3-я мировая, Стихи

На дне лежит кольцо всевластья
Средь шин и битого стекла.
Звезда пленительного счастья
За два столетья не взошла.
 
Ее пример другим наука,
Соврать Улиссы не дадут:
Со звёздами такая штука,
Куда не хочешь заведут.
 
Просевшей крышей деревенской
Свисает ночь темным-темна.
Доволен будь и вифлеемской —
Она у нас на всех одна.
3-я мировая, Стихи

Не читайте дети
Ни за что на свете
Ахейской литературы
Учит она убивать
Говорила троянская мать
И Гектор выходит наружу
В невообразимую стужу
И говорит: ну мать, твою мать?
Что же — совсем теперь не читать?
И Аристофана даже?
А ведь он про лягушек расскажет,
А меня это радует все же,
Чтобы тем, которые там, снаружи,
Чутка навалять по роже.
А дальше домой и поспать.
Что́ тебе, мама Гекуба,
До моего круга чтения?
Пойду почитаю что-либо, что любо,
И всем моё почтение.
 
Не читайте дети
Иудейской литературы
Говорила иерихонская мать
Они там все пишут про убивать
А кого убивать — да нас убивать
У них другая одежда
У них другая надежда
У них даже есть мессия
Который как придёт
Так всех нас и поубьёт
Чтобы радовался народ.
Какой народ? Да его народ,
Другого народа и нету.
Не читайте, дети, памфлеты.
То есть эти, как их, псалмы.
Там в качестве хеппи-энда
Умираем мы.
 
Одна там самарянка
Говорила самарянская мать
Пошла потусить у колодца
Вернее водички набрать
И думала что обойдется
А ей не обошлось.
Не срослось,
И хлопотно вышло к тому ж.
Ее стопятьдесят первый муж
(Ну ладно, не муж, а парень,
Назовем его попросту парень,
Они ведь в ЗАГС не ходили)
Такое вчера отчебучил —
Никого не побил, не примучил,
Шёл пьяный домой по Нахабину,
А там валяется некто,
Сын например Полуэкта,
То ли Ахилл то ли Гектор,
Поди напился и шлепнулся
Прошел бы он мимо как прочие
Попы и чернорабочие
А он притащил это нещечко
В отель, ну хоть не домой, аминь
Поскольку дома нет лишних простынь
И скорую вызвал, и оплатил
Три дня пребывания. Как тебе?
Судьба, говорят, судьбы, судьбе,
Судьбою и о судьбе.
 
Не читайте дети
Самарянской литературы
Ее и не существует
Подует ветер и сдует
Придуманная это нация
Придуманная культура
Натура по факту дура,
И художник — с судьбою в горсти:
А натурщик обязан уйти.
Начитаешься и натащишь
Каких-то уродов в гостиницы
Как будто чего-то да сдвинется,
А кто оплатит счета?
Суета сует, vanitá.
 
Не читайте дети
Франкской литературы
Говорила тулузская мать
Этого ихнего Годфруа
Или как его, типа Кретьен де Труа
Он ведь из Труа, они все там убийцы
Это ж надо было в Труа уродиться
Там учат они убивать
А такожде изменять
Мужьям королям и прочее
Мы лучше прованский тарт
Мы лучше гасконский дард
А также бокерский чёрт.
Мы лучше Montfort es mort
И никогда не изменим
(Ничего никогда не изменим,
Но все ж таки попытаемся,
И вдруг да и выживем все.
Но и потом не читайте
Франкской литературы.
Там только убийства и шуры-муры,
И нету лессе-пассе).
 
Не читайте дети
Немецкой литературы
Все эти Гёте и Хайне
Учат как убивать.
Фауст, туды его мать,
Скучает, а золото Нибелунгов
Профессор Толкин найдет между осликом
И старым еврейским волом
И выдаст его полуросликам
В доме, который на слом.
Бёлль немного попробует
Ремарк немного потрогает
Где и не заживало оно
Когда убивать-умирать.
Средневерхненемецкое наше говно
В копролиты перековать.
Но вы не читайте, дети.
Много лучших дел есть на свете.
 
Не читайте дети
Ни за что на свете
Английской литературы
Эта пыль пыль пыль
От шагающих мимо сапог
Что шагают от нас в Рагнарёк
Запылила даже и крошку Доррит
Запылила даже и хоббитов добрых
На сотни и тысячи миль.
 
Не читайте дети про дон Кихота
И про ихнего Сида помилуй Боже
Ничем он вам не поможет
Эта их Дульсинея не ваша забота
Говорила баскская мать
Берите вот ружья эти
Берите, берите, дети
Учитесь тоже, учитесь тоже
Как все они убивать
Не хуже их всех убивать.
 
