3-я мировая

Она такая вечно,

Elle mange ses enfants,

Течет водою млечной

И дарит аксельбант.

 

Она конкретно клонит

К излучине пути,

Она тебя догонит,

Успей себя спасти.

 

А так ведь шло нормально,

Гуляли по лесам,

Казалось, что реально

Здесь жить почти как там.

 

Плевать, что мы рязанцы,

Когда напьешься пьян —

Как будто мы во Франции

И я блин Д’Артаньян.

 

И я блин эльф из Толкина

И Финроду вассал,

А с родиной размолвки —

Да просто кот нассал.

 

Предвечное, сырое,

Друзья наперечёт,

Как будто мы герои,

Но сказка истечёт.

 

И мы проснемся дома,

Проснемся ты да я —

Приснилась меланома,

Приснилось дохуя.

 

Мы встанем, выпьем чаю,

Мы жахнем двести грамм —

Я честно не скучаю,

Мне плохо было там.

 

Тоскою деревенской

Течёт в реке вода,

Дорогой над Смоленской

Горит одна звезда.

 

Кансоны, диатрибы,

Из прошлого привет —

«Чадаев, помнишь ли бы…?»

А я не помню, нет.

 

Есенин гулкой ранью

Несётся на коне:

С Россией — как с Рязанью:

Скорее сдернуть вне.

 

Не надо там, не надо

Рождаться было, брат.

Живёт твоя отрада

Семь сотен лет назад.

 

Тебе давно не нужен

Убитый этот дом,

Прострелен и контужен,

И толку было в нём.

 

Лишь сердце вырвет, сука,

Так вечная она —

Разлука ты, разлука,

Родная сторона.

 

Эй, Егерштеттер, свободный как ветер

Перед расстрелом, в пальто своём белом,

Всем расскажи, как упасть не по лжи

В смертную тьму — во славу Ему…

Взялся за жисть —

За нее удержись.

«Расскажи, что ты знаешь о Боге»,

Спросил человек у птицы —

И птица в ответ запела.

 

Расскажи, что ты знаешь о Боге,

Спросил человек у собаки,

И она ему рассмеялась,

Поцеловала ноги,

Дала погладить живот.

 

Расскажи, что ты знаешь о Боге,

Спросил человек человека —

И тот ему выстрелил в сердце

Из освящённой винтовки

С надписью » Он воскрес».

Нет, я совсем не ненавижу этих парней

И не хочу их убить, то есть хочу, но не очень

Я в принципе не хочу никого убивать

Но немножко хочу, чтобы некоторых не было

Чтобы они сами как-нибудь убились

Или исправились и не обнимались

Потому что обнимаются они как-то мерзко

 

С парнем нормально жахнуть по пиву

Или к примеру немного подраться

А обниматься нормально с Гретой

(Если бы она согласилась, конечно,

Ну или хотя бы не сильно возражала,

Ну или если сильно — то потом молчала,

А то у нее отец начальник полиции).

 

Ненавидьте грех и любите грешника,

Говорил отец Отто вчера в воскресенье

А что это значит — любить грешника?

Уж точно не обниматься с этим уродом

Потому что обниматься с ним попросту мерзко

А навесить ему как следует чтобы опомнился

Чтоб никому и в голову не пришло что таким быть можно

На вид как человек а на самом деле мусор

Генетический мусор и позор нации.

А подумать только, мог ходить в нашу пивнушку

За соседним столиком сидеть как нормальный.

 

Эй, Пауль, где у нас следующая партия розовых треугольников

Там как раз привезли следующую партию этих самых.

Они на вид словно мы с тобой,

Да только нас ненавидят.

За что ненавидят, маленький мой?

Да ты не гадай, не выйдет.

 

За то, что мы люди мирные,

За то, что у нас есть пони.

И курицы ходят жирные,

И герань растёт на балконе.

 

У них же — волки и вороны,

А на балконе колючка.

Не дай Бог попасть на ту сторону,

Немедленно будет взбучка.

 

А как они, эти псиглавые,

Поселились через дорогу?

Наверное, казни кровавые

За что-то нам вышли от Бога.

