмотришь, отвлекшись от вечности –
Там, под окном, в моих Ландах война,
Тихо полки выступают бумажные
В новый Последний Решительный бой.
Это неважно, а важно лишь важное –
То, что с тобою, и Тот, кто с тобой.
10.02.2010
***
Если ты, как оно говорится, меня предваришь со знамением веры,
Все, что так раздражает меня – запах кофе и дыма, манера
Никогда не споласкивать чашку, и грязь с башмаков (Катилина, доколе?!)
Станут знаменьем веры моей, постоянным источником боли,
Так что каждый чужой сигаретный окурок – ментоловый, скажем, –
Или дырка на чьем-то носке, – станет даром, открыткой с пейзажем
Невозвратной зеленой страны – почерк твой, только адреса нету.
Так мне будут тебя возвещать сто источников боли и света,
Очертив пустоту – дырку в форме тебя – контур, ждущий заполниться снова.
Я ведь знаю, как мало становится нужно, когда отнимается много.
Я – венец братолюбия, долго вдыхаю и рот открываю,
Чтобы разом сказать обо всем, что достало меня, а тебе по сараю,
Да, про пепельницу, и про чашку, и грязь за собой вытирай –
И с большим изумлением слышу свой голос: «Пожалуйста, не умирай».
15.02.2010
***
Все говорят – доколе,
А ты перейди это поле,
Поле боли.
То белое, то золотое,
Пустое-препустое –
Оно того стоит.
Ничего, что его там нету,
Где пусто – там много света,
Такая примета.
Говорят, переходится за год,
Переплывается заводь –
Учишься плавать
Через год находится берег,
В это положено верить –
И я в это верю.
Когда все начнется снова,
Исполнится смысла иного
Последнее слово,
Вечером, утром ночи,
Сказанное меж прочих –
«Если Бог захочет».
Думаю, Он уже хочет.
26.02.2010
***
среди этих смертей
ведь должна быть одна,
что их все объяснит.
даже и не моя,
что таится пока,
даже и не твоя
мой возлюбленный друг –
мы отыщем ее
в этой груде смертей
среди серых больниц,
обгорелых авто,
среди взорванных рельс
и терактов в метро
мы отыщем ее –
эту смерть от любви –
среди справок про рак
(среди них и твоя,
мой возлюбленный друг,
но сейчас не о ней)
этот старый, прямой
путь предельной любви
среди наших кривых
обвалившихся трасс
мы отыщем ее
чтобы просто смотреть
чтоб носить на себе
группой крови нашив
на рукав, на карман
чтоб носить на груди
чтоб сжимать в кулаке,
когда очень темно.
мы отыщем ее
и оставим себе
как последний прогноз,
что у пятницы нашей
есть тоже исход.
29.03.2010
теракт на Лубянке
Метро моего сердца
Не обманусь – я знаю,
что ты живешь с Господином
Лишь иногда спускаясь
в метро моего сердца.
В метро моего сердца
Много тулузских станций
Есть и московские, даже
Одна из города Рима.
Вот так, бывало, посмотришь –
Какое оно большое,
Твое по-любому больше,
Когда-нибудь ты покажешь?
Суайо – это маленький город
Не знаю, был ли он домом
Был ли тебе тюрьмою
А вышло, что мне он – церковь.
Какие-то все осколки,
Клочки, бумажки, таблетки,
Мелочь, дней твоих накипь,
А вышло, что мне – богатство.
Богатство заметно только
В сравнении с нищетою,
И лишь со своей нищетою –
Чужая не помогает.
Нас ведь обоих учили
Бедности добровольной
Бросить бы в воду именье,
Да само уплывает
Как, разжимая руки,
Ты отпускал свою веру
В неуязвимость бегущего,
В то, что времени много
Ты ведь меня научишь
Раз научился первым
Как это – оставаться
Только с тем, что осталось,
Что по воде уходит –
Принимать в омовенье,
И, из метро поднимаясь,
Не испугаться солнца.
Метро моего сердца
Растущее с каждым годом,
Ткущее нити линий,
Однажды полностью рухнет.
Да ладно, не так все плохо,
Я ведь тогда услышу,
Как ты надо мной смеешься –
«От этого не умирают».
