Raimbaldo, Стихи

В доме повешенного не говорят о веревке,
По крайней мере открыто: мол, слово на букву «вэ».
Куда безопаснее — о ядерной боеголовке,
О международной политической обстановке,
О разнообразных голосах в своей голове.
 
Но если прислушаться — чисто апофатически
В доме повешенного не говорят ни о чем другом,
А всякого, кто этой темы не переносит физически,
В доме повешенного считают личным врагом.
 
В доме повешенного царит своя атмосфера,
Хозяин с петлей на шее гостям наливает двойной бурбон.
Это отличный повод потолковать о вопросах веры,
О Канте, реинкарнации и способах похорон.
 
Гости пришли и ушли. То и другое — Господня милость:
С ними чуть менее страшно, без них — попроще дышать.
Но почему-то даже собака, скуля, под кровать забилась,
А я туда не помещусь. Пожалуй, время сбежать.
 
…Папа, прости, прости. Я мог бы выдержать даже.
Стать подмастерьем веревочника, правой твоей рукой,
Председателем тайной ложи, свидетелем явной лажи…
В доме повешенного не заметят моей пропажи,
А если когда и заметят, я буду уже за рекой.
ерунда, Стихи

Трансвааль, Трансвааль, страна моя!
Ты вся горишь в огне!
И всюду хливкие шорьки
Пыряют по стране.
 
Сынов всех девять у меня,
Троих уж нет в живых,
А с Бармаглотом борются
Шесть юных остальных.
 
Мой младший сын, тринадцать лет,
Просился на войну,
Но я сказал, что нет-нет-нет,
Малютку не возьму:
 
«О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик!
А в глуще рымит исполин —
Злопастный Брандашмыг!»
 
Но взял он меч и взял он щит,
Как был отбит обоз,
И к нам под дерево самшит
Ползком патрон принёс.
 
И он в пороховом дыму
Дошёл до наших рот,
Но в спину клык вонзил ему
Проклятый Бармаглот.
 
Так час упал совсем крутой
На родину мою,
Но, светозарный мальчик мой,
Хвалу тебе пою!
 
И пусть пыряются шорьки,
Трава раз-два горит —
За кривду Бог раздаст пинки,
За правду наградит.
Raimbaldo, Стихи

Я всё вам отдал, всё, что мог,
Но беден дар мой был:
Лишь крышу я на ваш порог
Да ласты положил.
 
Конкретно сдвинутый чердак
Под тяжестью мыслЕй
Да ласты, склеенные так,
Как клеит суперклей.
 
Я всё вам отдал, всё, что мог:
И белку, и свисток,
И неразменный пятачок,
Что сызмальства берёг,
 
Тепло родного камелька,
Кораллы и кларнет,
И даже то, чему пока
Названья в мире нет.
 
Своё добро я сорок дней
Сносил на ваш порог —
И капли датских королей,
И аленький цветок,
 
И неподвластное уму,
И шарик из стекла…
А вы сказали: «Но к чему
Мне столько барахла?»
 
Недолгий выдался рассказ!
Что делать мне теперь?
В последний раз взглянуть на вас
Сквозь запертую дверь
 
И молча мужественно прочь
Уйти с большим мешком,
И в дальний путь в глухую ночь
Отправиться пешком.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Погоди взахлёб дышать —
Не пускает родина.
Из Коровина сбежать
Можно лишь в Коровино.
 
Или все же шансы есть?
Ставши чистой жаждою,
Превратиться в птицу-весть
Всем, а то и каждому,
 
Что великая река
Тоже настоящая,
А цена невелика —
Жизнь, и так пропащая.
 
Если реку перейти
В светлый праздник Троицы,
Может быть, назад пути
Всё-таки закроются,
 
Дуб, терновник, бересклет,
Рваные сандалики —
Не по кругу, а вперёд,
Мой паломник маленький.
 
Под ногами мост поёт
О невозвращении.
Это не о страхе, нет —
Это о прощении.
 
Безымянен и один,
Как же дышишь просто-то!..
Спросят: парень, чей ты сын?
И ответишь: Господа.
Стихи

В скриптории холодно, палец болит,
Зачем-то мы влезли в огромный кредит,
Беги, пока цел! За спиною Москва!
Но жизнь жива. И любовь жива.
 
Ведь сколько случалось, что грех не пропасть:
ПикОвая масть и неправая власть,
И всякая боль на земле не нова,
Но жизнь жива. И любовь жива.
 
А ежели я (непременно) умру,
Представьте, прошу вас, меня по двору —
К небесному то бишь, по праву родства:
Мол, жизнь жива. И любовь жива.
 
А где меня нету, мир всё-таки есть,
И это, поверьте, отличная весть:
Так просто вселиться в болящую плоть —
Спасибо, мой Боже, что я не Господь!
И я ничего не решаю вокруг,
А просто живу, пока свет не потух.
И просто люблю, как вот любит трава,
И жизнь жива. И любовь жива.
 
Поверьте, друзья, ни один Франсуа
Не рад, что воистину он Франсуа.
Но крутится как-то, качает права
На жизнь, и на замки, и на острова,
На слабый оплот своего естества…
От голода сердца не лечат слова —
Но жизнь жива. И любовь жива.
 
