3-я мировая, Стихи

Дух Святой Утешитель
Произведенный в Китае
Или сработанный дома
На оружейном заводе
Импортозамещенный
Не работает так налаженно
Как типа аутентичный
Зависает надолго
Издает очень странные звуки
Крылышками не машет
Не утешает толком
Не радует как те шарики
(Сломанные новогодние)
Вселяется как-то странно
От скверны не очищает
Немного воняет серой
(Не пользовать без респиратора).
Зато никто не поспорит,
Что дух там точно неслабый.
 
Даже не хочется думать
Что там может такое
Вдруг снизойти на Пасху
Да и в Пятидесятницу.
Господи, мы ль не люди?
Мы ль тебе не покорны?
Страшно от нас, стрёмно,
Но мы ли в том виноваты?
Deus lo volt слыхали.
Lo — а фиг его знает,
Может, от слова лопата.
Богу потребна лопата,
Чтоб закопать убитых.
Кто-то же всё же должен.
 
Может, от слова лошадь.
Богу потребна лошадь,
Ослик отстал от моды,
На нем далеко не ускачешь,
От нас далеко не ускачешь,
Он медленная скотинка.
 
Deus lo volt слыхали.
Treuga Dei сложно.
Наверно, по-сарацински.
 
Кто это там говорил —
«Веет где хочет»?
 
2025, Вербное воскресенье
Hainaut-Constantinople, Стихи

 
Jesce jesce sole
scagliento imperatore
Исповедимы крови пути,
Хоть и дивит подчас,
Сколько же лет надлежит идти,
Чтобы прийти в Аррас.
 
Бог или кто там даёт начин
Перекроить сей свет?
И у всего так много причин,
Что их равнО что нет.
 
Лучше измеренное сочти —
Кто и когда был прав,
Сколько же моря нужно пройти,
Чтоб переплыть Рукав.
 
Можно, проделав сотни кругов,
Выпав из хроник в быль,
В башне четыре на пять шагов
Много нарезать миль.
 
В сердце навеки чужой страны
Время размыслить есть,
Сколько же нужно пройти войны,
Чтоб оказаться здесь.
 
Добрая весть, что не вечен плен,
И у него вдали
Серое золото милых стен,
Дождь к небесам с земли.
 
Может быть, Янтра течет везде,
Может быть и в Аррас.
Время уносится по воде,
Мало его у нас.
 
Важный ненайденный документ
Не разъяснит, прости,
Сколько же неба нужно пройти,
Чтобы вернуться в Гент.
Chretien de Troyes, Honfroy de Toron, Стихи

Ты пускаешься в путь налегке,
А потом тяжелеешь в пути,
И становится тяжче идти,
Потому что становишься больше, богаче,
А богатые плачут — и как ещё плачут —
Потому что любовь.
 
Повторяется снова и вновь.
И никто не расскажет о том
Как грязно и как тяжело
Королям и охотам назло
Выживали Тристан и Изольда в лесу Моруа
Потому что любовь.
Повторяется снова и вновь.
 
И никто не расскажет о том
Как Кретьен, простираясь пластом,
Выживал на своём на мосту на меча,
А потом выживал под мостом,
Свою душу как ослик телегу влача,
Потому что любовь.
Повторяется снова и вновь.
 
Кто-то разве расскажет о том,
Как грязно и как тяжело
Выживали мой граф и его Изабель,
Эту горечь разлуки деля как постель
На осаде, поскольку любовь.
Повторяется снова и вновь.
 
И никто не расскажет о том
Как грязно и как тяжело
Выживали Иосиф с Марией в ужасном хлеву
Повторяясь для публики как наяву,
От прошедшего от Рождества к Рождеству,
Потому что любовь
Возвращается снова и вновь.
 
И никто не расскажет о том
Только может быть я расскажу
Как всегда всё равно это было важней
Среди сотен спокойных ненужных огней,
Потому что любовь.
Возвращается снова и вновь.
 
Стихи

Он расклеивает объявления: «Help. Потерялся мой Бог.
Внешность-возраст: предвечный, всегда молодой и красивый, количество ног
Неизвестно навскидку: наверное, две, или вовсе их нет, как и рук и всего.
Иногда Он похож на пылающий куст, иногда на меня, на тебя, на него.
 
Масть и в виде людском непонятна — но многие могут сказать, что брюнет.
Фаустина встречала шатеном, иные писали блондином, короче, согласия нет.
Даже раса неведома точно: и черным встречали так часто Его,
В Гваделупе совсем черт-те что, то есть скажем корректнее, Бог весть чего.
Это, видно, по матушке: видели сами ведь вы в Сарагосе, да и в Монтсеррате, да и в Ле-Пюи.
Из особых примет: Его всяко признают свои.
 
