Святой Петр
В сумрак холмов пустых
Смотрит огонь с небес.
Знал ли, ответь мне, ты
Мир свой без Бога, без
Рук Его и лица –
– Звезды над головой –
Мы дождались конца,
Умер Господь земной.
Тот, говоривший речь
Иль раздававший хлеб –
Верно, осталось то,
Что положили в склеп.
Тот, кто, лицо склонив,
О чаше молил во тьму –
Он ведь тогда был жив,
Что же ты лгал Ему,
Что не предашь вовек,
Что не сойдешь с пути –
«Знаешь, я человек.
Лишь человек, прости.»
Скажут о Нем теперь –
«Жаль, что он проиграл»,
Как побеждавший смерть
Смерти не избежал,
Как Он лечил больных,
Как говорил – но лгал:
«Жаль, что все были сны,
Жаль, что он проиграл.»
Губы чужие по
Имени назовут.
Ты же отныне нем,
Ты же остался тут
С страшной своей бедой,
В небо без слов крича:
«Вот я, предатель Твой.
Где же Ты, отвечай!»
Знал ли таким – свой мир,
Мир легенд и смертей?
Тот, кто убит людьми,
Не защитит людей.
В сердце твоем – ничего.
Как ты – не брат, не раб –
Предал имя Того,
Кто оказался слаб,
С ложью запачканным ртом,
С сердцем спокойно-пустым
Знал ли, ответь мне, что
Старший отныне – ты.
26.07.1999
Абеляр
Dives eram et dilectus…1
(Архипиита Кельнский)
Параклет, Параклет,
Я старик, я устал,
Я устал быть собой,
Безымянен и наг.
Я спешил столько лет,
И почти что догнал –
Но олень золотой
Перепрыгнул овраг,
Я ж остался стоять
Средь отвесных скал,
Средь божественных тайн,
Ни единой в руках
Не сумев удержать –
И теперь я устал,
Ты укрытье мне дай
В ненадежных стенах…
Долго гнали меня,
Как оленя я гнал,
Трубы многих охот
Слышал я, может быть,
Но Господь, мир отняв,
Тайну мне даровал –
Это зеркало вод,
Где, склонившись попить,
Я себя увидал –
И отныне я нем,
Я, повапленный гроб,
Я, звенящий кимвал.
Много ждал я, страдал,
И гнался не за тем,
Много каменных троп
Кровью ног я пятнал –
Чтоб вернуться сюда,
И, почти дань земле,
Даже имя, Равви,
Позабыть – и смотреть
В небеса, где звезда
Чертит в ветреной мгле:
«Если нет в вас любви,
Вы лишь звонкая медь.»
Правда есть, Параклет,
Коей не побороть.
Вот один я стою,
Не боясь, не скорбя –
Побежден, наг и сед,
Я сдаюсь, мой Господь,
И смеюсь, и пою,
Прославляя Тебя –
Глядя вверх и во мглу…
И пока мои губы
Еще могут петь,
Ты застань меня, смерть,
Возносящим хвалу.
«Параклет» – часовня Абеляра в его первой пустыни, названная им в честь Духа Святого (за что его, было дело, обвинили в ереси за предпочтение одного из Лиц Троицы. Туда он возвратился умирать.)
03.05.2001
Мученики
Баронессе Вильгельмине из одной прекрасной истории посв.
«Рыцари «ни»! Мы принесем вам кустарник! Только не говорите больше «ни»!»
(Монти Пайтон)
Я знаю тайну твою:
Там милость равна гневу.
Олень стремится к ручью,2
А человек – к небу:
От жадных дьявольских морд,
От просто путей – выше…
И – нет, ты еще не мертв,
Ты просто к Господу вышел.
Не чтобы сказать речь,
Не чтобы сделаться белым,
А просто – чтобы узреть,
Себя донеся – целым…
Оно бывает так часто –
Праведник града встает,
И я не крикну – «А нас-то
Забыли»: так больно бьет
Бич, а огонь – жжется,
Я лучше приду потом.
И новый рыцарь найдется
Встать в войско с белым щитом.
И свет, на плечи надетый,
Укроет его от тьмы.
Святые, дорогой этой
Хóдите вы – не мы.
«Обманут» – не оправдание,
Увы, я не слеп, не глуп.
Да вот – ненавижу страдание,
Даже под звуки труб.
Но в первый ли раз, немые,
Смотрим – числа нам несть:
Уходит дитя Марии,
Оставив все ту же весть,
Чтоб нам, сыновьям Марфы,
Не плакать, оставшись тут…
…А трубы поют, и арфы,
И голоса – поют.
23.11.2001
Пара слов о покаянии
У святого Доминика
На пороге повилика,
А у брата Франсуа –
Очень разная трава.
Близнецы, они похожи:
Оба – люди, оба – Божьи,
Оба вышли из домов,
Чтоб найти отцовский кров.
Оба стронулись в дорогу,
Чтоб служить сеньору Богу,
Спать и петь, Его любя,
И не думать про себя.
По путям чужого края
Долго шли они, не зная,
Что навстречу им уже
Вышел братец Понс Роже3.
Тоже честно возлюбивший,
Тоже Господу служивший –
За любовь, а не за страх,
Не замечен в чудесах.
Путь евангельский избрав-де,
Свято верен, да не правде,
Был он, скажем напрямик,
К сожаленью, еретик.
Этот путь, что мнится белым,
Западня благим и смелым:
И бедняк Лионский Пьер4
Шел таким – на свой манер.
Как же знать – иду все тем ли,
Где же путь уходит в землю,
И хотя еще вперед,
Но не вверх уже ведет…
Как из дома выходили,
На пороге розы были,
А обратно повернешь –
Там одни волчцы найдешь.
Страшно меряться путями!
Вот он пьет из рек горстями,
Не заметив у воды
Доминиковы следы.
И проста отваги мерка –
Понс Роже, бредущий в церковь
По деревне в выходной
С обнаженною спиной;
Позади – священник с розгой,
Впереди – Мадонна с розой,
Время вечного поста,
На одежде два креста,
Нелюбовь – от прежних братьев,
А от новых – неприятье,
Тенью – скверная молва,
И душа, душа жива.
03.05.2002
Хуан де ла Крус
Влюбленный в чаще блуждал
И радовался скорбям,
Ведь тот, кто скорби не знал,
Не может узнать Тебя;
Он брел по пояс в траве,
Петляя, но все ж – вперед,
А кто тут не любит любви – пускай он уйдет!
А я пытался быть тверд,
Закрыть себя от нее,
Но Ты сильней, Монсиньор,
Взял штурмом сердце мое,
Так просто, в единый раз –
Ну что же, Ты Сам хотел,
Используй меня сейчас,
Пока я верен и смел,
Ведь в сети такого Ловца
Любая рыба плывет –
А кто тут не любит любви – пускай он уйдет!
Безжалостен древний Змей,
И хил мой юный мангуст,
Хуан де ла Крус в тюрьме,
Но я уже не боюсь –
Он плакал не о беде,
Он знал вовеки веков,
Что в небесах вечный день
Над пологом облаков,
И свету, а не воде,
Раскрыл свой жаждущий рот –
А кто тут не любит любви – пускай он уйдет!
Влюбленный с гитарой брел
И розы трувора нес,
Влюбленный в часовне плел
Розарий из вечных роз,
На песни меняя сон,
На броды – камень моста…
Бесстрашен тот, кто влюблен,
Пропал наш Хуан Креста.
Пропал, и его не жаль,
И de profundis поет
Для тех, кто не знает любви – но тоже умрет.
22.06.2002
Странствующий рыцарь
Бывает время сеять,
Бывает время жать.
Бывает время деять,
А также – время ждать.
А я, несчастный сеятель,
Терпения лишен:
Не спит и ночью деятель,
А занят – смотрит сон!
Меж сирых серых хижин,
По дробной мостовой,
То весел, то унижен,
Но с легкой головой,
То бит людьми и ограми,
А то наоборот –
По Логрии, по Логрии
Скачу из года в год.
Я вижу, как в болоте
Сидит наш добрый люд.
Король-то в Камелоте,
А подданные – тут!
Здесь по ночам отчаянье
И тщетность ставят стяг,
А мы их всех – мечами, и
Конем, и просто так!
«О избранные бритты, –
Я речь толкаю днем, –
Вам небеса открыты,
Болото вам не дом!»
За речи неуютные
По десять раз на дню
Они порою бьют меня,
Но я их не виню.
Найти, где тут засада,
И каждый был бы рад!
Здесь надо б Галахада,
А я не Галахад.
Но кажется, что следует
Порой за мной народ,
Хоть здесь не каждый ведает,
Что в Логрии живет.
Качнется конь голодный,
Когда в седло сажусь.
Защитник я негодный,
Но Бог сказал – сгожусь!
Пора мне на ристание,
Хоть щит изрублен вдрызг.
Удачи. До свидания.
Ваш рыцарь сэр Франциск.