13.05.2010
***
Когда все кончится, я расскажу
о том, как дико было принять
наличие в мире смерти твоей
когда все кончится, я расскажу
о том, как я пел Se Canto земле
куда упрятали тело твое
когда все кончится – и о том,
как невозможно было терпеть
что здесь на месте тебя – дыра
о том, как накатывает волной –
вот вроде все хорошо, и вдруг –
«Он правда умер. И как теперь?..»
Когда все минет, я расскажу,
Как я сжимал деревянный крест
Что был крюком твоему плащу
О том, как я фотографий искал
И, находя, смотрел как в огонь
Затем, что новых не будет, всё.
Как я вслепую ходил вокруг
Цепляясь за камень, адрес, строку –
За все, что я слепо считал тобой
Ведь знаешь право собаки – есть
Крохи, упавшие со стола,
Да кончился хлеб, не будет и крох.
Я обо всем скажу, обо всем,
Что ты, конечно, знаешь и так, –
Теперь, наверно, лучше меня,
Словами ли, нет – я все расскажу
Затем, что можно будет сказать
И, все сказав, услышать твой смех.
И засмеяться. Ведь впрямь смешно.
07.2010
Aire s/Adour, allee Bouheben
Я лежал на твоей кровати,
Как лежат на камнях святилища,
Как лежат в высокой траве
И не думал об этом парне,
Которым ты был когда-то,
Украшавшем свой дом зверями
И картинками дальних стран
Или дальше – о Паскалоне,
Выжигавшем Дональда Дака,
Засыпавшем под голос пластинки
Про медведика Коларголя.
Я не думал о белом брате,
Что лежал на больничной койке
С черным пультом от телевизора
И следил за мессой в Париже
Изо всех иссякающих сил
Ночью смерти, в Крестовоздвиженье –
О тебе, тебе, о тебе,
Чей запах теперь рассеялся
По десятку храмов, по городу,
По деревне Фанжо, по трапезной,
По берегу океана.
Я не думал – я спал о тебе,
О твоих бесконечных разрывах,
Что закрылись, о бесконечной
Твоей цельности – о сокровище,
Уже собранном воедино.
Так я спал о тебе, чтоб проснуться
И бодрствовать о тебе.
16.08.2010
Петля времени – Тулузский канал
Твое имя так не подходит для надписи на могиле.
Неужели то же и с прочими, потому что их всех любили?
У меня есть одна бумажка, там написано, что ты умер.
Когда меня снова заносит, я снова ее вынимаю
Чтобы утихомирить гудящий внутренний зуммер
При взгляде вполоборота – с самого-самого края
При сочетании света, запаха, пары жестов
Множестве малых условий, к месту или не к месту
Сошедшихся в отрицании твоего отсутствия в мире,
Ну ладно, в трех измереньях, а их тут всего четыре.
Время течет линейно, но все же порой петляет,
Закладывает завороты, чтобы не пересекаться –
И колею свою же краешком задевает.
Маленький сбой пространства – и нате вам, билокация.
Недавно это случилось на берегу канала
Где в обе стороны сразу, дрожа, листва уплывала,
И мальчик на велосипеде в обгон отца и сестренки
Взлетел на солнечный холм – и замер на пике гонки –
И ждет, пронизанный ветром.
Таким я тебя еще не…
Постой, я сейчас запомню – со всех сторон освещенный –
Но все – сорвался, уехал. Петлю просвистели, баста.
Спасибо, что так бывает. Спасибо и что не часто.
Ведь есть якоря попроще – вот одна гасконская песня.
Еще у меня есть книжка, где написано – ты воскреснешь.
10.09.2010
***
Это элементарно, Ватсон:
Все когда-нибудь умирают.
Так что нечего притворяться,
Что ваш друг об этом не знает
И экзамен свой в ноль девятом
Почему-то сдаст автоматом,
Проскользнет сквозь ячейку сети
И всегда пребудет на свете.
Да и способ не самый скверный,
считай, что на поле боя.
Выбирая, почти наверно
Он бы выбрал что-то такое.