 

И ты не бойся, что рать на рать,

Что всем придётся ответить:

Уж если мы не пойдём их жрать,

Они придут нас отведать.

 

Богу — богово, благу — благово,

А они получат за дело:

Малышка антропофагова,

Кабы выросла, нас бы съела.

 

Похожа на нашу Машеньку?

Это кажется, не ведися.

Отличай свое от ненашего,

Зажмурься, замри, отвернися.

 

Они хоть на вид парень-девушка,

А по жизни-то антропофаги…

Покупки: буханка хлебушка,

Рулон туалетной бумаги.

Как мне хочется наверно

На театре поиграть

Розенкранцу с Гильденстерном

Всяко надо помирать

 

Кто падет стрелой пронзенный

Кто болтается в петле

Гордый хищный разъяренный

Распростертый на столе

 

С острым мертвым интересом

Ты глядишь, глядишь в эфир —

Как они там мелким бесом

Убиваются об мир.

 

А потом все снова встали,

Приобнялись и пошли,

Будто не было печали,

Мир народам на земли.

 

Не грусти, Иван Иваныч,

Ссора с другом не пройдёт.

Это всё вам сказка на ночь,

Вот встряхнулись — и вперёд.

 

Прибегайте в хату, дети,

Отвечайте без прикрас:

Долго ль мне гулять на свете?

Отвечают: не сейчас.

 

Или мне петля на шею

Приготовлена зане?

Иль от скуки околею

Где-нибудь в карантинЕ?

 

— Тятя, тятя, наши сети

Притащили прах и тлен.

Так всегда оно на свете,

Ты не хочешь перемен.

 

Как тепло любому зверю

На театре поиграть!

Но не верю же, не верю,

Станиславский, вашу мать.

Первое послание к Идиотам:

Слушайте, хватит уже мучить и грабить.

 

Второе послание к Идиотам:

Попробуйте не насиловать, вдруг получится.

 

Третье послание к Идиотам:

Слушайте, вам же самим отольется.

 

Четвёртое послание к Идиотам:

Мало вам, что ли? Спросите у старцев,

Спросите у старцев своих — расскажут,

Хотят ли старцы повторения этого —

Ох, чья там бабушка крупу запасала,

Хранила, пока та не изойдет червями,

Соль запасала, сушила чёрные корки:

«Вовсе я не дура, это вы, молодые,

Дураки, не знаете, что война хошь не хошь а будет.

Только отвернись — а она на пороге.

Война как семечко: вызреет непременно,

А где война, там за нею и голод,

Эти всадники приезжают всегда в строгом порядке,

И тогда-то вы поймёте про сушёные корки».

 

Бабушка говорила… Надвое говорила.

Бабушка моя бедная, ну хоть в гробу улыбалась.

В нем уже никакая война не достанет.

 

Пятое послание к Идиотам:

А есть у вас кто-нибудь свой в Петропавловске-Камчатском?

А в Петропавловске-Камчатском у нас своя полночь.

Мы ее долго там растили-кормили,

Это специальное место для полночи,

Она почему-то у нас там всегда квартирует,

Как ни включишь радио, она уже на месте.

 

Шестое, оно же последнее, послание апостола к Идиотам:

Отключите полночь. Она не обязательна.

Если изгоняют вас — бегите в другое место.

Если нету другого места — бегите в Иерусалим небесный.

Там от века идиотам почет и слава,

И птица цветная поёт, и врата из смарагда.

 

Господи, Идиоти вы мои, Идиоти,

Аллитерати вы, Аллитерати,

По вышеупомянутым двум причинам

Не прочтете никогда вы этих посланий,

Но, может быть, кто-нибудь вам их шепнет, умирая.

Если дохлым притвориться,

Можно многого добиться.

Например, повеселиться,

Как придут тебя убить.

Вот пришли-то вас убити,

А вы дохлые лежите,

Типа всех опередите,

Что смешнее может быть.

 

Дохлых так-то не убьешь-то,

Их ничем и не проймешь-то,

Неуместен станет нож-то,

Если вы уже тогось.

