Кому есть дело до наших ран,
До наших стран?
Ты не жилец уже, Отто Ран,
Херр Отто Ран.
Кому в Дахау твоя печаль,
Твоя печать — вообще в печаль,
Ты что, слепец?
Умел кричать — научись молчать,
Сиди ищи себе свой Грааль,
Прими, что тебя вообще не жаль,
Ты не жилец.
Кончать с собой невеликий труд,
Ведь все умрут.
Но если можно чертить маршрут
Себе самому — ведь можно сберечь
Хоть пару минут…
О Эсклармонда, держи меня,
Темнее воздух день ото дня,
За мной идут.
«Я был обманут» — не стоит свеч,
О том и речь.
Кого так можно предостеречь,
Кого на свет из беды извлечь,
Кого привлечь?
«Я не сумел» — небольшая честь,
Не тянет ни на благую весть,
Ни на монетку купить поесть…
Но что уж есть,
сколько есть.
Тебе есть дело до этих ран,
Никак не скажешь — иди к херам,
Читай хоть Библию, хоть Коран —
Но выполни план.
Тебе есть дело до этих стран,
И мне немножечко, Отто Ран,
Несчастный
Немецкий
Оберштурмфюрер
Гей и катар херр Ран.
Каменный мальчик пьет каменное молоко из каменного соска.
Искусство долго, ты говорила, да только жизнь коротка.
И где оно, всё твоё искусство, кому оно помогло,
Кому-то было от века пусто, кому-то ручьем текло,
Кому-то было темно от века, кому-то кричало и жгло…
Сгорела великая библиотека, кому-то не повезло.
Остался мальчик, сосущий искусство из каменного соска,
А может, другой был куда живее, и молоко ему было вкусно,
да нам не узнать пока.
А может, другому вечная память, да все равно он был просто камень, а жалко-то, жалко как!
Кого смогли, сохранили — камень, а мастер в резце, а художник в раме, попрятался и иссяк.
Какие книги совсем сгорели и куда бы вознес нас дух
Из книг которые не уцелели взамен уцелевших двух
В одной из коих — «И было Слово», в другой какой-то плейбой
Да было бы Божье сильней людского, мы не были бы собой
Да было бы это ваше искусство хоть чем-то что можно взять
И сделать полным, где было пусто, сложить воедино Канта и Пруста, закон и звезду, королей и капусту и что-нибудь поменять!
Хоть что-то да поменять.
Сгорела книга дороже мира, а мир завершается.
Но очень медленно — снова зеро, и чья-то ставка святая вера, а чья обнуляется,
И чья-то мера уже не мера, а чей-то биас не только био, но за недоживших постфактум вира — как так получается?
А вот получается…
Есть версия, что на исходе мира, где обьявляют конец эфира, оно объясняется.
Искусство кратко, аморе мио, а жизнь продолжается.
Но верит в себя престранная вера, что осмысленно плакать и славить вслух,
Сиротка мира, дикая вера, что в библиотеке есть странный портал на бесшумный луг,
Где муза, сестра Азраила по крови, превращая образы в естество,
Наливает за наше и ваше здоровье нестакан незолота ничьего,
Где каменный мальчик, вовек не потерянный, всё пьёт своё каменное молоко,
И в улыбке матери близко и веримо, что было неверимо и далеко.