Не читайте дети
Ни за что на свете
Польской литературы
«Земля и небо остались лишь» —
Помните, вашу мать?
Не помните? Наплевать.
Генрик, камо грядеши?
Туда, где бродит ваш общий леший
И где на ветвях сидит
Какое-то чудо, по-ихнему — юдо, по Генрику — жuд.
 
Не читайте дети
Ни за что на свете
Вообще вы литературы
Никогда ни за что не сейчас.
Уберите ее с моих глаз.
Мама-то ваша не дура
Мама-то родина мать.
Эта литература
Учит как убивать.
Кого убивать? Да нас убивать.
Лучше ховайтесь в жите
И ничего не пишите,
А то внезапно расскажете
Как убивали вас.
Короткий недолгий сказ.
Молчите, ищите, где пажити,
И Кто-нибудь сверху подаст.
3-я мировая, Стихи

Пилад умывает руки
В водах Мрачного Понта
И говорит Оресту:
Всё-то мне, братец, обрыдло.
Эриний ты сам накликал,
Сам с ними и разбирайся.
 
Можно, я просто в жертвы,
А ты и мучайся дальше?
Орест говорит Пиладу
Под их семейным арестом,
Под стражей сестры-золовки
Про их семейное дело:
Ты лучше бы выжил, братец.
 
Избавишься от Эриний,
Избавившись от Ореста.
А может, можно иначе?
А может, any life matters?
Сдадим сердца плотяные
На откуп богам жестоким
И каменные заслужим.
 
Два тихих спокойных камня
По пояс в лазурном Понте
Как вечный привет из Крыма,
А кто о нас разобьётся,
Тому и не мы виною,
Тому не наша забота.
 
Anyway, friends forever.
3-я мировая, Стихи

А вы знаете, что тот, кто по-английски frogmouth,
По-русски зовётся лягушкорот?
Ну и как же, когда я тоже поймаюсь,
Меня ангел переписи назовёт?
 
Может, буквописом, может, плачеглазом,
Может, сычеморфом — я был бы рад.
Но уж сапиенс сапиенс — нет, ни разу,
Сапиенти сат, а мне всё не сат.
 
Не хватает жизни — всё больше надо,
Чем быстрей утекает она из рук.
Мне бы чистого взгляда, такого взгляда,
Которым видно, что смысл вокруг.
 
И не нужно думать, с миром знакомясь,
Раздавая посильные имена,
Как бы обозвал нас батрахостомус
За такую дрянь, как к примеру война.
 
И зачем не вышло в процессе работы
Наконец создать силой Божьих рук
Человека единственно для субботы,
Чтобы есть и спать и смотреть вокруг.
 
Для дурацкой и растяжимой заботы
Никого не мучить, смотреть вокруг.
3-я мировая, Стихи

Ошибка не выжившего
Заключается в том
Что он не выжил
А мог бы выжить
Как ты или я
Если бы делал
Всё только правильно
Или хотя бы
Вытянул карту
Счастливую красную
Не глупую черную
Не даму смертельную
Не туза-лопату
Чтобы копать
Эту яму поганую
Копать и копать
И себе и сродникам
Пока не услышит —
«Лопату отдай».
 
Мало, мало
Мудрых советов,
Чтоб не повторить
Эту злую ошибку:
Кто знает, таит,
Кто узнал — только шепотом.
Но один-то, внученька,
У меня припасён
Почитай что из ямы:
Выходя замуж,
Отнесись внимательно
К количеству бывших
И к цвету
Его бороды.
3-я мировая, Стихи

Я скатаю родину
В тоненькую трубочку,
Закатаю бережно
Малую свою.
И ее в бутылочку
Запакую в горлышко,
И пойду по бережку,
Встану на краю
 
Голубого морюшка,
Размахнусь как следует
И закину родину
В глубину зыбей.
До свиданья, родина,
Городок и реченька,
Во дворе смородина,
Во саду репей.
 
Крепко запечатана,
Не потонет родина,
Унесет бутылочку
Вод подводный ход.
Золота и ладана
Нету в той бутылочке,
Но и свиток маленький
Кто-то подберёт.
 
Развернет он свиточек —
Ишь ты, чья-то родина!
Мелкая, потертая,
Вся н-р-з-б.
Но наружу вытечет
Сам себе ненадобный
Уголок посмертия
Мне или тебе.
 
Море много вытерпит,
Мусорить — так родиной,
Проходи же, милочка,
Проезжай скорей.
Я проездом, прОходом
Тут попутно, походя
Потерял бутылочку,
Да и бог бы с ней.
 
 
3-я мировая, Стихи

Мы те, кто родился уже не в раю.
Но всё-таки нам повезло.
Одежды из кожи, бери что даю,
Порой не смертельное зло,
Не худшее место, просторы садам,
По праздникам яблоки-мёд,
Ведь ангел-то мог и пинком в Магадан,
Где снег до июня идёт.
 