Так что, Брайан, неприкаян,

Совершенно не раскаян,

Будь спокоен, рот запаян,

Как прошьют тебя насквозь.

 

Что же ты стояла мати

Чтобы слёзы проливати

Надо было ж убегати

Чтоб не дали и тебе

А того стояла сыне

Что и вечно и поныне

Лишь любовь одна не минет

В нашей маленькой судьбе.

 

Не плачь, мати, не журися,

Приоденься, причешися,

Этот чертов бой, Марыся,

Принимаем не впервой.

Посреди кровавой каши

Ева ткет, Адам же пашет.

Наше, наше, только наше.

Вот воскреснешь — я с тобой.

Посадил дед войну.

И говорит:

— Расти, расти, война, горька! Расти, расти, война, крепка!

Выросла война горька, крепка, большая-пребольшая.

Пошел дед войну тянуть: тянет-потянет, вытянуть не может.

 

Позвал дед контрактников.

Контрактники за дедку,

Дедка за войну —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

 

Позвали контрактники срочников.

Срочники за контратников,

Контрактники за дедку,

Дедка за войну —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвали срочники призывников.

Призывники за срочников,

Срочники за контрактников,

Контрактники за дедку,

Дедка за войну —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

 

Позвали призывники всё мирное население.

Продавщиц там всяких, маникюрщиц, менеджеров, переводчиков:

Чтоб вытянуть войну, и до мышей дотрахаешься.

Мирное население за призывников,

Призывники за срочников,

Срочники за контрактников,

Контрактники за дедку,

Дедка за войну —

Тянут-потянут, вытянуть не могут.

 

Позвало мирное население Господа.

Господи, говорят, Господи,

Ну за что нам это, хорошо ведь сидели,

Ну не очень хорошо, но в целом терпимо,

Вытяни нас отсюда, надорвемся.

Ведь вытянем сейчас эту войну проклятую —

Да сами на ней и подорвемся.

Приди, ей, Господи, и не замедли.

 

А Господь посмотрел на всю эту возню —

— Да Я бы и пришёл, так опять же распнете.

А Я же тоже живой, Мне же тоже больно.

Впрочем, Мне не привыкать.

И Я же уже.

Забиваю вам стрелку, например, в Мариуполе.

Бабушка Кэтлин надвое вилами по воде

Пишет себе тихонечко: быть, по всему, беде.

 

Да уж и переживали мы много-премного бед,

Ломались, да и чинились, и снова видели свет.

 

Помнишь, я говорила: внучек, будет война,

Она как дерьмо под снегом: оттает — вот и она.

 

А ты говорил: да полно, старая ты и кривая,

Война — это только из книжек, больше ее не бывает.

 

Всегда кто-то где-то плачет, кто-то мрет от тюрьмы и чумы,

Но это немного значит, коль скоро это не мы.

 

Все эти злые картинки с замученными котиками,

И африканские дети с проваленными животиками —

 

Это же просто картинки, а мы еще посидим,

Мы переспим эту ночь и проснемся и деток родим —

 

Всегда где-то кто-то предан, а иногда и распят,

Но мы ведь не знаем истины — а вдруг он сам виноват?

 

Бабушка, quid est veritas — спрашивал ты на пике зимы,

А я отвечала, помнишь — что истина — это мы.

 

То, что мы видим — правда, когда мы смотрим с креста.

Иди, смотри и не бойся, правда всегда чиста.

 

Всё, что твои глаза в себя наберут-заберут,

Они же и поочистят, такой уж их глазий труд.

 

Кто-то живой не начат — поделись с ним своей судьбой.

Кто-то убитый заплачет — заплачет вместе с тобой.

 

Вот я сейчас поставлю в духовочку пирожок,

Пока еще есть электричество, и мы поедим, дружок.

 

Сим поедим, и сим победим, и сим переживём,

Война порою случается, а мы всё еще вдвоём.

 

Я ведь такая старая, видала столько смертей,

Но это ни разу не повод не делать новых детей.

 

Тебе не писать твоих песенок, мне не ставить печься пирог —

Вилами по воде рисую врагам Рагнарёк,

Вилами по воде рисую тебе Тир-на-ног’т.