И простая логика скажет –
Его дело в руках надежных,
Ведь сомнения невозможны,
Что Господь его любит даже
Больше вашего. Несомненно,
Вы соскучились; но бояться…
Почему вы плачете, Ватсон?
Стыдно вам. Ведь вы же военный.
13-14.09.2010,
один год со смерти Эли-Паскаля
Autoroute des Deux Mers
И снова день,
И снова в путь –
Тень под крылом
И шум колес,
Но то, что мне
Сжигает грудь,
Вовек тоскою
Не звалось,
Хотя порой
До крика больно –
Когда, к примеру,
Хоронить.
…Сиди, читай
«Большого Мольна»,
Молчи, учись
Терпеть, любить.
Так много есть
Того, что есть –
Увидев раз,
Смотреть всегда:
Пока я жив,
Пока я здесь,
Ты – мой ответ,
Простое «да»
Всему, что есть,
Всему, что было –
Словам других,
Что все умрём,
Сухой земле
Твоей могилы,
Звезде огня
Над алтарем.
Сам факт тебя
На этом свете
Неотменим,
Как Рождество.
Резоны есть,
Я их заметил,
Но ты, мой друг, –
Резон всего.
Летит камьон,
Века взрывая,
По грудь в цветах,
По грудь в снегу –
Как будто я,
Не успевая,
Но – как могу
К тебе бегу.
И снова в путь
От дома к дому –
От твоего
И к твоему.
Все быть могло
И по-другому,
Но так как ты –
Резон всему,
Путь Двух Морей1
Передо мной:
Ловить камьон,
Искать Грааль.
Поскольку я –
Не кто иной,
Поскольку ты –
Эли-Паскаль.
29.12.2010
Чистилище
Чистилище – это вроде больницы, куда никого снаружи не впустят. Дом исцеления, место грусти. А на проводах – ноябрьские птицы: сидят и смотрят, им сверху видно, куда ни за что не пустят меня – хоть сколько доказывай, что родня, хоть ночь проторчи тут с банкой повидла и с мандаринами – им нет дела, тут все неподкупны, хоть пой, хоть плачь. Один-единственный вид передач, который берут – это хлебец белый, туда, где осанна, протянутый – к Вышним – сквозь среднее небо, от нижних небес. Здесь место, где происходит процесс, все, что я имею, здесь будет лишним.
Но Хлеб – возьмут. И записку возьмут. И унесут в глубину вестибюля. Стоять и смотреть в глубину июля, где ты был здоров – кольцевой маршрут. Кружить по нему – зря тратить бензин, который нужен, чтоб дальше и выше, где с каждой милей все лучше слышен средь хора гласов – и тот один: Источник правды. Источник смеха. И даже тебя, по правде сказать. Мне только надо в точности знать, что ты уже выписан. И уехал.
20.01.2011
Месье Рожер Эпину
Каждое утро старый король садится на механический трон
И нажимает худой рукою кнопочку восхождения ввысь.
Вдоль двадцати невысоких ступеней неторопливо возносится он
В мансарду замка, где государственные дела уже заждались.
Погода оправдывает прогнозы, гасконское лето пахнет дождем,
Все хорошо – только старые раны, и ноги не очень хотят ходить,
Но tout marche bien, и длинные розы кивают-качаются за окном:
Он был железный, а стал стеклянный, теперь нести – и не обронить.
Пара звонков и утренний кофе, время до завтрака провести,
После – занятия генеалогией: что может быть важнее теперь.
Руки справляются с жесткими цифрами, день пережить – этаж перейти,
А на этаже есть еще одна комната, где постоянно прикрыта дверь.
И если королевы не видно в высоких тенях ее желтых роз,
Он дверь толкает в пути до трона и тихо-тихо заходит туда,
Где спущены шторы и снова ясно, что боль – надолго, а смерть всерьез,
Кровать застелена не для сна, но любовь, разумеется, навсегда.
И старый король опускается в кресло короля молодого, и в тишине
Глядит без слез на его распятие, книги, картинки из дальних стран.
Он щедр и верен по-королевски – он даже войти позволяет мне,
Ведь мы-то знаем – оно навеки, и оба знаем, что это храм.
А после – вниз, и чинно обедать, и все в ожидании дня, когда
Откатится мир, словно камень Гроба, перед идущим только вперед.