С утратой меня не исчезнет ни дня,
Хоть мир будет малость пустей без меня.
Целуйся с собакой, беги, не робей,
Не плакай, не плакай, смеяться важней.
Покуда смеёшься, не рвётся канва:
Ведь жизнь жива. И любовь жива.
Стихи

А куда ты ни пойдёшь,
Непременно упадёшь.
Не причина не ходить,
Но причина крепко бдить,
Осторожненько, с оглядкой:
Нынче месяц очень падкий.
 
Ты ходи, куда идётся,
Даже если упадётся,
Только помни наш cекрет:
Взрослых в мире просто нет.
Нет на свете этих взрослых,
Ни больших, ни низкорослых,
Ни богатых, ни почтенных,
Ни совсем обыкновенных,
Каждый только тот, кто есть,
Для себя не свет и весть,
На рожденье не ответ,
Но порой кому-то свет.
 
Плакать вовсе не позор.
Каркнет ворон: «Nevermore!» —
А мы ворону не верим,
Мы другою мерой мерим:
Есть на свете ты да я.
Evermore, коль мы друзья.
 
Ведь не в том же Божья милость,
Чтобы сердце не разбилось,
А в проходе боли сквозь:
И разбилось, да срослось,
Собирайся по кусочку,
Вставь в стигматы по цветочку,
Уронила в речку мяч?
Хочешь плакать — так поплачь.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Какие ученики мы —
Хоть собственное бы имя
Запомнить, выучить твёрдо:
Носить кое-как (гордо).
 
Вот скажем, замок Вакейрас.
В его кривоте уверясь,
Попробуй, свали-ка, ну-ка:
Родина — та еще сука.
 
И даже когда свалишь,
Достанет, подкатит залежь
Конкретного бурелома:
Не вырвешься — быть ведомым.
 
И имя его пристанет,
Твоей фамилией станет,
И чтоб от него отслоиться,
Придётся… Эх, не годится.
Всю жизнь, вашу мать, учиться?
 
Но жизнь одному учит:
Нельзя никого мучить.
Нельзя никого дрючить —
Потом самого скрючит.
 
Живи себе, будь верным.
Кому обещал — верным.
Пока еще пусть трёхмерным,
А станешь десятимерным,
 
Поскольку святым быть просто,
Хоть в десять, хоть в девяносто,
Поскольку в жизни довольно
Не делать другим больно.
Raimbaldo, Стихи

Он мягко, но твёрдо отстранил её,
Он весело, но грустно посмотрел ей в глаза
И сказал: природа возьмёт своё,
То есть все умирают, а иначе нельзя.
 
Умирает кот, умирает хомяк,
Умер даже сам Бог — говорят, что за нас,
И выходит, без этого вовсе никак,
Но пока мы всё живы, значит, кто-то нас спас.
 
Так красив мир Господень, а значит, и мой,
О другом, если честно, неохота просить,
Но покуда нас не накроет тьмой,
Мы изрядно успеем еще потусить.
 
Представляешь, наше время — обратный отсчёт,
Вот и спорят дураки, лучше быть иль не быть,
Но покуда природа нас любить не придёт,
Мы изрядно успеем друг друга любить.
 
Ну и жалко, ну и славно, отвечала она,
Очень умно, но глупо глядя взглядом во взгляд:
Очень страшно, но спокойно, когда жизнь одна,
Очень грустно, но весело, что ни шагу назад.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Над бедностью, неволей
Болезнью и нуждой,
Над долгою недолей
И темною водой
Парит в сиянье славы,
Поёт, как птица-жар,
На смех святое право,
Святого Духа дар.
 
Над страхом, Боже правый,
Над теми, кто сильней,
И даже над костлявой —
Над нищенкой Твоей,
Что поступью старушьей,
Ища побыть в тепле,
Выклянчивает души,
Слоняясь по земле.
 
Над местью и злословьем —
Ни плач, ни смех не грех —
И даже над любовью:
Она смешнее всех
И первая смеётся,
Не ведая постов,
Маша со дна колодцев,
Над рощами крестов:
 
«Адам и Ева, сбросьте
Одежды из листвы:
Под кожей всяко кости,
А под костями — вы.
И я свирелью полой
Пою со дна костей:
Нет чище правды голой
И нет ее святей.
 
Капут придёт, конечно,
Всему он голова,
Но смех пребудет вечно,
Покуда я жива.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Есть, Раимбальдо, такие люди —
Они родителей любят.
 
Видеть хотят, скучают и чают
Слышать, когда отвечают.
 
Голосом отчим дела решают,
Маминым — утешают.
 
Носят фамилью по доброй воле,
«Мама», кричат от боли.
 
Снами в минувший дом уплывают,
Колыбельные напевают
 
Сами себе, чтобы вспомнить о свете —
Когда ты еще не в ответе
 
Ни за себя, ни за всё, что в деле
За пределами колыбели.
 
Что ж ты, уродец такой убогой,
Кроме «Прошу, не трогай»
 
Не сохранил для родной-то крови
Иной никакой любови?
 
Всю раздарил чужим на чужбине —
Проку в подобном сыне,
 
Пишущем с моря тряской рукою —
«Просто оставь в покое».
 
С малой припиской — люблю, целую.
До встречи, аминь, аллилуйя.
 
Вот, запечатай в бутыль — и в воду:
Катится мир твой к исходу,
 
Ты примиришься с родиной малой,
Но не сейчас, пожалуй.
 
А письмецо пусть плывёт по волнам,
Божьей любовью полным,
 
Будто в любовь от любви приходящий
Ты не совсем пропащий.
 
Пусть уплывает в стеклянном конверте,
Встретитесь после смерти.