Спи, погребённый на поле пшеницы,
Где ни тюльпанов, ни роз не родится,
Где охраняют от морока сон твой
Алые маки до горизонта.
«Как я хочу, чтоб моею рекою
Плыли, блестя, серебристые щуки
Вместо убитых, которых под руки
Тащит теченье холодной рукою».
Так говорил ты зимою, прощаясь,
Как и другие, в ад отправляясь,
Против желания шел ты в печали,
И сыпался снег у тебя за плечами.
Пьеро, останься! Пьеро, не стоит,
Пусть этот ветер пройдет над тобою,
Плача и воя голосом павших,
Жизни живые на крест променявших.
Павшие звали — но не дозвались.
Шел ты вперед, и сезоны менялись,
И на границе соседнего края
Ты оказался к цветущему маю.
Душу неся за плечами, шагал ты —
И вдруг человека с тропы увидал ты.
С теми же мыслями шел он по миру,
Вы различались лишь цветом мундира.
Пьеро, стреляй же, стреляй же скорее,
Снова и снова, пуль не жалея,
Пока не падет он в весенние травы,
Труп обескровленный в луже кровавой.
«Но если я выстрелю, этой весною
Только на смерть ему времени станет,
Мне же — увидеть своими глазами
Глаза человека, убитого мною».
Но, пока грусть твое сердце терзает,
Он замечает тебя и стреляет,
В страхе он пули тратит без счета,
Не проявив к тебе той же заботы.
Тихо упал ты на землю без стона,
Видя так ясно и так обречённо —
Кончилось время, его не хватило,
Чтоб все твои вины прощенье омыло.
Тихо упал ты на землю без стона,
Видя так ясно и так обречённо,
Что жизнь твоя кончилась в этой долине,
Возврата не будет, не будет отныне.
«Нинетта милая, сдохнуть средь мая —
Дело для храбрых, теперь-то я знаю,
Нинетта, друг мой, дорогой прямою
В ад предпочел бы пойти я зимою».
Слушает поле тебя безответно,
Руки сжимают оружие тщетно,
А рот ледяные слова забивают,
Даже под солнцем они не растают.
Спи, погребённый на поле пшеницы,
Где ни тюльпанов, ни роз не родится,
Где охраняют от морока сон твой
Алые маки до горизонта.