Тогда, наверно, поднимут шторы. Но это, в сущности, ерунда.
Ноги сдадут, языки умолкнут, но любовь, разумеется, не прейдет.
16.05.2011
Бутс и Слипперс о Реведжере
(а попросту с тулузского сайта убрали общие фотографии, где он был)
Первый:
– Дружок, я не знаю,
в какой колокольчик звонить,
Выть на какой фонарь – толку-то ни на грош.
Это не гамлетов йорик,
не ариаднина нить,
Это пока что стена –
потеряешь и не найдешь.
Столько вестей с небес,
практически телеграмм,
И вдруг – какая-то мелочь,
когда уже все хорошо:
Отсутствие на фотографии,
когда остальные там,
Зеленый мир тому дому,
откуда совсем ушел
Со шляпой неимоверной своей
и с улыбкой своей
Со всем, что дает узнать его
за милю, в толпе, со спины.
Где он, давай, ищи его – в переплетенье ветвей,
В кресте лучей по-над крышей,
в цветных тенях у стены.
Второй:
– Что нам остается –
здесь все кончается так:
Кусочки пазла: веточка, лист –
а дерева не собрать.
Дружок, эти слезы – они ведь хороший знак,
который значит, что люди
не созданы умирать.
Ведь если бы горе подёнки –
воистину не беда,
Что нам бы здесь оставалось,
когда все уходит туда –
Разрыв, затянувшийся сразу,
как будто ткань и не рвали.
А так, смотри, эта дырка –
все же в форме Эли-Паскаля.
26.05.2011
L’essentiel
(Навечерие Крестовоздвиженья – 2011)
Мальчик и девочка на берегу реки.
Департамент Шаранта, стрекозы и тростники,
Водяные солнца на стриженых волосах.
Черно-белый рай шестидесятых. Взмах
Отцовской руки – приготовьтесь! Паскаль! Аньес!
…Я люблю фотографии, но можно и без.
Переполненный светом, пустой дыханием храм.
На руках твоих возносящийся фимиам,
Все минуя – к вышним, сердца вознося за ним –
В алтаре становишься ты собою самим.
Я смотрю на струну, натянутую до небес.
…Я люблю тебя видеть и слышать, но можно и без.
Та палата, в которой я не был. Окно, кровать.
Белый брат, которому больше уже не встать.
Торжество истончилось – ни чаша, ни самоотвод,
Только голая верность до часа, который – вот.
И еще телевизор – следить за последней из месс.
…Я люблю, когда ты на земле. Но можно и без.
– Так с худым кошелем д’Артаньян покидал свой Тарб,
Так еще до Набокова – собирали свой летний скарб
Петербургские дачники на заре сентября,
И зонты пахли летом, – а значит, было не зря.
…Собирать и хранить – это знает каждый бедняк.
Я могу без всего. Только без одного – никак.
Расскажи, довольно ли этого будет мне,
Чтобы тоже не сдаться.
На той же самой войне.
13.09.2011
***
А когда за тобою явилась смерть
И сказала – ну полно уже, пошли,
Восемь лет я обхаживаю тебя,
Не тяни, подпиши только здесь и здесь, –
Не упрямься, ты, по идее, готов –
Ну, не так не готов, как могло бы быть.
В день обетов ты обещал себя
До меня блюсти; а вот же и я.
Значит, радуйся – сделал, что обещал.
Приготовься узнать, к чему было всё.
Что ты мог ей ответить, мой милый друг:
Рассмеяться в лицо, указать на дверь –
Если место браваде и есть, то здесь,
На восьмой операции из восьми –
Или руку подать и назвать сестрой –
Как ни назови, все равно идти.
Что ты мог ей, нищенке, предложить,
Что ты мог подать ей, кроме руки,
Когда руки, державшие столько рук,
Наконец оказываются пусты,
Но еще твои – успей поднести
К голове, к груди, к плечу и к плечу,
Попрощайся с нею до нового дня,
Когда эта рука снова будет твоей.
Либо смысл сошелся клином сейчас,
Либо смысла нет – но ведь вот он, вот:
Это песенка птички на семь веков,
Несмолкающая, как музыка сфер,
Это ты, который слышит ее,
Это я, который любит тебя,
Это тот, который скрепляет все
Честным словом, ручаясь Самим Собой.
