ерунда

— Не убоюсь я зла,

Одолеваю его всегда!

— Но это же ужасно!

— Но я непременно хочу, чтобы было зло и чтоб я его одолел, — упрямо возразил псалмопевец.

— Нужно писать гекзаметром! Гекзаметром, а не рифмовать. Или аллитерационным стихом. Или по крайней мере ритмической прозой.

— А что такое ритмическая проза, — спросил псалмопевец.

— А вот что: Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего, — объяснил ангел.

Псалмопевец просиял.

— Перепиши все в таком вот стиле, — посоветовал ангел. — И запомни, что в настоящем Писании, во фрагменте, который потом внесут в канон, все должны быть в родстве друг с другом. И старцы, и сто сорок четыре тысячи праведников. И даже первый убитый с первым убийцей.

— Но как же они могут так злиться друг на друга, если они в родстве? — спросила жена псалмопевца. — И как можно без принцессы? Без счастливого конца? Ведь так грустно, когда кто-то умирает.

— Это трагедия, дорогая моя, — сказал псалмопевец. — И обязательно в конце кто-то должен умереть. Еще лучше, если умрут все, кроме одного, но желательно, чтобы и он тоже. Так посоветовал ангел. Он сказал, что так будет в итоге всем лучше.

— Но я все же хочу больше оптимизма.

— Ладно. Может, так?

Я пройду смертной тенью, хотя невиновность моя к небесам вопиет,

Василиска попру и на аспида плюну слюной,

Эпизод депрессивный мне будет не более страшен, чем птичий помёт,

Танк угрюмый меня не пугает и птица стальная меня не гребёт,

И никто меня за экстремизм не посадит, а если посадит, и это пройдет,

Если будешь, мой Боже, со мной!

(…)

— Успокойтесь и возьмите себя в руки, — с неожиданным пониманием сказал ангел. — Все обойдется. Публика ведь не за тем читает священные тексты, чтобы понимать.