07.09.2002
Кредо
Немного чести – путь прямой,
Его прочерчивают стрелы,
А кто захочет стать стрелой –
Лишь Доминик стрелою белой
Стоит, поднявшись над землей.5
Нет, сердце хочет – покривей,
Ведь в этом радость всякой твари:
Болезнь и тех, кто порчен ей,
Любить, нуждающихся в даре,
Нуждой дарить, бедой своей.
Не плачь о том, кто только бел,
Но о себе – что любишь пятна,
Что восхотеть не захотел
Сорваться, не взглянув обратно,
И стать стрелой – одной из стрел.
Как он спокоен, глядя вверх,
И как он счастлив в час сгоранья –
Уже почти не человек,
Уже сплошное покаянье, –
Утешь живых, благое знанье:
Наш Галахад ушел навек.
А Персевалю есть награда –
Всю правду написать о нас,
О каждом, кто горел и гас,
Кому дай Бог избегнуть ада,
О ком молитвенный рассказ
Ждет завершения обряда –
Чтоб кровь души пошла из глаз.1
Писцу недолгий кров готов –
Перо, бумага и лампада,
А Галахаду слов не надо,
С ним все понятно и без слов,
И в том победа Галахада.
25.09.2002
***
Ехал Кретьен из Труа в Аррас,
Такие дела – из Труа в Аррас,
Бежал от любви, как бегут от смерти,
И может, не в первый раз,
Но крови Христа довольно, поверьте,
Чтоб возвратить всех нас.
Справа – сожженный город Витри,
Такие дела, сожженный Витри,
Слева – деревня в грязи по крыши,
Впору хоть не смотри –
По крыши дерьма, а может, и выше,
В Витри и в Труа, и в самом Париже,
Но крови Христовой довольно, ты слышишь,
Чтоб обелить все три.
Война безнадежна, и зол король,
Такие дела – очень зол король,
И Церковь на грани падения вечно,
Плечо подставлять изволь!
Привычным становится крест заплечный,
Но крови Христа довольно, конечно,
Чтобы прогнать всю боль.
Тяжче Иудина собственный грех,
Такие дела, свой собственный грех,
И ехал Кретьен с сердцем грустным, темным,
Не смея взглянуть наверх,
Но крови Христа довольно, запомни,
Чтоб исцелить нас всех.
А впереди-то – благой Аррас,
Такие дела, впереди Аррас,
Когда-нибудь сказку о том расскажут,
Но это другой рассказ.
Вот знать бы, о ком – о глупом ли паже,
О рыцаре ль гордом, взыскавшем Чаши –
Но крови Христа достаточно даже,
Чтоб выкупить лично Вас.
12.10.2002
Fioretti
«Ох, жалко Эли из Арраса,
Ткача по прозванью Рябой,
Он мастер был славный, но делу Христову
Предался он всею душой,
Он много в пути натерпелся,
Грешил, голодал, холодал,
Но если б он дома остался,
Любви бы вовек не узнал.»
З. Ольденбург
Как жалко беднягу Джованни,
Что в юности слыл молодцом!
Он грезил о рыцарском званье,
Пока не оставил свой дом,
А стал-то – бродягой без крова,
Болезнью изглодан и наг,
Но спрошен о выборе снова,
Он заново выбрал бы так.
Как жалко сеньора Руфино –
Кто ждал бы позора в семье!
Не каждый рожден дворянином
И ходит в подобном тряпье.
Он всяко в пути настрадался,
Болел и не досыта ел,
Но если бы прежним остался –
Всю жизнь бы и дольше жалел.
Как жалко торговца Бернардо,
Ведь был и не стар, и богат,
Но ларчик бесценного нарда
Разбился, а дурень и рад.
Он кушал дичину с кларетом
И ванну порой принимал,
Но позже, и помня об этом,
Вернуться назад не желал.
А бедная юная Кьяра,
Невеста из лучших невест –
Не ждали такого удара
Все рыцари замков окрест!
Но в нищенской жесткой постели,
В слезах, но всегда весела,
Она, хоть жива еле-еле,
Довольна супругом была.
Все быть бы могло по-другому,
Они б и остаться могли,
Но если б не вышли из дома –
Венцов бы вовек не нашли,
И пыль по следам их отряда
Доныне цветами цветет,
А значит, все стало как надо,
И дальше как надо пойдет.
Аминь.
22.10.2002
«Слишком много милости, святой Антоний!»
(падуанская поговорка)
Ах, для всех не вымолишь помощь,
Даже плоть за них погубя –
Ты не сможешь, друг, ты не сможешь,
Ты не станешь лучше себя.
Не умрешь вместо каждого смертника,
Не накормишь собою мир –
Но смотрите, вот милосердно как:
Тот, Кто мог, уже накормил.
Так губам ли в проказе гордыни
За другого вскричать – «Помоги!»
Спросят люди про воду в пустыне,
Моисей, промолчи, не солги!
Но остался выход для нас,
Что же, братья, следовать будем –
Проповедуйте людям, людям,
Будьте выкупом всякий раз!
Друг, но ты не пророк площадей,
У тебя еще больше силы,
Слишком много на праведных, милый,
Слишком мало на грешных людей.
Но замызганной шайке детей,
Чьи стоят в луже грязи кораблики,
Старику, продающему яблоки,
Промерзающему до костей –
Расскажи им, друг, расскажи им,
Как распят Серафим в небесах,
В черной радости, в белой лжи ли
Погибающий – в наших слезах…
Ради силы Его и бессилья
Излечи, воскреси, охрани –
И скажи им, чтоб не грешили:
Может быть, и поверят они.
Камнем в воздухе времени падая
В руки вечности, к днищу небес,
Помяни, пресвятая ты Падуя,
Распылившего сердце в тебе,
Свечку тела палившего в полночи,
Чтоб и рана краснела цветком –
Для себя не оставившем помощи,
Расточивши себя целиком.
Он худой, но и хлеба не хочет –
Хорошо ему с Богом вдвоем.
Слишком много благости, Отче,
Друг сгорает во благе Твоем.
И чему там воздаться сторúцей –
Руки бравших-то снова пусты…
Нищий дед за тебя помолúтся,
И спасешься, может, и ты.
Отмолил ли, спас ли кого –
Ничего не знающий точно,
Моисей, позади твой источник,
Уходи и забудь про него,
Будешь пить из источника Отчего,
Узнавая вкус своего.
07.11.2002
Заповедь Блаженства
Да будет спокоен и радостен тот,
Кто душу свою за друзей отдает.
Наградой подобный даруется путь.
А жертвы не надо, и думать забудь –
Так хлеб насыщает, так птица поет.
Свободен, кто радостно долг отдает.
Но втрое блаженней – вовеки веков –
Кто душу свою положил за врагов.
У этих, в путях не жалеющих стоп,
На въевшейся ль пыли апостольских троп,
На смертной ли бледности в бедном гробу
Звезда Доминика проступит на лбу.
Не бойся, не бойся, мой рыцарь Христа,
Что торба пуста, что душа не чиста,
Что нечего есть и что пóпрана честь,
Что вместо ответа – невнятная Весть:
Так надо пока, не об этом скорби,
Иди к ненавистным и их полюби,
Не просят к столу – оставайся в углу,
Питайся битьем, наряжайся в хулу –
И может, заслужишь на лоб под конец
Не Каина шрам, а шипастый венец.
В нем тяжко ходить, в нем не сделаешь шага,
Но те, кто ходил, говорят – это благо.
…О святости разве поймешь что-нибудь –
Святые молчат, говорит только путь.
А голос его – непонятный такой –
Звучит, лишь когда прикоснешься ногой.
И снова, плечо подставляя под мир,
Стоит у дороги Христов дезертир,
В слезах повторяя любимое имя,
В попытке вернуться раз в сотый открыв –
Уйдешь от войны, только в ней победив,
– А нам бы, а нам бы ужиться с родными,
А нам бы с тобой не обидеть прохожих
Во имя Христа и апостолов Божьих,
В своем подражанье апостолам Божьим
Не стукнуть любимого брата по роже,
А нам бы – хоть вспомнить: у брата не рожа –
Лицо, что на Божье отчасти похоже,
А ты хоть глаза на меня подними,
Когда я тебе говорю «Извини».
15.11.2002
Пьетро Бернардоне
У чьих окóн ты хлеба просишь,
Чьим рубищем прикроешь стыд,
Зачем твоей любая поступь
Все притвориться норовит –
Всем ведать, только мне не ведать,
Чем будешь сыт, кем будешь бит,
И твой позор, твоя победа
Ужели всё тебе горит?
Да, ты – всеобщий, ты – безродный,
Ты брат зверей, ты сын дорог,
Но даже ангел твой холодный
Тебя как я любить не мог.
Тебе смиренно руки лижет
Пес, пущенный тебе вдогон,
И видят все, лишь я не вижу
Все тот же сон, священный сон:
Ты, разделяя ношу мира,
Кричишь от боли и любви,
И кровью безобразят дыры
Ладони бедные твои.
А я-то что. Мое жилище
Все ожидает день за днем,
Как молодой спокойный нищий
Однажды встанет под окном,
А в миске чуть прикрыто донце –
Мол, «тем и сыт, что ты подашь» –
Такой красивый, словно солнце.