Это разве ж молитва. Молитва – ты сам.
10.10.2011
Осенняя открытка
А у нас порой так странно – вроде серо, а глядишь – и красота.
Моря нету, и туман набился в бронхи, и стирается с листа
Наша осень под божественною стеркой ноября и ностальжи.
Только если чистым взглядом – как оттуда – без пристрастия и лжи
И без поиска платанов в этом мире кротких кленов-северян –
Получается, ты знаешь, городской такой пронзительный роман.
Про огни сквозь поволоку, в редком золоте кануна ноября,
Про предснежья горький запах – скоро время всех-усопших, и не зря
Это время пахнет смертью и землею, и остатками тепла.
Это благо? Посмотри, тебе виднее по ту сторону стекла,
Ради Бога, как оно по-человечьи, то есть ценно без купюр.
И, наверное, по-русски – то есть, если в переводе, «чересчур».
Было место – Карл Великий там лишился вообще почти всего.
Двести лет назад зимою здесь казалось недалёко до него.
Снова дождик – худо, худо, о французы, сзади тоже Ронсеваль.
Ты из Сирии, а я вот – из Тулузы, ты поймешь мою печаль.
Но кому-то это радость, и, конечно, в этом смысле для небес,
Где любовь не пропадает – представляет несомненный интерес.
Чем могу я поделиться, что добавить в твой немыслимый пейзаж –
Ничего, что этот мокрый темный вечер был моим, а станет наш?
Низачем, для интереса, словно музыку с того конца земли,
Я делю с тобой церквушку, красный клёник и высотку издали,
И изнанку небосвода, где внезапно полосою киноварь,
И троллейбус, весь пронизанный закатом, как рождественский фонарь.
28.10.2011
Au bord du champs
Взялся любить – приготовься к смеху и к боли,
Еще к тому, что может быть одиноко.
Я просто лис, я сижу и смотрю на поле,
Хотел бы песен – но вряд ли споют до срока.
Вот разве у Фра Анжелико на концерте
Споют в завершение – или вместе споете –
Об исповедника мученической смерти,
Такой простой, совсем не на эшафоте,
Совсем не в петле на задворках у де-Костера,
Где к небу вознесся брат Иоганн из Кёльна,
Совсем не алой дорогой миссионера –
Куда как тише, ничуть не менее больно.
Больничной смертью, безвременной, неуместной,
Как гибель лозы Медока от филлоксеры,
Но все-таки крестной, такой несомненно крестной,
По ходу себя становящейся актом веры.
Пшеница шумит – колосья мне остаются.
И шарф золотой на кресле, до дыр заношен.
Все просто – змеей ужален, чтобы вернуться.
Короткий путь, хотя и совсем не прошен.
И кто мне расскажет, покуда здесь тебя нету,
Как крестная смерть становится Смертью-Крёстной,
Которая превращает тыкву в карету
Для долгой дороги, принц, для дороги звездной.
Колосья шумят, я сижу и смотрю на поле.
Я каждый день прихожу посмотреть на поле.
29.11.2011
Валентинка
Постоял у креста, попросил – приснись.
Не стоять же вечно. Уехал.
Так любовь и смерть вничью разошлись:
Ни одна другой не помеха.
Вроде и бегу – все одно стою:
Шаг от моря, полшага шага к морю.
А любовь и смерть – как всегда, вничью:
Ни одна другую не борет.
И теперь до конца им в клинче стоять –
Шаг вперед, полшага назад –
В ожиданье того, кто придет опять
Разрешить этот долгий пат.
14.02.2012
день св. Валентина
Je t’écris
Бесценный друг, пишу Вам из Москвы
В конце зимы, а именно в апреле.
Я даже рад, что в отдаленье Вы –
У нас прескверный климат, в самом деле.
Бесценный друг, я Вам пишу всегда –
С вокзала, в самолете, по привалам,
Там, где тревогой пахнут поезда,
Где пахнет берег медом и сандалом,
И по дороге с Ваших похорон,
И даже дома, в самом тихом месте –
Бесценный друг, со всех пяти сторон,
Где я ни окажусь, я шлю Вам вести.
