Днесь от гнева и тоски разум мой сгорает.
Раз за разом с горечью сердце повторяет:
Элементы, что меня вкупе составляют,
Легковесны, словно лист, с коим ветр играет.
Если мудрый человек время не теряет,
Основаньем дома он камень полагает,
А меня, безмозглого, всяк уподобляет
Ручейку, что всё течет, а куда – не знает.
Как без кормщика корабль в волнах водной бездны,
Как пичуга, я ношусь на путях небесных.
Нету толку от цепей, от замков железных –
Я найду таких, как я, скверных и бесчестных!
Коль на сердце тяжело – тяжесть неуместна.
Лёгкость слаще меда мне, радость мне полезна!
Что Венера повелит – всё исполнить лестно,
В эту службу не берут трусов да болезных!
Я по торному пути направляюсь браво,
Всем порокам угождать чту святое право.
Как у всякого юнца, было б тело здраво,
Что же, что душа мертва? Главное – забава!
О Владыка и Судья, пени возношу я:
Хоть сладка мне смерть сия, смертно я тоскую!
Ранен женской красотой, я любви взыскую,
Но ведь всех не обойму, всех не расцелую!
Очень трудно юноше побороть природу,
В чистоте блюсти свой ум девушкам в угоду;
О телах своих радеть человечью роду
Не постыдно, а иных не видал я сроду!
Кто из брошенных в огонь вовсе не сгорает?
Кто из тех, кто в Павии долго обитает,
Целомудрие своё верно соблюдает,
Коль Венера правит там, жатву собирает?
Если чистый Ипполит в Павию нагрянет,
Завтра столь же чистым быть оный перестанет
Ведь Венера здесь царит, всех под кров заманит,
Башни Алетейи он тут искать не станет.
Бич же Павии второй обличить желаю:
Всё до нитки, сев играть, мигом проиграю,
Замерзаю телом я, разумом пылая,
Но все лучшие свои песни сочиняя.
Третий бич – моя нужда бегать по тавернам.
Презирать вино под стать дурням лицемерным,
Я ж поверю, что в вине есть хоть капля скверны,
Лишь заслышав ангельский «requiem eternam».
Отойти от временной жизни к бесконечной
Я хотел бы в кабаке, пьяный и беспечный,
Слыша Божьих ангелов мне привет сердечный:
Смилуйся над пьяницей, Господи предвечный!
Возжигают вина нас песнопений чаще
И возносят в небеса к Божьей славе вящей.
Мне хорошее вино из таверны слаще,
Чем бурда, что нам к столу у прелатов тащат.
Есть поэты, что бегут в уголки глухие,
Там над мудростью корпят, тратят дни благие,
Честно учатся они, гнут над книгой выи,
Но создать чего-нибудь – нет, не их стихия!
Тех поэтов целый хор: все они постятся,
Избегают драк и ссор, рынков сторонятся,
Чтоб бессмертное творить, надо, мол, стараться,
Заживо себя морить, до смерти труждаться.
Каждому от века дан свой талант природный:
Натощак не напишу я и строчки годной,
Натощак меня дитя победит свободно,
Кладбища противны мне, а посты бесплодны.
Много разных есть даров, как и разной пищи:
Скажем, я вот для стихов вечно пью винище
И свидетельствую всем – бочковое чище,
От него рождаются не стихи – стишищи!
Я пишу, как пью вино – жадно, ежечасно,
Ничего я не творю на желудок праздный;
Чаша полная нужна и обед прекрасный,
Чтоб Назона превзойти песней сладкогласной.
Дух поэзии во мне не приступит к делу,
Если прежде не набью брюхо до предела.
Если Вакха допущу я в чертоги тела,
То и Феб за ним придёт, глядь – душа запела!
Нечестив я, признаю, омут мой бездонен,
Всяк Твой раб меня винит, горд и непреклонен.
Но на них-то посмотри: каждый так же склонен
К наслажениям мирским, так же беззаконен!
Скорбь я ныне изолью вам о жизни грешной,
Вы ведь мне за Судию служите утешно.
Бросить камень в клирика вы вольны поспешно,
Если сыщется средь нас хоть один безгрешный!
Обвинив себя во всем, жажду измениться.
Я лелеял эту грязь, но хочу омыться.
Сколь отрадно мне душой ныне облегчиться.
К человеку я пришел Господу открыться.
К добродетели стремясь, я греха чуждаюсь,
Нынче духом и умом купно обновляюсь,
Млека нового хочу, заново рождаюсь,
От тщеславной суеты сердцем отрекаюсь.
О избранный мною Кельн, грешника прими ты,
Милосердие свое щедро прояви ты!
