3-я мировая, Стихи

Мы родились там, где пришлось родиться.
Как-то рысью топали понемногу.
Мы годились там, где пришлось годиться,
И не пригодились, и слава Богу.
 
Мы глотнули чего-то со вкусом пыли,
Нам сказали, что это была свобода.
Посидели, пождали, чтоб нас забыли,
И тихонечко вышли вон из народа.
 
Трудовой семьи бастарды природы,
Помаленьку, вполголоса, осторожно
Мы глотнули пыли иной, дорожной,
И слегка показалось, что да, свободы.
 
Нет, спасибо, не надо. Нам там не рады.
Жить бы дальше жизнью. А не судьбою.
Нет намерений, выйдя, войти как надо.
Есть намеренье дверь прикрыть за собою.
ерунда, Стихи

Сижу за решеткой в темнице сырой,
Попавший в темницу орел молодой.
Туда я не рвался совсем никогда,
Но вот ведь какая случилась беда,
И с каждым ведь может.
Помилуй нас Боже.
 
Мой бывший товарищ, махая крылом,
Кого-то другого клюет под окном.
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто бы занят и мной заодно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай замутим!
 
Мы вольные птицы; давай, брат, опять
Я буду тебя безотказно клевать!
Летим, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
…Спасибо, но нет.
Таков наш ответ.
3-я мировая, Стихи

Когда я смотрю
На нынешние фотографии
Я очень боюсь
Увидеть там знакомых
Что это не чья-то просто рука
Из-под завалов
А это рука Марийки
Что я ее узнаю
По маникюру в крапинку
 
Что это не чья-то просто нога
Вся переломанная
А это нога дяди Стуся
И я ее узнаю
По джинсам в смешную заплатку
В виде трилистника
Которую мы пришивали
В походе где порвались штаны
Но не порвалась наша жизнь
 
Что это не чья-то просто могила
Что это не чей-то просто дом
Что это не чья-то просто бабушка
Что это не чья-то просто собаченька
А твоя твоя и твоя и моя
Что это не чье-то просто лицо
Веселое даже счастливое
На фоне обломков дымящихся
 
А это лицо Витька
С моего двора с каруселями
Мы с ним строили снежную крепость
Потом правда было дело
Он пытался меня изнасиловать
Но сам испугался
В глаз получил и просил не рассказывать
Но это же дело прошлое
Ведь мы же в целом хорошие
 
Кого ты насиловал там, Витёк
Прошу тебя не рассказывать
Прошу тебя не показывать
Я глазки тряпкой заматываю
Я никогда не смотрю теперь
Не смотрю ничьи фотографии
Ведь это же дело прошлое
Минута назад уже прошлое
Ведь мы же в целом хорошие
 
Да только сами вот смотрятся
А глаза и не закрываются
Смотрят сквозь тряпку без устали
И во сне не закрываются
Показывают фотографии.
 
Вы думали, ад — котельная.
А это же просто выставка.
Большая одна фотовыставка.
ерунда, Стихи

(Глубокой осенью в тиши
Возьми перо и запиши.
— Хорошо. Если я до того времени не забуду)
 
В записке к людям как-то раз
Я объявил: «Вот мой наказ».
И вскоре (через сорок лет)
Я получил от них ответ.
 
Вот что они писали Мне:
«Мы были б рады, но мы не…»
Я им послал письмо опять:
«Я вас прошу не возражать!»
 
Они ответили: «Oh God!
Но мы и так ведь Ваш народ!»
Сказал им раз, сказал им два —
Напрасны были все слова.
 
Я больше вытерпеть не мог.
И вот Я крупный куст поджег….
Тут Некто из Святой Земли
Сказал мне: «Люди не смогли».
 
Я отвечал: «Тогда пойди
И этих грешных устыди».
Я очень громко говорил.
Кричал Я из последних сил.
 
Но он был горд и безъязык,
И он сказал: «Я не привык!»
Он был упрям и очень горд,
И он воскликнул: «Sorry, Lord!»
 