У нас жила собака во дворе,
Ее жалели и гоняли мало.
Ее хозяин умер в ноябре,
И до весны она ему писала,
Дежурила под снегом у ворот
В обычный час, когда он шел с работы –
О чем я? да, про семя и про плод,
О том, что если семя не умрет –
Не будет тишины Страстной субботы.
Я вам пишу о том, что я – все тот
И у меня есть Вы, покой и воля,
Все так же жду вестей, а мир течет,
А крест стоит, бесценный друг, чего же боле.
10.04.2012
***
Чем она станет, твоя проклятая смерть, через десять лет –
Может, билетом туда, куда в общем-то необходим билет,
Может, причиною пары книг от любивших тебя писак,
Может, примером мужества для того, кто узнает – РАК.
Вроде бы и не ветвь она, а топор – но вот же плоды,
Как на картинке Экзюпери – плацдарм восхода звезды,
Место, куда возможно уйти поразмыслить до света дня,
Чем она станет еще через десять – хотя бы внутри меня.
Вроде бы это пустой простор, прозрачная пустота,
Но летчик знает, глядя наверх – пустыня полна поста,
И как это так – получить ответ, когда уже не звалось:
Чем она станет, его проклятая смерть, пройдена насквозь.
12.05.2012
Море
море – это небо, которое можно потрогать (А.Алехин)
Ты всегда выбираешь, с кем жить, – так оно и бывает, –
но не выберешь, с кем умирать, – за тебя выбирают.
Не беда, милый друг, это все не беда, так, обычное горе.
Ты всегда можешь выбрать движение к морю и движенье от моря.
если самого важного, как и всегда, не увидеть глазами –
так ребенок не видит, к кому он так хочет, когда просится к маме,
так и я, когда к морю бегу, вижу краешком, очень немного
от того, куда мы в самом деле бежим – кто бежит, а кому и не к спеху.
Только море всегда, – это небо, которое можно потрогать,
Значит, небо всегда – это море, на которое можно по полной уехать.
15.06.2012
Псалом за 70
Боже, храни стариков.
Всех тех, кто прошел над водою по сотням мостов,
Кто посохом был, а теперь не прочнее надломленной трости:
Священников, старых солдат, не сходящих с постов,
Несущих себя к алтарю, словно ломкую гостию –
Боже, храни стариков.
Отцов, умалившихся подле своих сыновей,
Паломников, знающих все, но не могущих больше в дорогу,
Монахинь с улыбками очень любимых детей,
Которым – шажок за шажочком – осталось немного
до Бога, хранящего малых Своих.
Храни мне, мой Боже, любимого друга Роже,
Храни его сердце алмазом, покуда последние мили не минут
и старый король молодым на своем этаже
опять не проснется навстречу его предварившему сыну.
Боже, храни его нам от тщеты и болезни.
Храни нам старушку Жоржетту из города Вер,
кормящую нищих паломников с теплой ладони,
Почаще ее навещай – ввечеру, перед сном, например,
и будь маяком, когда море долины в грядущем тумане утонет.
Боже, храни ее от одиночества и ревматизма.
Храни нам Терезу, чей дом пилигримам открыт,
Хоть ноги не ходят почти – но и чай, и молитва найдется,
Храни ее ветхого пса, ее старенький жит –
Любой, кто коснулся Дороги стопой, на нее непременно вернется.
Боже, храни их всегда от нужды и печали.
Веди их, пожалуйста, между тревог и скорбей
к единому устью, где воды времен превращаются в вина,
храни их как теплый молитвенник, пахнущий храмом старинным,
который, и стоя на полке, все молится сам по себе.
16.07.2012
Три года
Первый в недлинном списке – брат Бьенвеню Кутон.
Именем-приглашеньем всех приветствует он
Здесь, у общей могилы. Клирик, двадцать четыре.
Мало, но что поделать. Всяко бывает в мире.
Следующий – брат-сотрудник, старенький Жан Марти.
Видел, наверно, по ходу восьмидесяти девяти
В том числе и обеты этого мальчика, и кончину.