Отзывается на: Авва Отче, на Неизреченный, на Господи святый, на Бог среди нас.
А порой вообще отзываться не хочет, попрячется в кущи, ответа не даст.
И поди дозовись, повторяя «за что», повторяя «зачем», «раввуни».
Он совсем не ручной, он гуляет где хочет, на церковнославянский поди примани.
На латынь тоже гиблое дело, на колокол, свечки и прочий искусственный свет.
Это все Ему нравится, но не пытайтесь пытаться излишне, гарантии нет.
 
Вы могли бы спросить, а зачем же искать, ну сокрылся — так дело Его самого.
Я же знаю, что дело не в Нем, просто плохо мне, плохо совсем без Него.
Он как Холмс — Он не знает приличья, меняет обличья, у Него их запас.
Он и теткою даже какой-то, и даже арабом, и старою бабой способен на раз.
 
Отыскавшего просьба в обиду не дать, и в лицо не плевать, просто к сердцу прижать, покормить, не убить.
Позвонить и сказать, где Его в этот раз отыскать,
Без Него же совсем
Недостаточно жить.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Родословное дерево,
А за деревом дерево,
И деревьев немерено,
А за деревом — лес.
И смотрю я на дерево,
И на новое дерево,
И на мертвое дерево,
Уходя в этот лес.
 
Вот работа историка:
А за деревом море там,
А по морю до берега
Очень нужно доплыть.
Как далёко до берега,
Но ведь нужно до берега,
Где-то новое дерево
На песке посадить.
 
На песке да в приливе мы,
Даже странно, что живы мы,
Наблюдать за приливами
Ты с рожденья привык.
Что же стало с тем деревом,
С тем единственным деревом,
Если всё-таки выплывешь,
Расскажи, Альберик.
 
Будет что-нибудь новое,
Умирать не готовое,
И корона и корни и
Даже крона для птиц.
Три источника тихие,
Просто листья и книги и
Листья с фландрского дерева
Между этих страниц.
Стихи

Было дело, был я совсем малышом.
Очень малышом в этом мире большом.
Тот же самый я, просто маленький я.
Был у меня папа, мы были друзья.
 
Был у нас один малость стыдный секрет.
Мы-то его знали, а мама-то нет.
Вечером гуляя, как пара детей,
Мы ходили в окна смотреть на людей.
 
Я на плечи папе садился порой,
Все ему рассказывал, стыдный герой:
Девочка из школы, у девочки кот,
Ух ты, магнитола, наверно, поёт.
 
А у этих, вишь ты, свеча на окне,
А у этих книжки, ковер на стене,
Мы же, два шпиона, промерзли насквозь.
Кто-то там ругается — нам не сдалось.
 
Все запоминали, два лучших дружка,
Вместе и ходили смотреть старика.
Думается нынче, он был не старик,
Только назывался он так, я привык.
 
Лет под шестьдесят, с головою седой.
Занимался дома ничем и едой.
Что о нем мы знали? Совсем ничего.
Просто вот ходили смотреть на него.
 
Надо было лечь на живот да в сугроб,
Ближе подползти, всё повыведать чтоб,
Разглядеть получше, тихонько смотря,
Как старик живет свою жизеньку зря.
 
Вот присел немножко, газету раскрыл.
Вот поел картошку, тарелку помыл.
Вот сидит за чаем да в телик глядит —
Тот, кто наблюдаем, ещё не забыт.
 
После уходили дворами во тьму,
Папа говорил мне, а я-то ему:
Вот старик один, он дожил до седин,
Плохо человеку, когда он один.
 
Помни изо света окошка во тьму:
Плохо человеку быть одному.
Так оно от века, и мне, и ему —
Плохо человеку быть одному.
 
Это всё не глупости, это всерьез.
Я запомнил, папа. Я умненький рос.
Грелись по дороге в минувшие дни
Тем, что мы-то сами совсем не одни.
 
Маме не расскажем свой глупый секрет:
Мол, старик один, зато мы с тобой — нет.
Что я помню, маленький тот человек?
Там всегда был, кажется, сумрак и снег.
 
Помню снег и сумрак, пятнашку окна,
Помню, что и вечность была не нужна.
Сирое, хромое, а всё же тепло.
Наше ли, чужое, но всяко прошло.
 
Боже над землёю, конец и начин,
Ночь сметает лапой, что было-мело…
Свет иного века, причина причин…
Плохо человеку, когда он один.
 