Единственный. Красавец наш.
Сочась слезами – горя ль, ветра –
Стоишь, глядишь. Совсем один.
«Подайте хлеба, господин.»
«Возьми и помолись за Пьетро,
Ведь у него был раньше сын.»
Пьетро Бернардоне – отец св. Франциска, которого тот оставил ради Призвания.
15.12.2002
Ангельская песня
(Секстина на Рождество Господне)
В пещере пахнет, словно в церкви,
Но страшный огнь, сойдя на перекрестье
Путей пастушьих тихой звездной ночью,
Не значит ни отчаянья, ни смерти:
Не бойтесь, люди, благи наши вести,
Один из вас теперь – Господень отчим.
Склонясь смиренно, Божий отчим
Прикрыл рогожкой свежей матерь Церкви,
А Тот, о Ком гремят на небе вести,
Глядит поверх, на тени перекрестье –
Воловий рог и посох знаком смерти
Сошлись случайно. Так бывает ночью.
Он мал, рожденный этой ночью,
Боясь сломать, его на руки отчим
С мужской неловкостью, боясь до смерти,
Берет – отца миров, супруга Церкви –
А Тот лежит в ладоней перекрестье,
Едва дыша, еще не зная вести.
Страшны и свéтлы эти вести –
Страстной Недели запах зимней ночью
Мы ясно чуем: брусьев перекрестье,
Потоки крови – но ни мать, ни отчим
Еще не плачут, основанье Церкви
Вслепую заложив на землях смерти.
Он дремлет, победитель смерти,
Но мы трубим и плачем, зная вести –
Средь шпилей и знамен небесной Церкви
Сияет Гроб Пустой, как солнце ночью.
С одним из всех Отец жесток, как отчим –
С Самим Собой на брусьев перекрестье.
Клинков ли, веток перекрестье
Вам станут знаком пораженья смерти,
А мать Младенца и смиренный отчим –
Заступниками, зеркалами вести.
Но нам-то нет времен, и нынче ночью
В слезах мы восславляем сердце Церкви –
Могила ль? Ясли? Перекрестье вести,
Родилась гибель смерти этой ночью,
Так радуйтесь, о мать и отчим Церкви.
05.01.2003
Св. Антоний Падуанский
Брат Антоний не спит весь Великий Пост,
Он Строитель Мостов – вот и строит мост,6
Свою спину под мост подставлять горазд,
Он себя раздает, и до Пасхи раздаст.
Говорят, он устал, он почти не ест,
Сорок дней на ногах, проповедуя Крест, –
Как и всякий из нас, он не вовсе чист,
Но под дланью его в белый-белый лист
Превращается счет застарелых долгов,
Тридцатигодовой грязный список грехов,
Выбеляется место для молитв и стихов –
Так оно, чудо Божье, вовеки веков.
И ни мира сердечного, ни людской
Ненадежной любви пополам с тоской –
Только голос Твой всё бы слушать мне,
Говорящий снаружи вовнутрь в тишине,
Сквозь надежд и любовей других голоса
Всё зовущий не медлить в пути в небеса –
Ни хулы для смиренья, ни меда похвал,
Ничего и не надо, лишь бы Ты не молчал,
Объясняя, зовя, понукая – вперед,
Обещая, что мертвый в Тебе – не умрет…
Это добрая весть на пасхальной заре:
Одевайтесь в шелка, ешьте на серебре,
Падуанцы, танцуйте – ваш Антоний помре,
Он за вас порадеет при небесном дворе.
Отдыхать не захочет он теперь никогда,
Без телесных печалей он горит, как звезда,
Ростом с ангела стал, переехав наверх,
Да, теперь его больше, его хватит на всех.
И останется втайне – в высоте и во льде –
Как же больно и страшно быть святым для людей.
10.02.2003
Доминиканский псалом (кансона неудачливого проповедника)
Я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого. (1Кор. 2:2)
Человек – стрела Твоя, Господи,
Ею правит Твоя рука,
Человек – стрела Твоя, Господи,
Но из ломкого тростника.
Глаза мои плачут сами собой,
Постель мою щедро кропя,
Глаза мои плачут сами собой
О том, что не видят Тебя.
Сей люд предает Тебя не со зла,
За цель принимая – путь;
Их вечные души сгорают дотла,
И я не могу их вернуть.
А что могу? Своим грешным ртом
Зовя Тебя в темноте,
Стоять крестом и думать о том,
Как Ты висишь на кресте.
Человек – стрела Твоя, Господи,
Ею правит Твоя рука,
Человек – стрела Твоя, Господи,
Но из ломкого тростника.
От жажды Завета мой рот приоткрыт,
От жажды горит нутро –
Прольешь ли на тех, кто не бдит, но спит,
Воды Своей серебро?
Стефану больно, слуге Твоему,
Но он не об этом плачет:
О, не вмени греха никому,
Ведь все погибнем иначе!
От каждого камня – Христова рана,
Сион кровью агнца пьян,
Но если Ты отмстишь за Стефана,
Спасется ли сам Стефан?
Человек – стрела Твоя, Господи,
Ею правит Твоя рука,
Человек – стрела Твоя, Господи,
Но из ломкого тростника.
Глаза мои плачут, не видя света,
И жаждет Завета рот –
Хоть знаю, сирый, что мед Завета
Мне взгляд и горло сожжет.
Дождь смоет кровь и прибьет всю пыль,
Но слышишь, город Мюрет,
Как плачет по детям своим Рахиль,
И ей утешенья нет:
Сойдутся в поле и днесь, как ране,
Полки, ища правоту –
Но кто бы из них не споткнулся, ранен,
Все раны пойдут Христу.
Человек – стрела Твоя, Господи,
Ею правит Твоя рука,
Человек – стрела Твоя, Господи,
Но из ломкого тростника.
И если Ты не выпрямишь Сам
Полет искривленный мой,
И если воздашь по заслугам нам –
То кто вернется домой?
Трава полевая пока цветет,
Но что за срок у нее?
Готовьте путь Тому, Кто идет
Себе возвращать Свое!
Как тайны брачной девица ждет,
Как стража алчет рассвета,
Так все, что от Бога, во мне восстает
Приветствовать радость эту.
Ведь я – стрела Твоя, Господи,
Орудие, друг и раб.
Прости и помилуй, Господи,
Что я беспримерно слаб,
Что голос мой оказался тих,
И счастья не знать живым,
Покуда главой веселия их
Не станет Иерусалим –
Где всех исчислят по именам,
Где будут покровы сняты:
Победа – правым, а праведным – Сам
Христос, и притом – распятый.
20.02.2003
Савонарола
Там, где живет сеньор,
Нет ни тоски, ни страха.
Там – высокий огонь,
Коему имя Свет.
Страшен же путь к Нему
Для бедняка монаха –
Перстный сгорит дотла,
Прежде чем быть согрет.
Горе, матерь моя,
Выносила ты сына,
Чтобы он пребывал
С целой землей в войне.7
Где же мои дары –
Мудрость, глас исполина,
Где твой, Господи, Дух,
Что почивал на мне?
Быстро же все ушло
В дней Страстных круговерти,
Стал я – пыль на ветру,
Страждущей плоти персть.
Только последний дар –
Дар христианской смерти,8
Дар Подражанья – мой,
Все еще здесь и днесь.
А у Того – молчал
Хор одобрений ангельский,
Мне ль воссиять, когда
Меркла звезда Лица.
Так и надо, что кровь –
То человек Евангельский,
Весь в крови, из крови –
Ave – рождается.
13.03.2003
Самаритянин (Великопостные реколлекции)
«И Леонид под Фермопилами,
Наверно, умер и за них.»
Г. Иванов
Словно по кочкам в болоте
Или по тонкому льду
Долго, не прямо иду
– Господи, Вы меня ждете?
Кто, как не я, ловил
Каждый Ваш знак глазами,
Кто исходил слезами
Слабости и любви,
Кто себе путы вязал,
Всем говоря, что свободен,
Кто, ни на что не пригоден,
Вам пригодиться желал,
Плачет с зари до зари,
В пыль перемолот путями –
– Добрый самаритянин,
не оставляй, подбери!
Жаром плавя печаль,
То не солнце ночное –
То, склонясь надо мною,
Мне мой Бог отвечал.
«Мало же любишь ты, друг,
Если взываешь ко Мне
Только когда тебе больно.
Я ли не звал тебя, друг,
Хоть обернуться ко Мне
В час, когда Мне было больно?
Что же ты просишь, несытый,
Жаждешь какой воды,
Кровью Моею омытый,
Растапливающей льды?»
Мне же – чего и желать
В мире, омытом потопом –
Господи, жажду иссопа,
Чтобы омыться опять.
Щедро полита, тяжелой
Гроздь винограда растет,
Так и Фьоренца цветет
Лилией Савонаролы.
В теле Невесты сокрыто,
Алое семя спит,9
Море курорта шумит
Там, над костьми Леонида.
Кто ж расплатился сполна,
Чье одеяние бело?
