3-я мировая, Стихи

Ежели враг не сдается, то от него убегают —
Далёко, до края земли, до небесного Ерусалима,
Где несть ни болезни, ни воздыхания, ну то есть там не вздыхают,
Поскольку нет ни малейшей причины помимо сладкого дыма
 
От дыма на алтаре отечества уж как бы он ни был сладок
Глаза слезятся и в горле кашель — такая природа у дыма.
Кому кадят на сем алтаре — загадкою из загадок
Оставь, не спрашивай, главное — волны и воды проходят по-над и мимо.
 
Запомни только, что есть лекарство от этой долгой печали,
Что ты не обязан в варшавское гетто,
Что ты не обязан в черное лето,
В Нуменор под цунами…
Неужто земля всегда так шаталась, а мы и не замечали —
И заметили только, когда она зашаталась прямо под нами?
 
Шаткое стало небо кругом. И лестницы рушатся, брате.
Палубы шаткой не ожидал солдат на недолгом постое.
Но мы устоим на чем-то другом.
Например, на Фоме Аквинате.
Пять доказательств есть у него. А мы с тобою — шестое.
3-я мировая, ерунда

— Не убоюсь я зла,
Одолеваю его всегда!
— Но это же ужасно!
— Но я непременно хочу, чтобы было зло и чтоб я его одолел, — упрямо возразил псалмопевец.
— Нужно писать гекзаметром! Гекзаметром, а не рифмовать. Или аллитерационным стихом. Или по крайней мере ритмической прозой.
— А что такое ритмическая проза, — спросил псалмопевец.
— А вот что: Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего, — объяснил ангел.
Псалмопевец просиял.
— Перепиши все в таком вот стиле, — посоветовал ангел. — И запомни, что в настоящем Писании, во фрагменте, который потом внесут в канон, все должны быть в родстве друг с другом. И старцы, и сто сорок четыре тысячи праведников. И даже первый убитый с первым убийцей.
— Но как же они могут так злиться друг на друга, если они в родстве? — спросила жена псалмопевца. — И как можно без принцессы? Без счастливого конца? Ведь так грустно, когда кто-то умирает.
— Это трагедия, дорогая моя, — сказал псалмопевец. — И обязательно в конце кто-то должен умереть. Еще лучше, если умрут все, кроме одного, но желательно, чтобы и он тоже. Так посоветовал ангел. Он сказал, что так будет в итоге всем лучше.
— Но я все же хочу больше оптимизма.
— Ладно. Может, так?
Я пройду смертной тенью, хотя невиновность моя к небесам вопиет,
Василиска попру и на аспида плюну слюной,
Эпизод депрессивный мне будет не более страшен, чем птичий помёт,
Танк угрюмый меня не пугает и птица стальная меня не гребёт,
И никто меня за экстремизм не посадит, а если посадит, и это пройдет,
Если будешь, мой Боже, со мной!
(…)
— Успокойтесь и возьмите себя в руки, — с неожиданным пониманием сказал ангел. — Все обойдется. Публика ведь не за тем читает священные тексты, чтобы понимать.
3-я мировая, Стихи

Гомеопатически
Принимай войну.
На ночь, по привычечке,
Ложечку одну.

Маленькими дозами,
Играми в солдат,
Дерном под березами,
Где солдаты спят,

Можем-повторитями,
Бомбами во сне,
Тоненькими нитями
От войны к войне,

Деды-воевалами,
Грязью на руках,
Утлыми вокзалами,
Где на вещмешках —

И тогда огромная
Взрослая война,
Многим неподъемная,
Будет не страшна.

Тихеньким набатиком
Принимай набат —
Вырастешь солдатиком,
Чёрт тебе не брат.

Кушай, по обыченьке,
Баюшки-баю,
Гомеопатически
Смертушку свою.

3-я мировая, Hainaut-Constantinople, Стихи

Всё это было же, было, зачем оно снова и снова.
Список же этот зачитан, зачтён до последнего слова.
Вот беотийцы поперли, за ними данайцы, микенцы.
Венецианцы за ними. И даже корабль из Пьяченцы.
Фландрцы отстали немного. И вновь не увидятся боле
Тот, кто любил боле жизни, и та, что мечтала о воле.
 
Всё суета, этот ветер знаком от начала началий,
Что же он снова над нами? И что с нами станется дале?
То ли, что было со всеми, и снова пребудет и будет?
Мы же с тобой еще люди? И кто там по-прежнему люди?
 
Ты говоришь «мы же люди» — как будто хорошее что-то.
Скажем вот, птица Афины творит только Божью работу.
Видно ей сверху как прежде, поля ей по-прежнему злачны…
Боги бывают, конечно, по-прежнему неоднозначны.
 
Что-то неладное снова вокруг и внутри Эльсинора,
Тянется список и тянет плывущих за нами и с нами.
Роза при имени прежнем упала на лапу Азора.
Лапу задрал он и умер. С нагими мы впредь именами.
Стихи

Одолжи мне эту вещь из прошлой жизни.
Как она там называется не помню.
Эту длинную похожую на палку.
Не для бить, а чтобы только опираться.
Опираться на паломничьем пути.
Если долго долго долго долго долго
Долго ехать прыгать и бежать и стопить
Вдоль пресинего и синего преморя,
По горам да превысоким et suseia,
То наверно можно можно можно можно
Например в Сантьяго как-нибудь попасть.
Там красиво, там бесплатно наливают
И воды, и даже vino de Irache,
За десятку есть меню для пилигримов,
Там пускают спать на мягкие кровати
И ещё почётну грамоту дают.
А еще там есть собор большой-великий,
Где апостол улыбается под крышей,
И красавицы из окон смотрят чинно,
И епископы предобрые на стенах
С высоты сей град и мир благословляют,
Никогда не призывают убивать.
Там не бьют и не насилуют не душат.
И по тюрьмам за пацифик не сажают.
Там наверное почти не умирают,
Ну а если умирают то как надо,
А не просто как дурак нипочему.
Одолжи же мне, собратец, эту штуку.
Начинается на б (или на п).
Как bodega или скажем как prier.