Коли с покаянием вины позабыты,
Счастлив я войти в устой, коим знаменит ты!
Ибо лев, король зверей, подданных прощает,
Никогда он злом за зло им не возмещает,
Так и вам, князьям земли, месть не подобает:
Что для сладости дано, горечь не вмещает.
* * *
Estuans intrinsecus ira vehementi
in amaritudine loquar mee menti:
factus de materia levis elementi
folio sum similis de quo ludunt venti.
Cum sit enim proprium viro sapienti
supra petram ponere sedem fundamenti,
stultus ego comparor fluvio labenti
sub eodem aere nunquam permanenti.
Feror ego veluti sine nauta navis,
ut per vias aeris vaga fertur avis.
non me tenent vincula, non me tenet clavis,
quero mei similes et adiungor pravis.
Mihi cordis gravitas res videtur gravis,
iocus est amabilis dulciorque favis;
quicquid Venus imperat, labor est suavis;
que nunquam in cordibus habitat ignavis.
Via lata gradior more iuventutis,
inplico me viciis immemor virtutis,
voluptatis avidus magis quam salutis,
mortuus in anima curam gero cutis.
Presul discretissime, veniam te precor:
morte bona morior, dulci nece necor;
meum pectus sauciat puellarum decor,
et quas tactu nequeo, saltem corde mechor.
Res est arduissima vincere naturam,
in aspectu virginis mentem esse puram;
iuvenes non possumus legem sequi duram
leviumque corporum non habere curam.
Quis in igne positus igne non uratur?
quis Papie demorans castus habeatur,
ubi Venus digito iuvenes venatur,
oculis illaqueat, facie predatur?
Si ponas Ypolitum hodie Papie,
non erit Ypolitus in sequenti die:
Veneris in thalamos ducunt omnes vie;
non est in tot turribus turris Alethie.
Secundo redarguor etiam de ludo,
sed cum ludus corpore me dimittit nudo,
frigidus exterius mentis estu sudo;
tunc versus et carmina meliora cudo.
Tercio capitulo memoro tabernam.
illam nullo tempore sprevi neque spernam,
donec sanctos angelos venientes cernam
cantantes pro mortuis «Requiem eternam».
Meum est propositum in taberna mori,
ubi vina proxima morientis ori.
Tunc cantabunt laetius angelorum chori:
«Deus sit propitius isti potatori».
Poculis accenditur animi lucerna;
cor inbutum nectare volat ad superna.
Mihi sapit dulcius vinum de taberna
quam quod aqua miscuit praesulis pincerna.
Loca vitant publica quidam poetarum
et secretas eligunt sedes latebrarum,
student instant vigilant nec laborant parum
et vix tandem reddere possunt opus clarum.
Ieiunant et abstinent poetarum chori,
vitant rixas publicas et tumultus fori
et, ut opus faciant, quod non possit mori,
moriuntur studio subditi labori.
Unicuique proprium dat natura munus:
ego nunquam potui scribere ieiunus;
me ieiunum vincere posset puer unus.
sitim et ieiunium odi tamquam funus.
Unicuique proprium dat natura donum:
ego versus faciens bibo vinum bonum
et quod habent purius dolia cauponum;
tale vinum generat copiam sermonum.
Tales versus facio, quale vinum bibo;
nihil possum facere nisi sumpto cibo;
nihil valent penitus, quae ieiunus scribo;
Nasonem post calicem carmine praeibo.
Mihi nunquam spiritus poetriae datur,
nisi prius fuerit venter bene satur.
Cum in arce cerebri Bacchus dominatur,
in me Phoebus irruit et miranda fatur.
Ecce me proditor pravitatis fui,
de qua me redarguunt servientes tui.
sed eorum nullus est accusator sui,
quamvis velint ludere seculoque frui.
Jam nunc in presentia presulis beati
secundum dominici regulam mandati
mittat in me lapidem neque parcat vati,
cuius non est animus conscius peccati.
Sum locutus contra me quicquid de me novi
et virus evomui quod tam diu fovi.
vita vetus displicet, mores placent novi;
homo videt faciem, sed cor patet Iovi.
Iam virtutes diligo, viciis irascor,
renovatus animo spiritu renascor;
quasi modo genitus novo lacte pascor,
ne sit meum amplius vanitatis vas cor.
Electe Colonie, parce penitenti,
fac misericordiam veniam petenti
et da penitenciam culpam confitenti:
feram quicquid iusseris animo libenti.
Parcit enim subditis leo ex ferarum
et est erga subditos immemor irarum,
et vos idem facite, principes terrarum:
quod caret dulcedine, nimis est amarum.