Цену всему, что ты сделал,
Смерть назначает одна.
Значит…
В гостинице – тишь.
Ложе, лекарства и стол.
«Где за меня заплативший?»
«Самаритянин?.. Ушел.»
29.03.2003
***
(Тереза Авильская)
О швы привыканья, о швы прирастания,
К земле пригнетанье, наверх не-пускание,
Кто с тленным срастется – разделит и тление,
Мираж утоленья, души умерщвление,
О швы привыканья, сердец усыпление –
Когда я вас рвать научусь без сомнения?..
О много любивший, о мало любимый,
Весь мир накормивший мой рыцарь незримый,
До смерти терпевший и смерть победивший,
Меня Своей смертью Себе обручивший,
Меня покоривший и мне покорившийся,
До малого хлеба для нас умалившийся –
Когда Ты вернешься по слову, со славою,
Чтоб швы привыканья порвались, кровавые?..
Почти что пропавшей, почти что погубленной,
О, как мне хотелось – Терезы возлюбленной,
Любовью взращенной, собою прощенной,
Любимой другими, себе возвращенной…
Ведь за расставаний таких исцеление
Не жаль бичеваний, не жаль умерщвления –
Но смысла-то, сердце, в трудах и аскезе,
Ведь Он не ревнив, Он Терезу – Терезе
Отдаст не без боли, хотя без запрета…
Она же – не спит и зовет до рассвета
Того, кто ушел, чтоб ушедшего звали,
Чьи ясли пусты, и камень Гроба отвален –
В какой колыбели Он спал, запеленат,
Где пелены сбросил залогом нетленным,
Кто первый из первых, не первый – единственный,
Лев рыкающий или Агнец таинственный,
И гроб Твой пустой, даже там Тебя нету –
Бродить ли по миру, зовя до рассвета?..
Но было ответом ли, мёдом излившимся,
Иль просто рассветом, по Слову родившимся –
Награда бессонных, пути окончание,
Терпенье влюбленных, святое молчание.
Залог ли незримый, ключ, зáмок открывший –
А благ не любимый,
а благ – возлюбивший.
05.04.2003
К отцу Доминику
*** «Все, что Я от вас хочу – это чтобы вы любили друг друга.»
Солнце скрылось за хребтом,
Но еще видна
В свете серо-золотом
Тихая страна.
Сонной лентой вьется путь
До самих небес.
Брат, иди и не забудь,
Что Господь воскрес.
В перьях света, осиян,
Воздух словно мед,
И не сер еще туман
У недвижных вод.
В теплом золоте густом
Влагой пахнет лес –
Брат, дыши и знай о том,
Что Господь воскрес.
В ожиданье звезд открыт
Светлый небосвод.
Мир, недвижный лишь на вид,
К Господу течет.
Каждый камень отдает
Солнце дня рукам –
«В час, как ночь твоя придет,
Делай так и сам».
Воздух серо-золотой
Скоро станет синь.
Не согрет твоей звездой
Недостойный сын.
Ног босых не защитить,
Так я не привык –
Научи меня ходить,
Отче Доминик.
Я-то думал – каждый стих
Песни – плач дождя,
Капли крови ног твоих
На камнях найдя,
А о радости забыв,
Коей был ты жив –
«Брат, от счастья плачь и пой,
Ведь Господь – живой.»
Я-то думал – путь прямой
Скор до высоты,
Я-то думал – я герой,
Ну почти как ты,
А забыл, что правит Бог
Путь Своих же стрел,
Если в этой крови ног
Радость не прозрел.
За тобой, идущим в мир
В белой простоте,
Я тащился, глуп и сир,
Подвига хотел –
Но расслышал в час благой
Строгий голос твой:
Жертва Богу не нужна,
Лишь любовь одна.
Сердце тает от нее,
Плавя плоть в слезах.
Как от жажды над ручьем,
Я над ней исчах.
Как Фома касался ран,
Глажу пыль дорог –
Здесь ведь тоже невозбран
Путь к Тебе, мой Бог.
Что ж я плачу, бедный брат,
От даров простых?
В небе плавится закат –
Кровь сердец святых.
Угасает нежный свет
Над моей страной,
Жертв на свете вовсе нет,
После той одной.
И не нужно прочих стран,
Пусть их вдалеке.
Как Фома касался ран,
Прикоснусь к руке
Брата, что умел любить
Больше моего.
Научи меня любить,
Больше ничего.
Sur le pas de Saint Dominique
02.06.2003
Шарль де Фуко
Мне скажут – сын, ты одинок,
Но я узнал: кто был далек,
Добавив кровь Христа в свою,
Ближайшим станет в срок.
А мне, едва с зарей встаю,
Все о любви речет мой Бог,
Он хочет мной полить песок,
И я его полью.
Я одинок, но как зерно:
Пока живет, оно одно,
И лишь когда в земле умрет,
Плоды дает оно.
И в одиночестве зерна
В день после земляного сна
Я проращу все имена
Тех, кто за мной пойдет.
Я прорасту, и будет плод,
И семя братьев обретет,
Пока ж светлеет небосвод,
Где ветер гонит тьму.
Как хорошо мне одному
Стоять и говорить к Нему,
К Отцу, мой Боже, Твоему,
Что семя сева ждет.
Как мне прекрасно, Боже мой,
На боль любви менять покой,
О ней все говоря с Тобой,
Едва отступит мрак,
И по Тебе томиться так,
Как по воде томится злак,
С Тобой быть жаждущей травой,
А с прочими – водой.
«Я расскажу вам, в двух словах,
Как умер белый тот монах,
Что никого не обратил,
Напрасно кровь пролил.
Знал языки каких зверей,
Просил воды у чьих дверей,
Бог весть – он будто и не жил,
Спалив себя в мечтах.
Осталось мало от него –
Обрывки платья одного,
Вода в кувшине, сухари,
А больше ничего.
Да мир, где, о себе забыв,
Искал он Бога от зари –
Теперь-то с ним поговори,
Теперь он точно жив».
05.06.2003
*** «Но есть в сердце моем как бы горящий огонь, заключенный в костях моих»
Я знал без сомнений, что жертва священна,
Что кровь драгоценна – всегда драгоценна,
Что чаша ее пред очами Твоими
Наполнена многими, всеми святыми,
Священная кровь повторяющих Имя
Невидима миру, смешавшись с Господней,
Господней же крови вчера и сегодня
Так много стекало, на всех доставало,
Что наша, смешавшись с Твоей, исчезала,
Стекала с креста, омывала, питала –
Но кто бы узнал, что творится с другими,
С Твоими святыми, с Твоими…
А я, все несытый, склоняя колени,
Ребенок сомнений, ища откровенья,
Стоял и молил о воде омовенья…
Вода откровений – и той будет мало,
Когда нам любви, все любви не хватало,
Когда нам любви не хватало…
Но кто бы узнал, что творится с другими,
С Твоими святыми, с Твоими…
Но кто бы узнал – не просил бы вовеки
Ни славы такой, что живет в человеке,
Ни славы такой и ни слова такого,
Сдвигавшего горы, горящего слова,
Ни крови такой, что смешается в чаше
С надеждою нашей, спасением нашим,
С спасением нашим…
Я тоже не знал, но о милости этой
Просил каждой ночью, просил до рассвета,
Просил в утешенье и в смертной обиде,
Покуда себя – как он есть – не увидел,
Как есть не увидел…
Но кто бы узнал, что творится с другими,
С Твоими святыми, с Твоими…
Кто знал бы, как сладостен голос с Востока,
Как мука чудес бесконечно жестока,
Как воды горьки у ручья – не истока,
Как плачет зерно, что упало далёко,
Как мелются зерна, упавшие близко…
Но кто бы узнал, что творилось с Франциском,
Кто видел Терезу в боренье великом,
Кто знал бы, как плавится кровь Доминика…
Идет впереди, и за Ним не угнаться.
Пытаться, ломаться – и снова пытаться –
За посох цепляться, стократ отрекаться –
Вот Он обернулся. Ждет слова. «Осанна!»
Как мука чудес бесконечно желанна…
Но кто бы, но кто бы сумел отказаться,
Когда бы узнал, что творится с другими,
С Твоими святыми, с Твоими…
28.06.2003
Подражатель (Иероним Савонарола)
Срок заключения в тюрьме земной
Кончается, и иссякаю я.
Но город, для Тебя хранимый мной –
Вот, Господи, Флоренция Твоя.
Я как невесту привожу ее
К дверям, но сам не преступлю порог.
Ее на Сердце положи Свое,
Люби ее, как я б вовек не смог.
Ее храни у Сердца Своего,
Скажи ей, что оставишь нам потом,
Когда уже не будет ничего,
Когда совсем разрушится наш дом.
Я слышал голос на исходе дня –
«Приди, вернись, напрасно ты алкал,
Меня не ради Самого Меня
Искал – а значит, не Меня искал».
Но больше здесь меня почти что нет,
И хорошо, что некуда идти.
Осталось впереди – огонь и свет,
И нищета – равна Твоей почти.
Лишив меня обратного пути,
Как добр Ты был, не дав Себя предать.
