Что ж, поживем до самой смерти,
А смерть придет – и с ней сживемся
Упрямым светиком под крышкой
Светильника под мерным снегом.
Дороже мира только мы.
И мир берет нас и влечет нас,
Присваивая, принимая,
Вынашивая в теплом теле,
Чтоб разродиться наконец,
И это знанье, что однажды
Мир мягко вытолкнет наружу,
Присуще нам, как слух и зренье,
И так же страшно без него.
Послушай, нас роднит не опыт
Греха, не в нем мы вечно братья:
Но разделенного страданья
Бесценный опыт – то есть плакать
О брате, плача о себе,
И о себе — о брате плача.
Вот помнишь, как далекой Пасхой
Я рассказал тебе о горе
И, увидав, что ты заплакал,
Тебе навеки братом стал.
А о святом и обделенном,
От нас с тобою отделенном
Пустынею восьми веков,
Не плакать стоит, а… не стоит,
Он сам себя в руках покоит,
Достигнув дальних берегов:
Себя донес – и был таков.
Внутри себя никто не скрылся
От каждого, кого забыли,
От каждого, кого убили
Словами, мыслью или делом,
А то — неисполненьем долга,
Чьи слезы уходили в землю
И восходили к небесам.
Но на своих похоронах
Благое дело – посмеяться:
Так весел мир, не только горек,
Смешнее ж мира только мы.
Пришел, увидел, проиграл.
Не страшно. Все мы проиграем
В свой должный срок, но важно только,
Что мы осмелились играть,
И было весело, мой милый.