О чем ты успел передумать, брат Жан, какую причину
Сложить в основанье креста – одного, как общий билет,
На всех восьмерых –
Нынче девятерых –
за двадцать прошедших лет
от дверей до дверей, светлых дней, темных дней
после смерти его – и до смерти твоей?
Знаешь, брат Жан, мне и вправду хотелось бы слышать ответ.
Эли-Паскаль Эпину – замыкающий в этом ряду.
Не всякий знает про некую августовскую ночь и звезду,
Про верность до гроба, во время гроба, а нынче и после гроба.
И лет – пятьдесят, не двадцать. Достаточно, чтобы… чтобы
Стать белым, остаться белым, пройти эту тьму насквозь.
Стать просто одним из братьев для тех, кто посмотрит вскользь,
Идя напрямик к могиле с единственным нужным именем –
Кричащим каждою буквой – называй меня, удержи меня.
Наверное, знает каждый, не праздно пришедший сюда,
Что нет не безвременной смерти. Вот степень разнится, да.
Полно. Дальше по ряду спит Улисс Арекси,
Год на плите всего один, Господи упаси,
Год на рожденье и смерть – единая черная дата.
Плаванье было недолгим, и так бывает, ребята.
Прах человек, и в прах возвращается в должный срок.
Это так быстро, Господи – что же он так далек,
Путь до Тебя – от этой тихой сухой земли?
То, что поет над миром, ради чего мы шли –
Что же мы не умеем только его желать?
Ты уже все той ночью сказал, что же я плачу опять?
Тень от спокойной птицы молится сверху вниз.
Молится снизу вверх трава и кладбищенский кипарис.
Молятся девять имен на плите,
и одно из них как звезда.
На мириаде наречий земли – то же простое «ДА»
Бога Улисса и Жана,
Авраама и Иоанна,
Бога Эли-Паскаля и юноши Бьенвеню.
Господи, чуть помедленней. Я вот-вот догоню.
Вот-вот обернется и скажет – «Конечно же, навсегда».
18.09.2012
Верность
Что я о верности знаю?
Страдающего терпение,
Ласточки возвращение
Под ту же кровлю опять,
«Вместе в счастье и в горе»,
Сент-Экс, летящий над морем
По курсу семьдесят пять.
Что я о верности знаю?
Два гренадера и прочие,
Видевшие воочию,
Что боль бывает зазря.
Орленок, в огне станицы,
Вечерня в онкобольнице
13 сентября.
Что я о верности знаю?
Почти ничего не знаю.
До дальнего ее края
Ползи, улитка, ползи –
До края usque ad mortem,
Который по правому борту
Сент-Эксовой «стрекозы».
23.10.2012
Канун Всех-Святых
Кого ты пришел увидеть –
Человека ли в мягких одеждах,
Человека в инвалидном кресле,
Который тебе улыбнется
и обнимет чуть-чуть, как сможет,
непослушными старыми руками,
легкими, как птичьи кости,
как полые косточки птицы,
которая вот-вот оторвется
от земли, на крыло вставая?
кого ты пришел услышать –
того ли, кто медленно скажет,
наклоняясь к тебе, как с неба:
столь прекрасно, любя, с любимым
быть рядом, видеть, оставаться.
Так прекрасно. Но не необходимо.
Я знаю, кивает Марта,
Скоро и мне быть Марией.
Но помедлим еще, помедлим.
07.11.2012
Молитва великопостная
Лучше пусть это будет молитва,
достаточно публичная, чтобы сказать ее с кровли
достаточно личная, чтобы сказать ее только тебе
не заботясь о том, кто еще услышит –
лишь бы услышал ее адресат
+++++++
Бесценный мой друг, тебе было сорок,
когда на тебя это все свалилось
когда мир оказался безмерно дорог –
непомерно дорог, не по средствам дорог –
когда все в единый день изменилось
когда все привычные мелкие вещи
которые держат строй и скрепляют
разрознились разом, и стало нечего
отдать, потому что само утекает –
время, дорога, Тулуза-Париж,
Рим и Болонья, «пути Доминика»,
Что же, преткнешься? Но ты все бежишь,
Дальше и выше. Поди догони-ка.