Храни Свой город, а меня прости,
Моею кровью дай им увидать,
Как Тот, что одиноких вводит в дом
И пленных избавляет от оков,
Остался в одиночестве – таком,
Как ни один из нас, учеников,
Как повелитель всех небесных сил
Одних Своих оков не разрешил,
Простерт и наг средь равнодушных глаз,
Так бесконечно одинок без нас…
А может быть, удел святых Твоих
Подобьем быть, являть театр людской,
Чтоб через их тоску и слезы их
Болели зрители Твоей тоской?
Как больно, верно, умирать в огне.
Опять – почти, не так, как на Кресте.
Кто слеп, тот будет плакать обо мне,
Кто зряч – тот будет плакать о Христе.
28.06.2003
Паломник
(потерпевший кораблекрушение)
«Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная…»
(простая старая песня)
Увязая в топком дне,
Шел по морю пилигрим,
Становясь в чужой стране
Безымянным и простым.
С тихим шорохом отлива
Уползала вдаль вода.
Чтоб идти и быть счастливым,
Нужно только знать – куда.
Забывайся белым сном
Среди ласковых камней,
Только помни об одном –
Есть любовь еще сильней.
Сколь дано любовей нам,
Сколько прежних ты забыл –
Где сейчас молчанье дна,
Помнишь, прежде ветер был,
Камни плавились, как воск,
Ходу звезд наперерез
Мчал счастливый Ангел гроз,
Двигая пласты небес,
И края простертых риз
Воздымали волн холмы,
Что как агнцы вскачь неслись
В громе труб Господней тьмы.
Растворяйся в реве вод,
Вместе с ними стань водой,
Выбирай из всех свобод
Под одною – той, заветной,
В небе дня едва заметной
Вифлеемскою звездой.
Средь соленых теплых скал
Дном морским, дорогой длинной
Шел паломник и шептал
О любви своей единой,
Той, которой нет сильней,
Хоть ее не видно вроде –
Но когда они приходит,
Все отступит перед ней.
Как живою плотью рук
Осязал себя, живого,
Чье сорвется имя в звук –
То, единственное, снова?
Страшно море, страшен страх,
Но есть вещи и сильнее –
Четки стиснувши в руках,
На крылах морского змея
Чье ты имя повторял –
Долго, страстно, как всегда –
Значит, вот она, узнал? –
Возвращается звезда.
Кроме плача, что ей дашь,
Об одном пред ней скорбя –
Ты забыл ее, она ж
Не оставила тебя.
И опять один ответ
Без нужды еще в вопросах,
И опять сомнений нет –
Только шляпа, старый посох,
И ни слова в небе белом,
И ни смерти впереди.
Только слово «Компостелла»,
Да ракушка на груди,
Утоли мои печали
Дальним голосом Своим,
А потом – даст Бог – и дале,
К городу Петра вначале,
А еще – Йерусалим…
24.07.2003
Петушиный крик (Gallicinium)
В дороге долгой пилигримской
Остановись, замри на миг:
Кричит петух, тот самый, римский,
Что отменил Сионский крик.
Закрой глаза, свой шрам не трогай:
Неисцелимых – видишь – нет.
Смотри, как этой же дорогой,
Повторный раз держа ответ,
Боявшийся, но ждавший часа,
Пред петушиным криком прям,
Чужой рукою препоясан,
Походкой старческой, но – сам –
Рыбак, давно забывший невод
Для душелóвецких сетей,
Под неправдоподобным небом
Бредет ко святости своей.
22.11.2003
Пьетро ди Верона
1
Господь говорит тихо.
Господь не трубит в трубы,
И если сомкнуть губы,
То, может быть, и удастся
Расслышать Его голос
Тому, кто имеет уши,
А после – только бы слушать
Тихий Его голос.
Бывает, что этот Голос
Гремит, как труба к свободе,
И выбивает из сёдел –
Но это – ужасно редко.
Морские волны разводит
Гласом при всем народе,
И выбивает из седел,
Как было с Павлом из Тарса.
Но чаще речет Он тихо,
Светом ли, песней без слов ли
Бессмертной птички на кровле,
Замеченной Псалмопевцем.
И Петр Веронский с амвона,
Когда его все слышат,
Порой говорит тише,
Чем Петр Веронский – в могиле.
И молчалива влага
В Чаше в руках Сыновних,
В кою еще безмолвней
Нисходит Отцовский голубь.
Слушай негромкий голос
О том, как тиха победа:
Кровью на дерне – «Credo».
Silentium, Петр Веронский.
2
Чем оно станет, как минет время –
Церкви Триумфа алое семя:
Светом, святящим святое место,
Храма прохладой в жару сиесты,
Белой иконкой у изголовья –
Знаком, привычным взгляду любого…
Может быть, Credo – такое слово,
Которое можно писать лишь кровью.
11.06.2004
Пилигрим (отец Доминик)
Не приняв ни даров, ни пут,
Избегая ненужных слов,
Кто сорвался в нежданный путь,
Словно пес на хозяйский зов,
Словно птица на зов весны,
Что неслышно режет моря –
По дорогам чужой страны
Словно хлеб, себя раздаря,
И с пустыми руками, что б
Ни провидела в них молва,
Отирая усталый лоб
Со звездой, что горит едва,
А ее беспокойный свет
Рассмотрел лишь тот, кто смотрел –
А таких здесь почти и нет,
Да и сам он не вовсе бел –
Снова тщился спасать других,
Ждал в гордыне – поймут, пойдут…
Снова слезы лил из-за них,
И постель ему будет тут,
Где Творец зеленой земли,
Не прося никого винить,
Уступил Свой камень в пыли,
Чтобы голову приклонить.
27.08.2004
***
Дом Доминик шагает одиноко
По земле прекрасной, по Лангедоку,
Ветер нагретый никнет осторожно
К стопам его сбитым, да к пыли дорожной.
Истинно спокоен, кто спокоен в Боге,
Петь бы да смотреть, как встают по дороге
С золотом солнца, с синей горной тенью
Скученные крыши малого селенья.
Красные крыши, шпиль посередине,
Город вкруг церкви – так строят и поныне,
Свет Божьим взглядом на стерню ложится –
Что же вы плачете, Pater Dominice?
Или вы знаете – церковь век закрыта,
Дикие маки пробивают плиты –
Некому украсить – Господь Сам украсит,
Не сказав ни слова о дне ли, о часе,
Жатву приготовит, нальет соком лозы –
Но нету жнецов, и жатву топчут козы…
Или вы видите – по Божию миру,
Сытым городам, деревенькам ли сирым,
Да, по всей земле, от севера до юга
Бедные грешники мучают друг друга.
Кто из них не спит в темноте до рассвета
В жажде завета, в поисках ответа –
Ясного как день, хотите ль, не хотите ль –
Он не победит – Он уже победитель.
Злы сыновья, и виноградари пьяны,
Бога несущий носит Его раны,
Вроде истончается нить, да не рвется,
Значит, найдется, кто-то отзовется
На зов командира – одинокий ратник –
Плакать о других, выходя на виноградник,
И писать за всех исповеданье веры
Кровью на полу Сеговийской пещеры,
Молиться за тех, кто не умеет молиться –
Значит, все сложится, Pater Dominice,
Мы исцелимся, обретая лица –
Так что же вы плачете, Pater Dominice…
16.10.2004
Св. Агнесса
Машинист и сам не знает,
Что везет тебя – ко мне.
(БГ)
Ах, тот, кто чувства не скрывал,
Кольца в ночи не целовал,
Любовь по имени не звал
С оглядкой, втихомолку,
Кто тайно крестик не носил,
Кто рыб в песке не рисовал –
Да, тот, кто тайно не любил,
В любви не знает толку.
Кто уст запретом не смирил,
Их раскрывая лишь в мольбе,
Да, тот, кто тайно не любил,
Не знает, что за счастье –
На слезы маме, в смех толпе
В спокойствии или в борьбе,
Века молчанья о Тебе
Расторгнуть в одночасье.
Сказать о всем, вступая в круг
Пред тысячами жадных глаз –
Открыть любовь в единый раз,
Навек расторгнув узы –
И много будет их у нас,
Свидетелей в наш первый час,
Свидетелей, мой милый друг,
Для брачного союза.
Но каждой тайне – свой черед.
Не знает радостный народ,
Ни тот, кто смерть с листа зачтет,
Кто об измене молит,
Ни даже тот, кто меч возьмет –
Кому особенный почет –
Что он к Тебе меня влечет,
И стыд – не нужен боле.
07.03.2005
*** Маргарита Венгерская
Источник жизни, бьющий в ночи,
Ищи, Маргарита, и будь смелей
Во тьме журча, он властней кричит,
Чем голос труб, чем кровь королей,
Чем крик петуха Петру на беду,
Чем зов любви, чем приказ суда.
Источник жизни в тайном саду
Ищи, Маргарита, и будь тверда.
Какая там праведность, милый мой –
Немногим меньше, чем ничего:
Одно желание стать собой,
В запретной тьме отыскав его.