Вспомнил: посох.

3-я мировая, Стихи

А над краем земли нынче горькие звезды взошли
Не любив — не теряешь, а значит, в войне повезло
Но опять говорит кто-то малый у края земли —
Я не думаю, что от любви есть какое-то зло.


Больно точно бывает, но больно бывает и так.
Кто там движет светила? Светила волной унесло,
Но сжимая в кармане свой камешек, шарик, пятак,
Я не думаю, что от любви есть какое-то зло.


Это ножницы мойры, но в вечность протянута нить.
Вдоль нее мы и смотрим гадательно через стекло.
И в гробу, как болтливый покойник, я буду твердить —
Я не верую, что от любви есть какое-то зло.
Даже если умру от нее, не устану твердить —
Я не верую, что от любви есть какое-то зло.


Говори, говори, пока время молчать не пришло —
Я не верую, что от любви есть какое-то зло.

3-я мировая, Стихи

А как сняли, сняли пятую печать,
Люди, люди, люди начали кричать:
Мол, доколе, Отче? Сколько ж, Ваша честь?
Можно ли короче? Можно ль это снесть?


«Погодите, люди, дайте только срок,
Скоро всех осудят, будет Рагнарёк,
Всем забита стрелка, всем назначен срок,
Будет вам и белка, будет и свисток.
Да и третий будет, и четвертый дам…
Вы пока что люди. Продержитесь там».

3-я мировая, Стихи

Сыч был сотворён на пятый день (в четверг,
Хотя есть версия, что это была пятница),
В десять сорок пять по местному времени,
Вскоре после форели, незадолго до жаворонка.
Сыч сразу получился так хорошо,
Что Творец решил и не редактировать:
Совершенная форма, каплевидность, капля,
В сложенном виде почти что шар,
В раскрытом виде — роскошные крылья,
И мудрые очи, чтоб наблюдать
За остальными земными тварями.

Афина оценит, подумал Творец,
Но это послезавтра, после людей
И после того, как они сотворят Афину,
А заодно построят сычарню —
Ведь сыч домовый, ему нужен домик
Сухой и теплый — а пока пусть летает,
Обживает небо, привыкает к деревьям,
Наполняет землю, как будет сказано —
Иже везде сыч и всё наполняет.

На следующий день сыч уже пообвыкся,
Пронаблюдал сотворение человеков,
Сильно переживал — процесс ведь нелёгкий,
А сыч очень ждал, что человек получится
Хорошо и хорошим, и построит сычу сычарню,
И будет дружить с сычом, а сыч — наблюдать за ним и думать
И говорить на своём наречии
Буууфууу! — переводится как «здравствуй, я сыч»
Или «уйюй!» — переводится как «я тут живу
И Господа прославляю по-своему».
Или «ссччщщ» — «вот сейчас не трогай,
Важна расстановка личных границ».

Но что-то очевидно пошло не так.
И шло не так почти что с начала,
И сыч летит из Карфагена в Трою,
Заполошный, будто и не птица Афины,
А курица какая-нибудь безголовая не птица
Из Трои в городок Орадур-сюр-Глан,
Из Орадура в окраины Дрездена,
Оттуда в Пальмиру, из Пальмиры в Харьков,
Из Харькова куда-то в пески иудейские,
И в Воронеж, к примеру, почему не в Воронеж,
Мечется в поисках безопасной сычарни,
Где можно отложить бесценные яйца,
Откуда не прогонят эти самые люди,
На которых были такие надежды,
А теперь и бууу-фууу сказать не выходит,
Сплошное ссссчччщщ. Что переводится «сколько же можно».
Второе значение по Мультитрану —
«На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек».

Hainaut-Constantinople, Стихи

Тот, кто дышит под водою, иногда не может над.
То, что кажется звездою, иногда порталик в ад.
С неба звёздочка упала прямо милому в штаны.
Если б это помогало, чтобы не было войны!


Вот звезда на дне Дуная, вот огни на берегу.
Я по-прежнему не знаю, доплыву ли, не смогу.
Брат мой ворон, не кружите, я по делу трех сестёр.
Сёстры вещие, скажите, что такое «невермор»?

Говорите, жив вернётся лишь дворцовый капеллан?
Брат мой смерть и брат мой солнце, как вам всем подобный план?
Молвит голос прикровенный: «Я желаю всей душой
Если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой».

Я не спрашиваю, где ж те прошлогодние снега.
Друг мой Фолькер, марш урежьте, здесь минута дорога,
Переправа, переправа — так устроено всегда:
Кому память, кому слава, кому темная вода.

Долго мельницы мололи, возвращая прах во прах,
А на всё ли Божья воля — мы узнаем на местах.
Уважай свою недолю, заходи, как в отчий дом,
А на всё ли Божья воля — мы узнаем, как нырнём.

3-я мировая, Стихи

Что же они всё время находят
Поводы убивать?
Первый же был и наследник вроде,
Не о чем ревновать,
 
Плуг ли отцовский, сталь ли иную
Вёл молодой рукой —
Но говорил, что к Богу ревнует —
Что же за Бог такой?
Все говорят, что о Боге ревнуют —
Что же за Бог такой?
 
Солнце ли всем им не ра́вно греет
Ночью Длинных ножей?
Где тут записывают в евреи?
— Сыне, так Ты уже.