Стихи

Падение рукокрылых
С каких-то ночных высот
Никто пояснить не в силах,
Да это и не спасёт.
 
Лежит, скукоженный пластырь,
Невнятный щенок-птенец —
Ночная ласточка ласты
Досклеила наконец.
 
Поющий, да ультразвуком,
Чертёнок, да черт не брат —
Зачем же ты крылый руко-,
Вот был бы просто крылат.
 
А может, просто рукастый,
На обе руки горазд,
Ручался бы и за нас ты,
Непризнанный исихаст.
 
Обеих стихий предатель,
С лица мировое зло —
Еще и млекопитатель,
Совсем уже тяжело.
 
Хороший, такой хороший,
Пречестная тварь творца,
Быть живу — благая ноша,
Но трудная до конца.
 
Однако наука знает,
Прописанная в груди —
Когда, мол, кто умирает,
Любой дурак вспоминает,
Что светится впереди.
 
А светится страньше, дольше,
Как тени от фонаря —
Всё тлен, но летать изволь же,
Поскольку есть нечто бо́льшее,
Где мы побыли не зря.
 
Лети в небеса науки,
Собой оправдавши впредь
Падение крылоруких,
Пытающихся взлететь.
 
 
3-я мировая, Стихи

Нечего сказать —
говори ничего.
Кто отходит спать —
помолись за него.
 
Спать — благой удел:
умереть, да не весь.
Просто не у дел,
хотя сам ещё здесь.
 
Я же и во сне
всё бегу и кричу,
Изнутри вовне
всё проснуться хочу,
 
Веслами дробя
эту вязкую гать,
Увидать тебя,
Подержать, поддержать.
 
Нечего сказать,
всё сказали сто раз.
Ключик передать,
Помолиться за вас.
 
Нечего сказать —
ты напой, покричи.
Только не молчи,
милый друг, не молчи.
Стихи

Эта святость ни за чем,
Не спасает от проблем,
Не отринет пут.
Кто сбежал в далёкий лес,
Кто на дерево залез —
Там и сям найдут.
 
И достанут, чуть беда,
И не спросят никогда,
Кем ты хочешь быть.
Не ходи на этот свет,
Здесь у нас здоровых нет,
Не перелечить.
 
Жизнь горька и жизнь сладка,
По-любому коротка,
Все хотят чудес.
Благодать на благодать,
Только с дерева видать —
Из деревьев лес.
 
Кем ты, мальчик, хочешь стать?
Только помни — умирать
Надо молодым.
Чем утешишь церковь-мать?
(Кем угодно, вашу мать,
Только не святым).
 
Горек телом, хил душой,
Ты идёшь отколь пришёл,
Мир похож на бой —
Хоть и страшный и большой,
Всё же, Боже, хорошо
В нём порой с Тобой.
 
Время тикает в груди,
Что-то светит впереди,
От совсем уж темноты
Малый свет храня…
Я тянусь туда, где ты,
«Тони, Тони, приходи,
Что потеряно — найди»,
Например, меня.
3-я мировая, Стихи


«Бедные люди — пример тавтологии» (Г. Иванов)
 
Сказал — эй вы бедные милые страшные добрые жалкие малые да и великие люди.
Потом передумал, решил, что сказал слишком много, сказал просто бедные милые страшные люди.
Потом углядел тавтологию, и не одну, и подредактировал речь, и сказал просто — люди.
Что же вы делаете, лучше делайте вы ничего, чем вот то, что вы делаете, люди, ох люди.
Лучше делайте новых людей, или лучше не делайте, в принципе в мире людей слишком много.
Люди, вы люди же или не люди? Ведите себя же как люди.
(Как будто как люди быть что-то хорошее, если в сравнении скажем с сычами).
Сказал еще — люди, ох люди, не ведаете что творите.
 
Сказал ещё — люди, не будьте как люди, а будьте как боги.
А впрочем и боги кривые как люди, поскольку их сделали люди,
Вы лучше пребудьте как травы, как братья (ох нет, не как братья.
История с первыми братьями мира закончилась как-то не очень.
Короче, как травы пребудьте, как травы, как мыслящий этот тростник приозёрный,
А впрочем, как сыч тоже очень неплохо, вот только как сыч говорящий).
Как Авва ваш Отче. Как Дух Его, к вам нисходящий в обличье сыча или голубя тоже (для глупых).
А потом и подумал зачем обязательно Отче а не например «Мама, мама».
Какой же Там Отче, какая там Мама, всё много сложнее и проще.
А потом и подумал: и это, пожалуй что, я не скажу, я и так говорил слишком много.
 
Сказал просто: люди, держитесь.
Любите друг друга.
Хотя бы немного.
Хотя бы кого-то.
И не обижайте.
Хоть так-то немного понятно?
3-я мировая, Стихи

Война возьмёт, если слушать,
Не даст ничего взамен.
Залей себе воском уши,
Не слушай сирен. Сирен.
 
Плыви, как будто их нету,
Убежища всяко нет.
Ты долго кружил по свету,
Чтоб выслужить малый этот
Покой, пускай и не свет.
 
Не слушаю. И не вижу.
По звёздам строю маршрут.
Итака всё ближе, ближе.
Сирены орут. Орут.
Honfroy de Toron, Стихи

А вы думаете, это правда ли,
Что у всякого позабывшего
Иерусалим, сердце мира,
Иерусалим, гроб без трупа,
Иерусалим, колыбель и гроб наш —
Отсыхает немедля рука?
 
Я пока ещё помню, помню,
Но частицами и гадательно,
Как сквозь тусклое — сквозь стекло.
Коронацию помню гадательно,
И колени свои на Камне,
Который бился как сердце,
Возвещая, что я был прав.
 