А глубже – лишь тайна целящих ран:
Все горы мира, все корабли –
Простор затвора, и океан
Немого клуатра в центре земли,
И тихая весть пасхальной зари
В седых небесах над зимой твоей:
Источник жизни, скрытый внутри,
Найди, Маргарита, и жизнь имей.
От каждого вдоха гортань горит,
И с каждым шагом тропа все уже –
Но тот, кто воды не найдет внутри,
Вовек ничего не найдет снаружи.
05.01.2006
Авва Антоний
«Возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад
не благонадежен для Царствия Божия»
Лк. 9:62
Возьми в свою руку камень пустынь
Лишенный дыханья, он здесь – а ты
Все время уходишь, уже летишь
Смотри ж, пока можешь, смотри и слышь
Как с шорохом тихим трава растет
Как время течет, как ветшает свод
Как над голосами бдит в тишине
Источник жизни – ее вовне.
Возьми в руку день, что бежит от глаз
Она уйдет в землю, но не сейчас
Какой же там мир, куда там покой
За руку война – чтоб была рукой
И в час пораженья, как выйдет срок
Найти ею руку Твою, мой Бог
И нет нужды выходить на бой –
Твоя война идет за тобой
И нет нужды в разжатии рук –
Твоя пустыня тебя вокруг
Пустыня – то место, где нет дорог:
Проложишь – будут. Где нет времен:
Назначишь – будут. Здесь ты и Бог,
Его молчание – тоже Он.
Все слышно – молчишь или говоришь,
И явь – это только когда не спишь,
А сон – это только тонкая явь.
«От тела смерти меня избавь!
И телом жизни меня облеки,
Во тьме дотянись до моей руки –
Хороший был парень, и жил как жил
Да поздно с поля, теперь бы сил».
Не ищешь кого – ищешь как любить.
Не ищешь, где сердцу пронзенну быть –
Копье меж ребер само найдет,
Пройдет, и положит новый отсчет.
Спросив, не замкнешь для ответа слух.
Услышав, не сделаешь вид, что глух.
Отправив вызов, не бросишь бой.
«Оставь именье, ступай за Мной».
11.02.2006
Игнатий Антиохийский
Старый епископ Игнатий решал важнейший вопрос:
Что ему делать со смертью, Иисусе, Твоей и своей.
Старый епископ Игнатий взялся за дело всерьез,
Хотя у него оставалось на это лишь несколько дней.
Старый епископ Игнатий совершал путешествие в Рим –
Не зрителем в цирк, однако, но всей программы гвоздем,
Влекомый куда не хочет, в пути он писал своим,
Что он идет куда хочет, и скоро мы всё поймем.
Никто не желает боли, и всякий слеп в темноте,
Но ради лучшего может хорошее стать врагом.
Епископ ты или просто разбойник на правом кресте,
Главное здесь не в месте, главное здесь в другом.
Некто, прошедший первым, был тоже томим тоской,
И мог – но не рвал веревок, как стали Его вязать.
И нам, одаренным смертью, проклятой смертью людской,
Теперь подарили что-то, что мы не умеем взять.
Старый епископ Игнатий выходил на песок войны,
Стоя на твердом камне, что всяким скалам скала,
Слова уже все потратив, говорил прямотой спины:
Никто на свете не сможет теперь причинить нам зла.
Не знаю, что поняли люди, глядевшие со всех сил,
Как на арене мололась в крови Христова мука:
Не знаю, что поняли братья, которых он так просил
Увидеть, что он увидит, коснувшись стопой песка.
Старый епископ Игнатий мог ошибиться в строю
«Иоанна, Стефана, Игнатия». Однако же, Римской канон.
Но если он все-таки прав, он вложит монетку свою,
Когда перед каждым встанет вопрос,
На который ответил он.
07.07.2006
*** (pére Lacordaire)
Здравствуй, осень моя. Светло на свете.
Мир вращается, возвращаясь к Отцу.
Брат Анри по пути Спасителя встретил –
Не как виденье, но лицом к лицу:
Как осенний свет, по-Божьи случайное
Совпадение камня, луча, листа,
ак сердечный приступ, как острую тайну
Присутствия, что прибывает всегда.
Распадется семя – проклюнется семя:
Так становится жизнью, что было бедой.
Познакомься с Тем, кто все это время
Держал твою голову над водой.
Никогда не поздно, а теперь и не рано.
Стой и смотри на свое бытиё –
Как ветер уносит шелуху твоих планов,
Оголяя призвание, счастье твое.
22.09.2006
Если бы (Петр)
Все одновременно сложнее и проще:
Кабы не уснул я в оливковой роще,
Если б не проспал, как Ему было больно,
Если б было сердца и воли довольно,
Кабы не бежал, когда надо – остаться,
Если бы я стал, кем хотел оказаться,
Если бы не хвастал любовью до гроба,
Если б не явила единая проба –
Камнем именуемый сделан из глины,
Кабы не прошел я немерено длинный
Путь по бурным водам – до самого края
Пропасти Иудиной – Друг, я не знаю,
После окончанья трехсуточной ночи
Разве ж полюбил бы я более прочих,
Бросившись из барки в прощенье ли, в волны ли:
Был пустее всех – боле всех и наполнили.
10.10.2006
Литургия навечерия
До Пасхи так много дел –
Украсить, собрать, купить.
Доделать, что не успел.
Иисуса похоронить.
Чем можем, друг Никодим.
Немерено – так не мерь.
У тех, что ходили с Ним –
Какая ж Пасха теперь.
Чуть больше, чем ничего.
Что делать. Ты видел сам.
И знаешь, матерь Его –
Она ведь стояла там.
Хороший гроб, и пустой.
Чем можем. Он был святой.
Ужасно, что на кресте.
Теперь времена не те.
Вот раньше – камнями; все ж
Быстрее; или в бою…
Но что с нас теперь возьмешь.
Да пусть их, стражу свою.
Ну вот, ото лба до стоп.
Как должно. Идем сейчас.
Как тайно пустеет гроб,
Домысливай: не для глаз.
А в росном саду – весна,
А в церкви – кадильный дым.
И с миррой стоит – одна.
И с чашей замер – один.
Замри для порядка, друг.
(Он умер, но близок час.)
А руки трясутся – вдруг?
Не в этот раз, не для нас?
Пускай расскажет опять,
Что видела там, внутри.
И можно ли так молчать?
Пожалуйста, говори!
«Сперва решила, что страж.
Но нет. Настоящий. Наш.
Спокойный. Тот же. Иной.
И… Он говорил со мной».
07.04.2007
Навечерие Пасхи
Канун Успения
Ангелы, не знающие
Ревности и обиды,
Украсили холст небесный
К новому утру:
Вон те облака клубами –
Как пена морская с виду,
А эти – стрелы и перья,
Скользящие на ветру.
Работа Божья – неважно,
Рассмотрят ли люди,
И ты не умирай –
зачем тебе умирать!
В бессчетных церквях под небом
На пиршественной посуде
Господь, за тебя ломимый,
Взлетает опять и опять.
А завтра – Успение, праздник,
С утра возноситься Царице,
А ночью – отцу Кольбе
В Освенциме у стены
В неразличимой по нашу
Сторону книжной страницы
Вечности, очевидной
По возвращенье с войны.
Важнее ли собственных ран
Тебе – окончание боя,
Надежда, что путь домой
Такими, как ты, мощен?
Важнее всего, что было,
Что есть и будет с тобою,
Работа Божья – неважно,
рассмотрит ли кто еще.
Держись за то, что не минет,
Пой о том, что не минет –
О Божьей любви в пустыне
И в плодородной земле,
И in hac lacrimarum valle,
Такой зеленой долине,
Царица свой плащ раскинет,
Поднимет, как парус синий
На милом ей корабле.
14.08.2007
*** (посвящается тем, кому посвящается)
Решил в семинарию, проучился полгода…
Хотел в монастырь – тут негде, а там не взяли…
Учил португальский, чтоб там, где святой Антоний…
Почти доучил, газетами вот торгую.
Хотела в Кармель – но как-то перегорело…
Могла бы в Германии, но навсегда – уж слишком…
Жила у сестер, но решила, что как-то страшно…
Болела так много, что отказали в обетах…
И сколько их – несвятых Бенедиктов Лабров,
От Господа старых дев обоего пола –
Жених не пришел, а может, кончилось масло,
А где моя радость, ответь мне, чем она стала?
А где же мой Ты, ответь мне, закат развесив
Над пятиэтажкой и ржавыми гаражами,
Расцветив сиренью и яблоневым туманом
Кривые мои глухие окольные тропы.
Ответ как ответ: и они утекают к морю.
Но что же я вижу, едва глаза закрываю,
Розарий – уже не траппистский, а просто Божий –
В спокойной руке святого бомжа Бенедикта.
25.05.2009
Двое из Сога
Устав в тумане долин брести,
Приюта прося у Бога,
Паломник, вспомни в своем пути
Двоих из города Сога.
Один дошел до края земли,
Воздевши Христово знамя,
Другого дни спокойно текли
Между тремя деревнями.