Я с Каином был и со школы знаком,
Нормальный он вроде бы был.
Стриг Авель овечек, а Каин пахал,
И в речке текло молоко…
Не бил барабан перед смутным полком,
А перед не смутным забил,
Но ты не слыхала и я не слыхал —
Мы были уже далеко.
 
Осталась табличка, нелепый портал
Туда, где я знал, но забыл:
«Такой-то здесь жил, а потом перестал.
Да лишь бы мне живенький был».
 
 
3-я мировая, Стихи

Иван, не помнящий ничего,
И даже не точно, что он Иван —
Нашел по пути случайное имя,
А почему бы и не Иван.
 
Ведь как-то им надобно звать тебя,
А метрика с домом сгорела что ли —
Иван не помнит. И не грустит —
Грустят лишь те, кто хочет забыть
О дохлом счастье, о древней боли.
Иван Безродный, большой поэт,
 
Идёт по свету дорогой в Лету,
На стенках пишет — «здесь был Иван»,
А нынче, как видно, его тут нету,
Но это неважно, Иванов много,
Какой-то другой продолжит дорогу,
Какой-то закончит: я/мы Иван.
 
Откуда? Оттуда, что за спиной,
Но нету глаз у него на затылке,
Он помнит костры, фонари, коптилки,
Но то могло быть и с тобой и мной.
Куда он? Туда, где ничто не забылось,
Но где имена никому не сдалися:
Такое уж время о нас оступилось,
Немного нервное, да, Алиса.
 
Напишут в метрике: имя — прочерк,
Народность — прочерк, на запись — к Богу.
Не навредил, проходя меж прочих,
По нашим меркам и это много.
Иван Бездомный бредёт по свету,
Себя и других вовек не неволя,
Всё ищет дома, а дома нету,
Но есть, говорили, покой и воля.
3-я мировая, Стихи

Время явление странное, поскольку оно не явление:
Это потоки лавирования, не вылавировать постыдно.
Но в результате лавирований в воде своего поколения
Как прежде один на пристани, и в тумане мало что видно.
 
Явление — то, что является. А это существование.
Мерси, Даниил Иванович, за страшненькое сострадание.
Что-то и вам ведь нравилось по-над этой водой текучею.
Где вы сейчас обретаетесь, там вас уже точно не мучают.
 
Видно огни туманные, слышны гудки корабельные,
Всякий пошел по курсу, до свиданья, спасибо за рыбу.
Странствия наши вечные, беспределы наши предельные,
Мы бы такое могли бы, но море не знает слова «могли бы».
 
Главный дар после заводи с кувшинками в горьком затоне —
Я не один на пристани, не крысой, застрявшей в доке.
Я крыса, ушедшая вовремя с судна что точно потонет,
Вслед за речами Высокого: да много их было, высоких.
 
Время всегда растекается, стремится заполнить полости,
Море учит безвременью, молчанию учат рыбы.
— Кто я для тебя? — Воспоминание моей молодости.
Но среди прочих хорошее. И на том большое спасибо.
3-я мировая, Стихи

Над сычарнею рассветы
И туманов млечный дым.
Только ночи больше нету,
Потому что мы не спим.
 
Надо-надобно до солнца
Сычье дело исполнять —
Заглянуть во все оконца,
Всех увидеть и понять.
 
Потому-то, для того-то
Сыч велик, хотя и мал:
Надо-надо, чтобы кто-то
Всё смотрел — запоминал.
 
Вон сидит старик с газетой,
Потому что он один.
Вон безумному поэту
Кто-то чистит апельсин.
 
Вот в печали дева плачет
Над обрывками письма.
Разбери, что это значит,
Ведь не справится сама.
 
Ну а это что такое,
Нелогичное, чудное —
Трое маленьких ребят
На полу в прихожей спят,
А кроватки за стеною
Опустелые стоят?
 
Этот злой людской обычай
Называется война.
Разберись, попробуй, сыча,
Почему-зачем она.
 
Кто, едва зараза минет,
Смертью мается в ночи?
От того, прости богиня,
Гибнут даже и сычи.
 
Неужели, в самом деле,
Мало Трои было, да?
Все качели погорели,
И качаться некогда.
 
Спят и андели, и беси,
Спи, моя красавица.
Много грязи, много песен,
Выбирай, что нравится.
 
Ничего, что между снами
Жизнь не получается:
Будет утро — день над днями,
Так всегда случается.
 
У библейского сарая,
У окошек городских
Мы, сычи, перебираем
Четки горестей людских.
 
Хоть не судим, не караем —
Не смежая сонных вежд,
Мы, сычи, перебираем
Четки верочек-надежд.