Люди и книги, архивная тишь,
Чтобы – амвон или радио после,
Койка в палате, немногие возле –
Что же, умолкнешь? Но ты говоришь.
Громче и громче. И дело не в синей
Папке в комоде у мамы твоей,
Даже не в братской подборке красивой –
Дело ведь – верно? – в единственной силе,
Овеществляющей силу людей.
Помнишь, у Луллия – Друг и Любимый,
Вечные эти Amic e Amat:
Дар, что принятием сделался зримым,
«Ты-возвращенный» тем, что ты взят.
Бесценный мой друг, а тут – девятнадцать,
В активе, мой друг, – всего-ничего:
не ангел-ребенок, чтобы сорваться
путем Вифлеемских – в объятья Его,
а взрослый подросток, взрослеющий разом
под капельницей и согнувшись над тазом,
немножечко молится, чуточку ест,
на шее – твой деревянный крест,
такой же, как тот, на котором – ну да.
В активе – стихов романтических горстка
С рифмами типа «вода» и «звезда» –
Такой вид на мир открывался с пригорка
Рыцаренка Господня из Магадана,
Который так сильно хотел послужить,
Себя самого из кусочков сложить
Героем такого простого романа
Про братьев, про странствия, ну как у всех,
Про храбрую гибель, что может случиться
В дороге наверх – непременно наверх:
Ни слова он там не хотел про больницу.
Бесценный мой друг, дело даже не в том,
Как он изменился и кем станет потом,
И не в том, что пока не успел ничего,
И даже не в том, что мы любим его
(Каждого любят, тебя, например –
но эта веревка держать не обязана,
она не по этот край мира привязана),
А дело лишь в том, что есть мера вне мер,
В голосе этом, который звучит
Сквозь стены, сквозь землю, проникая сквозь город,
Раздвигая такие высокие горы
Перед песенкой птички в каждой новой ночи.
Да, я про communio. Про то, что между.
Про возможность услышать все те же шаги –
(я услышу твои, Сашка – бабушки Тани,
все мы дети и младшие в час испытаний)
Этим голосом птички, песней надежды
Бесценный мой друг,
просто так
помоги.
2013
Love is…
Старая ласточка
Возвращается под прежнюю кровлю
Не чтобы растить птенцов,
Но чтобы там умереть.
Смотри, это верность птицы.
Самца рыбы-меч,
Как знает любой калабрийский рыбак,
Можно взять голыми руками
На нересте, загарпунив самку,
От которой он не отстанет.
Смотри, это верность рыбы.
Овчарка по имени Ральф
Потерявшись три года назад во Флориде
Входит в хозяйский дом в Орегоне
Тощее скелета, со сбитыми лапами,
Зовет хозяина, плача от счастья.
Смотри, это верность зверя.
А нам человеческой бы –
Такой же, вот разве что четырехмерной:
Помнишь старую песню
Про ту звезду, которая и над могилою –
Песню, которой не слышал месье Роже по-французски –
Я знаю могилу эту, и эту звезду,
И знаю, что дело скорее в звезде, чем в могиле:
Смотри, над нами, идущими рядом
На том краю света – все та же горит.
Ты тоже видишь ее?
Смотри, не отводи взгляда.
All you need is fidelity,
Любовь прилагается к ней.
03.05.2013
+Деньрожденное. Накануне+
«Ты не бойся, ничего не бойся,
Все равно все сложится иначе,
Чем ты думал, чем тебе говорили.
И не станет монахом новиций,
И никто не допишет ту книгу,
И меня ты через год не увидишь,
Как обещал, расставаясь.
И пойдем мы куда не хотели,
И заснешь в стране, где не ложился,
И проснешься рядом с кем не думал.
Мир изменится, а ты не заметишь,
Сам изменишься — себя и не вспомнишь,
Лишь любовь останется собою.
Так и кит, проглотивший Иону,
Для него был не китом — темнотою,
Неизвестностью, жаром и страхом,
А на деле — кораблем от Бога.
Это что-то бОльшее приходит –
Так оно и бывает от века:
Самое большое так огромно,
Что его глазами не увидишь.
Ты иди, паломник, и не бойся.
Вспоминай меня — не убивайся.
Слушай тихую поступь Господню.»
20.11.2015