Один индейцам раны лечил,
Спасение возвещая,
Другой слагать-вычитать учил
Крестьянских детишек стаю.
И оба, когда им пришла пора,
Смешали кровь со Христовой –
Один под лезвием топора,
Другой – не покинув крова.
Откуда знать тебе, кто твой друг,
Чего твое сердце стоит?
Над городом, не разнимая рук,
Стоят небесные двое,
Делясь с посевами Божьим дождем,
Молясь о нас неустанно:
Ноэль, вернувшийся в отчий дом,
Бенильд, что дошел к океану.
St Noel Chabanel et st Benilde, priez pour nous
06.2009
Паломничество Бенуа Лабра
– А куда ты идешь, Бенуа, Бенуа,
Налегке и не глядя назад,
Оставляя тот дом, где вскормили тебя,
И тобою возделанный сад?
– А туда, где к заутрене колокола
Белым братьям звонят вдалеке,
А со мной разрешенье, что мама дала,
И розарий дорожный в руке.
Я в Господень отряд записаться решил,
Облаченье трапписта надеть,
Среди братьев трудиться для Господа сил
И молитвой о людях радеть.
Ultreia – et suseia!
– А куда, Бенуа, ты собрался опять,
Почему не останешься тут?
Иль раздумал в монахи, решил подождать,
Или братья к себе не берут?
– Говорят, слишком юн я, чтоб воином стать,
Только сердце кричит мне – скорей,
И в обитель другую я счастья пытать
Отправляюсь от этих дверей.
Зов я слышу так ясно, а слышащий зов –
Словно рыба, попавшая в сеть.
Мой розарий со мной, ко всему я готов,
Не готов лишь отказа терпеть.
Ultreia – et suseia!
– А теперь отчего ты в дорогу гоним,
Чем Шартреза тебе не мила?
Ты аббатом был принят и всеми любим,
От добра ли бежишь, ото зла?
– Не от жизни монашеской нынче бегу,
И, как прежде, молюсь об одном,
Но в обители этой я быть не могу,
Видно, воля Господня в ином.
Послушанье легко мне, и радостен труд,
Только в келье, чуть дверь затворю,
Черный страх и смятение сердце мне рвут,
До рассвета от боли горю.
Потому ухожу, избавленья ища –
Нестерпимо мне в этом огне,
Видно, орден, где братья живут сообща,
Будет домом спасения мне.
Ultreia – et suseia!
– Отчего ж ты опять не остался в стенах,
Изгоняем Господней рукой?
Не мирянин уже, и еще не монах,
Где же ты пригодишься такой?
– Я трудиться хотел, я молиться хотел,
Для общины плоды приносить,
Но болезни меня уложили в постель,
Не давая подняться и жить.
Этот дом я любил, был я братии мил,
Но юнец, неспособный на труд,
Стал обузой для всех, и совет порешил,
Что в монахи таких не берут.
А Господь не сказал, и не спрашивай ты,
Есть ли дело мне в жатве земной:
Я – отвергнутый камень, и руки пусты,
Лишь розарий монаший со мной.
Ultreia… et suseia…
– И куда ж ты идешь, Бенуа-пилигрим,
оборванец с холщовой сумой?
Все надеешься стать ты собою самим,
Все еще не собрался домой?
Посмотри на себя, ты измотан и хил,
Побежденный, ступай-ка с войны.
Ведь Господь вроде ясно тебе объяснил,
Что такие Ему не нужны.
– Для того ли Господь за меня пострадал,
Чтоб не брал я Господних даров?
Если крова земного зачем-то не дал,
Над дорогою небо мне кров.
И теперь, для себя не прося ничего,
Я от мессы до мессы бреду
По великим святилищам славить того,
Кто остался Собой и в аду.
Ultreia – et suseia!
– Человек мой прохожий, а теперь ты куда,
До которого краю земли?
Обнищал до предела и совсем исхудал,
Еле тащишься в римской пыли.
На молитве сияет, о тебе говорят,
Исцеляет касаньем одним –
Для кого-то ты жалок, для кого-то ты свят,
А каков ты себе, пилигрим?
– Заходя ли под своды высоких церквей,
Средь отбросов ища ли еды,
я учился молчать и смотреть на людей,
Но хотеть одного – как воды.
Бенедикт, и Сантьяго, и ассизский бедняк,
В чьи дома приходил я в мольбе,
Сыты тем же зерном, ту же тайну хранят,
Что Мария носила в себе.
Ultreia – et suseia!
– Ты куда, Бенуа? Ты – сквозь сети река,
Ты для слов утешения нем –
Твоя вера крепка, тебе нет сорока –
Неужели уходишь совсем?
– Не держи меня, друг: в дни Господних страстей,
Вспоен милостью, уксусом сыт,
Вижу сушу за морем бедных Божьих детей,
Горьким морем надежд и обид.
И, искупленный мир принимая своим,
Я решил, что пора бы домой:
Вроде больше ничей, и никем не гоним,
И розарий, как прежде, со мной.
Ultreia – et suseia!
26.08.2009
Ste Foy de Conques
У Веры из Ажена золотое лицо,
Взрослые глаза и сережки до плеч.
Она живет в компании белых отцов –
Ее здесь очень любят, о том-то и речь.
У Веры из Ажена самый лучший дом –
и праздник для очей, и укрытье от бед.
Семнадцать сотен лет обитания в нем
Вере из Ажена двенадцать лет.
История ее коротка и проста,
Потом наговорят и легенд наплетут,
А Вера из Ажена умерла за Христа,
И с Ним с тех пор живет, и немножечко тут.
Девчонка из хорошей аженской семьи,
И тоже мне победа – все надежды во прах,
Когда она связалась со странными людьми,
Которые близ виллы скрывались в холмах.
А дальше по накатанной – пришли и за ней,
Народное сочувствие, мол, что ж она так,
И молодой епископ, такой же чудак,
Который говорил, что есть вещи сильней.
Не всякому придется и в семьдесят два
Узнать, как это – нечего больше терять,
И все, что остается – те самые слова,
Которые сказать, пока можешь сказать:
«Меня зовут Вера, и я Верой умру
И делом покажу, что мой Бог мне – Бог.»
И вот теперь звонят колокола поутру
И льются пилигримы с горных дорог,
И Вера удивленно глядит на гостей –
Ведь столько в мире Бога, почему же все к ней?
А им всего-то надо – не чудес, не вестей:
Услышать еще раз, что есть вещи сильней.
2010
Conques – Figeac
***
В день святого Фомы Аквината
такого большого и умного брата
Умно скажу о любви –
я ведь знаю ее чуть лучше, чем плохо –
и в лицо и в профиль, и между ребер,
в виде молчания и в виде запрета –
не трогай, убьет. Убью. Но не плачь,
все там будем –
и в виде спокойного смеха вместе
и в виде навеки общей дороги
и в виде стремительного полета на похороны
и умно сказать порой получается –
если не думать, что говорить,
получается умно.
Я ведь умею любить
даже и тех, кто меня не любит
и тех, кто не любит то, что я люблю
и тех, кто считает что нас ненавидит
да вот не могу –
того кто не делает ничего
но все суетится
вокруг своего понимания мира –
ни дитя, ни родитель.
Толстый умный Фома, и дитя и родитель,
без мира с родителями и сам
никого не родивший,
моли Бога о нас.
28.01.2011
***
Отец Дамиан де Вёстер смотрит на нас
сквозь стекла очков,
сквозь узкие окна век, раздутых проказой,
глазами спокойными и близорукими,
которые говорят – ну что же ты, друг,
что же ты так смятен, отчего ты так суетен,
о чем так тревожишься каждый свой миг,
от чего убегаешь даже во сне –
ты ведь не болен проказой,
твои братья не бьют тебя в спину,
твое доброе имя не убивают,
пока ты гниешь у самого синего моря
в ожидании золотой единственной рыбы ИХТИС –
отчего тебе просто не успокоиться,
не остаться в молитве принятия,
не стать как дитя –
как прокаженное дитя прокаженных,
играющее с камешками и ракушками на берегу,
берегу Молокая,
потому что дети играют всегда,
не считая дней – сколь осталось, всё наше
и достойно благодарения.
Впрочем, конечно же, ничего такого
он не говорит –
это я говорю себе от его лица,
а он просто смотрит смиренно
в объектив фотографа, что прибыл увековечить
знаменитого миссионера
в отвратительной шляпе,
увенчанного несмываемой славой,
со зловонными стигматами, едящими пальцы.
Надо так надо. Сейчас уже вылетит птичка –
«смотрите, дети, этот страшный дядя стоек в страданье» –
и ты возвратишься к своим,
учить их достоинству смерти,
чтоб вернуть им достоинство жизни.
Светло-рыжий плечистый красавец из фламандской деревни,
мог ли ты знать в тридцать три,
что станешь до смерти настолько похож на Христа твоего?