Помню маленькие все крестики
На колоннах у храма храмов,
Каждый молча кричал о спасении,
Каждый выбила чья-то рука.
И возможно, десница, десница моя
Лишь поэтому всё при мне.
 
Я пишу ей буквы латинские,
Я пишу ей буквы арабские,
Я пишу ей в землях Кипра сладчайшего,
Где повсюду зелёное золото,
Не о нём и не о себе.
 
Что-то помню, глядя от берега,
Что-то страшное Ерусалимское,
Про утраты и рассеяния,
А про прочее я забыл.
 
Никогда не видать, не пробовать,
А попробовав не раскаяться,
Потому что не в том же каяться,
Что мы там и тогда родились,
Чтоб идти от гроба пустого
К нашим полным нами гробам,
Как от Господа и до Господа,
А потом ещё милю к себе.
 
Ты, десница, не подведи меня,
Несмотря на всё позабытое
И отнятое, и убитое, —
Мне тобой ещё много писать.
 
P.S. хотя в принципе я и шуицей могу,
Но не так уж удобно, увы.
3-я мировая, Стихи

Смерть да смерть кругом,
Жизнь меж ней бежит.
Где-то бывший дом,
Где-то снег лежит.
 
Тяжело грустить,
Если никому.
Я грущу тебе,
Ты грустишь ему.
 
Погрустил — и что ж,
Дальше побредешь.
Снег преходит в дождь,
Сам преходит дождь.
 
И пока мы ждём,
Что прейдет он сам,
Где-то по-над дождём
Бог грустит всем нам.
 
Поцелуй глаза
Меньшей из надежд —
Чтоб без медали да за
Город Будапешт.
 
Вот цветёт миндаль,
Тоже надеется.
Смерть — она долга,
Всё успеется.
Смертная печаль,
Живое деревце.
 
Очень грустно жить,
Если никуда.
Я живу тебе,
Ты мне живи всегда.
 
 
ерунда, Стихи

Рек священник еремиту:
 
— Я служил по алфавиту —
На Аггея, на Бориса,
На Василья с Василисой,
На Георгия из Лидды,
На Дидима и Давида,
И Елену чтил примерно,
Женевьеву славил верно,
И Захарию чин чином,
Иннокентия и Инну,
Клита славил с Лином вместе,
И Лаврентия — раз двести,
На Марию Магдалину
Я сорвал, служимши, спину,
На святого Николая
Я служил не просыхая,
И на Ольгу (строчкой ниже),
И на всех-святых Парижа,
На Петра со Павлом купно,
Честно, долго, неподкупно,
Полным чином, не простецким,
На латынском и на грецком,
Вдоль по бревиарию —
Вплоть до Януария!
Но ни разу испытать
Не сумел я благодать!
Молви, старец, в чем секрет?
 
— Эх, — вздохнул духовный дед.
В ваших святцах толку мало,
Ты молись, брат, как попало!
3-я мировая, Стихи

Как рукоположили Семён-Самуилыча
Во священники да обряда новейшего.
Как да дал обеты Семён Самуилович —
Дал обет богатства, обет внебрачия
И обет начальственнопослушания
Вопреки всем мыслимым и немыслимым.
Обещал он делать детишек убийцами,
Наставлять в убийствах и взрослых-проверенных,
И благословлять все орудия смертушки,
И впридачу дал четвертый обет, да торжественный:
Не пускать по мере сил и возможностей
Никаких паломников в Иерусалим во град,
Вдруг да эти сволочи там да останутся,
Где-то там попрячутся у гроба Господнего.
И пошли дела его строчка за строчкою,
Хорошо пошли, прямо в гору какую-то
(А ее название — бог с ним с названием.
Пусть к примеру Фудзи, соро-соро, улиточка).
 
Только как-то ночью прилёг Самуилович
Отдохнуть в постель от трудов своих праведных
И услышал голос, немного пугающий.
«Слышь ты, Самуилович? Эй, Самуилович.
Как левиафан сотворён ты, как ласточка.
Я тебя собрал во утробе у матери.
Что ж ты, Самуилович, мать твою, делаешь?»
 
Очень устрашился Семен Самуилович,
И переврнулся он на бок со спинушки,
И сказал себе: что, блин, не примерещится.
Надо было выпить поболе на рюмочку,
Так оно надежнее спится, спокойнее.
И не ешьте
На ночь
Сырых
Помидоров.
И заснул обратно.
А вы что подумали.
Стихи

Дорогой Господь,
Это снова я, Серафим.
У меня тут медведь.
Намекни, что мне делать с ним?
Чем его кормить?
Ненароком меня сожрёт.
Предложил вот хлеб —
Вроде нехотя, но берёт.
 
Да, я в курсе, что много
Иных у Тебя забот.
Где-то косит холера,
А где-то война идёт,
И хорошие люди
Гибнут из-за плохих —
Но медведь ведь тоже
Хороший, и из Твоих.
 
Я когда заселялся,
Медведя не полагал.
У меня для него
Только миска да сеновал.
Да и то эта миска
Раньше была моя.
Вот в семью бы его хорошую,
Но где та семья —
А где я.
 
Я ведь был мыслитель,
И дела неплохи,
А нынче зачем я здесь?
У него, мой Господи, блохи!
Скребётся весь.
Ты же сам пророчил
Елисею вот одному:
Мол, пошлю тебе мишку —
Детишек додам к нему.
Ну и где детишки?
Или прочий элитный корм?
Я люблю животных, но в книжке,
И в принципе мне не норм.
 
Изобрел тут Розарий.
(Я в курсе, что Доминик:
Но тот сам говорил —
Перепри на родной язык).
И медведю нравится
Слушать про Вашу Святую Мать:
Помогает спать.
Ладно, Господи милый,
Прости,
Разберусь и сам,
Нам пора гулять.