Боже, пусть там будет старик не один.
Боже, пусть и папа уже не один.
ерунда, Стихи

Я — сыч, и я сижу сычом,
Как будто вовсе ни при чём.
Но тайна в том, что я при всём,
Поскольку я смотрю сычом.
И понимаю всё про всех,
И всё передаю наверх.
Сычово дело — всё понять.
А коль меня решат гонять,
Я, как положено сычу,
Возьму и просто улечу,
В полете гневно бормоча:
Вот и живите без сыча.
Никто вас больше не узрит,
И пусть вам будет очень стыд.
И в сычности, по сычеству,
Без вас сычом я проживу.
Сычествование моё —
От всех неза-виси-моё.
Лечу сычом, смотрю сычом
И разбираюсь, что почём.
 
Hainaut-Constantinople, Стихи

Не пойти ли на принцип
Для спасенья души?
Что же, маленький принцепс,
Стал ты принцем большим.
 
И красивый, и рослый,
И вдовец, вашу мать…
Выбираешь как взрослый,
Почему умирать.
 
Там, в Кретьеновой чаще,
Видно правду и ложь.
Ты бывай там почаще,
Может, больше поймёшь.
Препояшут, потащат?
Да и сам же пойдешь.
 
Лесом Бросселиандским
По своим же следам.
Это важно, что этим путем нежеланным проклятым незванным
Не очень-то фландрским,
Но важно, что в сущности Царским…
Но важно, что сам.
 
Нет, не вышло бедняжки,
Даже если под нож.
Ты родился в рубашке
И в рубашке умрешь.
 
Без короны постылой,
Без сапожек весёлых,
Этих красных, тяжёлых,
Но в рубашке на съём…
Хорошо, что не голым:
Голым только для милой,
Для единственной милой,
Хоть и все мы нагими уйдем.
Стихи

И тебе самой оружие пройдет,
Если там оно хоть что-нибудь найдет.
Если сердце обнаружится внутри.
А пока иди-смотри, сиди-смотри.
 
Или лучше не смотри, а просто ляг
Среди прочих обесточенных бродяг
И смотри свои коротенькие сны
В коих с мальчиком твоим да хоть бы хны.
 
Хны чтоб красить, пальцы красить — надо хну.
Чтоб себя обезопасить — на Луну.
Там Спокойствия есть море, на Луне.
Там спокойно и без горя — нет войне.
 
Но одна таки проблема на Луне,
Там винища нет, а истина в вине.
И приходится спускаться от Луны,
Чтобы хапнуть там немножечко вины.
 
И за то, что ты родился на Земле,
И за то, что ты утёк на корабле,
На котором нету места всем сбежать…
Пан Твардовский, как-то справишься опять.
 
Пан Твардовский как-то справится опять,
Он же шляхтич, он крутой, а тыжемать.
Ты же мальчика увозишь, не мешок,
Ну себя еще попутно, тоже ок.
 
Этот мальчик на Луне да станет рав,
Будет он ходить-учить средь лунных трав,
Что расскажет, то внезапно и поймут,
И свои его внезапно не убьют.
…
P.S. Hа этот раз, ради Бога.
Но честно — и этого много.
Chretien de Troyes, Стихи

Удивительно, что остается, когда собирать начинают, уж что там осталось
Что внезапно пребудет навеки хотя в сито жизни песком просыпа́лось
Вот любовь, вот великая, сердце проходит подобно оружию семижды на семь
Ты Тристан, Ланселот и немного осталось тебя но и это закрасим
Тем что движет светила и Солнце — высокой волной безразмерного света,
И порою рождаются дети — такой вариант неизбежной расплаты за это,
И ошметки тебя в виде песен и слез из грудной вырываются клетки —
 
А сычи между тем очень тихо целуются на невысокой на ветке.
 
Вот потом рассыпаешься на элементы, а ты ещё ты и пытаешься верить
Что ты нужен по факту рождения, мерой того, что нельзя и не нужно измерить,
Что дыхание духа уйдет несомненно, но где-то по-прежнему дышит,
Выпевая тебя неуслышанным словом туда, где тебя разглядят и расслышат,
И всё то, что убило тебя и соделало сильно мертвее, тебя также соделало хлебом в пекарне —
 
А сычи между тем очень тихо целуются где-то в сокрытой сычарне.
 
Много было богов и прешло под рукой и эгидой финального Бога
А уж сколько тебя и подобных тебе, если коротко — много-премного,
Приходящих, увы, преходящих, увы, но кому-то в глубокую радость навеки,
Потому что не зря же вся эта печаль, и для радости тоже важны человеки.
Снова ветер придет и уйдёт, перестанут уже убивать, и снежинки летят, но в полете сегодня растают.
 
Хорошо, что сычи где-то есть и целуются и иногда прилетают.