11.10.2012
память св. Дамиана де Вестера
Un Ave Maria
У клана всех тех, кто когда-нибудь ожидал и носил ребенка,
В радости и тревоге, что вдруг порвется, где очень тонко,
Лежа на сохранении, на все надеясь, всего боясь,
Цепляясь как за канат за самую хрупкую в мире связь;
У клана всех тех, кто был вынужден убегать от любой напасти,
Спасая себя и младших своих от чьей-то злости и власти,
Крутиться как бешеный, успевать на поезд, паром, пакетбот,
Искать подработок в чужой земле, стучать у чужих ворот;
У клана всех тех, кто когда-нибудь хоронил любимых,
Кто возле кладбища на скамейке смотрел сквозь идущих мимо,
Кто, имя в звательном падеже едва поймав на конце языка,
Сгибался, скрючивался, давился – потом пройдет, не прошло пока –
И тех, кто любил хоть кого-нибудь – открыто и просто ли, или немо, –
У них у всех с Пресвятою Девой всегда найдутся общие темы.
04.06.2013
Всех-Святых
Травой под снегом, прикровенной,
Даруй нам чаще видеть их –
Невидимую соль вселенной,
Твоих неведомых святых.
Как уповалось – так и стало.
С камней, с бумаги, с полотна,
И даже из сердец, пожалуй,
В свой час сотрутся имена –
То имя, что шептала мама,
То, под которым был любим,
Чьи имена – заглавьем драмы,
Чьи – знаком твердости другим,
Чьи имена благою частью
С Тобой неслышно говорят
и на обломках самовластья
под слоем граффити горят.
Так, исправляя все кривизны,
вопрос рождает свой ответ,
как из обломков чьей-то жизни
Рождается огромный свет –
А человеку нужно света
Ничуть не меньше, чем тепла.
Так дай, мой Бог, чтоб почта эта
Скорей к полковнику дошла.
07.11.2013
Иордан и Диана
…А когда Иордан уходил в море мира, а она оставалась,
Всю огромную тяжесть их общей любви принимая на руки,
Никого не бывало на свете ее беззащитней –
Огражденной одной чистотой одиночества от подступающей ночи,
И, тяжелое смертное время с трудом раздвигая,
Каждым Ave своим, с кровью сердца из уст исходящим,
Размечала Диана любимому путь по пустыне Исхода,
И Господь собирал ее слезы в сосуд, чтобы сделать вином в ночь прибытья –
Так рождалась Диана для неба, и в муках рождалась.
А когда уходила Диана в болонское небо, а он оставался –
Хрупкий белый кораблик на год расстоянья до дома –
Он остался один с их любовью, уже не тяжелой,
Переплавленной в ветер попутный, в пространство свободы,
Наполняющей парус до самого Ерусалима,
До последнего берега после него, где стоял на причале
Кто-то с чашей в руках, и вино в его чаше светилось.
…Но, помилуй нас Господи, как же мы здесь одиноки,
Если даже любовь не бывает здесь попросту хлебом,
Говорила она, глядя вслед сквозь решетку затвора,
Он же вдруг обернулся: недолго осталось, родная.
10.12.2013
Романсеро
Не по делам награда:
Дела ведь, в сущности, малость.
Мария, ты волновалась –
Мария, больше не надо.
Ты знай, в небесном селенье
Дела Хуана неплохи:
Там есть вино Ла-Риохи
И каждый день – воскресенье,
И есть, я даже не знаю,
Как описать – отрада.
Это как в зной прохлада.
Лишь нету тебя, родная.
И это даже не грустно,
как описать – не знаю.
Там не бывает пусто,
а просто – местечко с краю,
Где будет твоя машина
Швейная, как цикада,
Петь в уголочке сада,
Пока же там тихо, чинно –
Канун Рождества в гостиной,
Где все, светясь, ожидает,
как колыбель пустая,
как в вечер Святой Субботы:
еще чуть-чуть не хватает,
Пока – тебя не хватает.
Мария, ну что ты, что ты.
Уйди от окна, mi amada.
Не так, подожди, не надо.
Всего-то стерпеть, не делать.
Не порть ему воскресенье.
Мария, имей терпенье.
Тебе ведь семьдесят девять.
Уже ведь скоро, уже ведь –
17.02.2014
Жена Лота
Не оглядывайся, нельзя. Черт бы с ним со всем.
Вот потом будет можно, когда догорит совсем –
Ты же знала, что делала, собирая свой чемодан: …
Только пара белья, ноутбук и портвейн «Агдам» –
Чтоб на полдороге, за новую жизнь, да напополам.
Фотографий города не брала – бесполезный хлам,
Там и стен-то, может быть, нету, а если есть – ваша честь,
Мы найдем на местах, что на них понавесить и что с них сместь,
Потому что жизнь не стоит на месте, и, к слову, месть –
Даже собственной прошлой боли – не стоит жизни твоей.
Эрго – не оглядывайся раньше срока, а то и совсем забей,
Ведь Агдам от содомского винзавода, как ни крути,
Будет выпит не на новоселье – на полпути,
И ты знаешь ветер – поднимет пепел и был таков.
Разве мало на том берегу соляных столпов –
Я с одним хожу на работу, еще один – мой сосед.
И скажу тебе честно – печальное зрелище, хуже нет –
Но, понятно, есть время, когда бессильны слова,
И сама собою уже повернулась твоя голова
К бесполезному бывшему дому – сама ведь дура, но что с того,
Если это даже не выбор, вернее, выбор из одного.
Слово «помнишь» – хорошее, если его говорить вдвоем,
Но не в случае с соляными столпами, то есть в твоем:
Это то, что нельзя разделить – и берешь на двоих, а несешь сполна.
Из хороших вестей у меня для тебя осталась всего одна –
То, что тикает слева в груди, пока время мира мимо течет,
Это не детонатор, это, поверь мне, обратный отсчет
До большого прилива, что вскроет пласты и взломает наст,
Когда корка соли на всяком сердце первую трещину даст.
14.10.2014
Четырехдневный
Говорила Марфа: любезный брат,
От второго рожденья четыре дня,
Ты живее младенца, ты этим свят,
Отчего же ты так тревожишь меня?
Перестанешь ли ты – вот в слезах опять –
Вдруг оглядываться, изойдя на свет,
Погребальные пелены ощущать
И под кожей чувствовать свой скелет?
– Знаешь, Марфа, не помню, как оно там,
То ли сон, то ли тяга-бессилье быть.
Но теперь, пробудившись, я вижу сам,
Как тонка эта грань, как надо спешить.
Рассказать бы всем, как непрочен свет,
Рассказать, как реален голос в ночи –
Человек-душа, человек-скелет,
Бытия взыскуя, глубже ищи.
Так давай уйдем, раным-рано уйдем,
Обретенное знание унеся:
Человек есть прах, это правда о нем,
И глубокая правда, только – не вся.
06.05.2015
***
Петр, как известно, больше всех любил,
А Иоанна больше всех любили.
И Ты доверил любящему нас,
Любимому же – жизнь длиною в мир,
Как будто в одеянье этой славы
(Любовь ведь – слава, и одежда также)
Мир проще выдержать и быть живым.
Но значит, той, которой любим мы,
Мы можем одевать, раздеты сами,
И в этом наша слава, дар Петра,
Сорвавшего одежды, бросясь в воду,
В ночную воду Кенарета – первым,
Поскольку невозможно дотерпеть:
Любовь не терпит, хоть и долготерит,
Чтоб дотерпеть до самого конца,
До берега, до станции прибытья,
Где эта слава – общая для всех,
Как общая вода для всех, кто в море.
За тех, кто в море, выпьем, милый друг.
04.09.2017
Ко дню Всех-Усопших
Собрав урожай покойников
На маленький белый листок,
Сижу и смотрю спокойненько,
Как снова выходит срок.
Так просто жить в бревиарии –
Как будто все как должно:
И лето зима оспаривает,
И в землю идёт зерно.
И хлопья белые кружатся,
К Адвенту вращая год,
Как будто не было ужаса
Последней из несвобод:
Всё катится к устью узкому,
Где мир ускоряет ход
И смысл, не по мерке русскому,
На всех языках поет.
И мы, от смертей усталые,
С ушедшими наравне
Течем, словно воды талые,
С корабликами на спине.
Ни белой реанимации,
Ни дома чужой тишины.
А просто птичьи миграции,
В которых мы не вольны.
И все повторится снова,
Когда через толщу лет
Ты выйдешь из часослова
На странный какой-то свет.
01.11.2017
- «Был я богат и любим…» (лат.)
- Пс. 41
- Понс Роже – первый засвидетельствованный исторически катар, обращенный св. Домиником. Остался в истории из-за документа, предписывающего ему церковное покаяние.
- Пьер Вальдо, который начинал как Франциск, а кончил основанием секты вальденсов.
- Обычная молитвенная поза св. Доминика – стоять, вытянувшись, как стрела. Иногда он впадал в экстаз и в самом деле приподнимался в воздух.
- Pontifex (лат. священник) – букв. «строитель мостов».
- Иер. 15:10
- «Искусство христианской смерти» – один из трактатов Джироламо Савонаролы.
- Кровь мучеников – семя Церкви. Простите мне такую уж вовсе брачную аналогию.