Взял долото я и скрижаль,
Сказал я: «Мне вас очень жаль!»
Я волновался неспроста —
Дверь оказалась заперта,
Стучал я в дверь, стучал в окно
И достучался бы я, но…
Honfroy de Toron, Стихи

Над пустыней звезда истекает белейшим огнем на стотысячи лет
И Сент-Экс запрокинув лицо бездыханно берёт и берёт этот свет
Проникающий сквозь наши жизни и всю эту смертную вечную смерть
Потому что ему всё равно проницать эту сферу которая нам неразъемная твердь
 
Ты смотрел на звезду я смотрел на звезду неизменную эту пустынный мой граф
Неразменный пустынный аль-принц все равно и один остававшийся прав
Невзирая на то что змея уже где-то шуршала песком
Невзирая на то что звезда свою песню ведёт никому ни о ком
 
Только мы вот впиваемся пальцами словно корнями в глубины песка
Никогда никому никого не запомнить навеки но будем пытаться пока
И пока ты уходишь скользя своим сердцем разбитым наверх по прозрачной трубе
Неразъемная эта история льется от тверди наверх обо мне и тебе.
 
Это око всевидящего и слепого творца отраженное в вечном песке как в воде
И мы смеем друг друга увидеть поскольку мы видимы этой звезде.
А звезда над пустыней всё плачет струёй неземного огня
На кусочек земли под звездой, где не будет и нет ни тебя ни меня.
Стихи

Ребенок всегда как звёздная твердь —
Неведом, недостижим.
Кто есть он там, где земная смерть
Ещё не властна над ним?
 
Кто есть до рождения некий «он»,
Пока его в мире нет,
Уже задуманный в книге времен,
Еще не войдя в сюжет?
 
Нас всех ли ждали? Не ты ли в свет
Явился непрошеным,
И автор поспешно кроил сюжет
Под злого-хорошего,
Пока, засоряя собой эфир,
Ты видел то, что не видят —
Как кроткий и несовершенный мир
Всё ждет, что его не обидят.
 
И смотрит сыч, и внемлет сова,
На что-то рассчитывает трава —
К примеру, на то, чтоб тебя прорасти
По самом конце пути.
Стихи

Падение рукокрылых
С каких-то ночных высот
Никто пояснить не в силах,
Да это и не спасёт.
 
Лежит, скукоженный пластырь,
Невнятный щенок-птенец —
Ночная ласточка ласты
Досклеила наконец.
 
Поющий, да ультразвуком,
Чертёнок, да черт не брат —
Зачем же ты крылый руко-,
Вот был бы просто крылат.
 
А может, просто рукастый,
На обе руки горазд,
Ручался бы и за нас ты,
Непризнанный исихаст.
 
Обеих стихий предатель,
С лица мировое зло —
Еще и млекопитатель,
Совсем уже тяжело.
 
Хороший, такой хороший,
Пречестная тварь творца,
Быть живу — благая ноша,
Но трудная до конца.
 
Однако наука знает,
Прописанная в груди —
Когда, мол, кто умирает,
Любой дурак вспоминает,
Что светится впереди.
 
А светится страньше, дольше,
Как тени от фонаря —
Всё тлен, но летать изволь же,
Поскольку есть нечто бо́льшее,
Где мы побыли не зря.
 
Лети в небеса науки,
Собой оправдавши впредь
Падение крылоруких,
Пытающихся взлететь.
 
 
3-я мировая, Стихи

Нечего сказать —
говори ничего.
Кто отходит спать —
помолись за него.
 
Спать — благой удел:
умереть, да не весь.
Просто не у дел,
хотя сам ещё здесь.
 
Я же и во сне
всё бегу и кричу,
Изнутри вовне
всё проснуться хочу,
 
Веслами дробя
эту вязкую гать,
Увидать тебя,
Подержать, поддержать.
 
Нечего сказать,
всё сказали сто раз.
Ключик передать,
Помолиться за вас.
 
Нечего сказать —
ты напой, покричи.
Только не молчи,
милый друг, не молчи.
Стихи

Эта святость ни за чем,
Не спасает от проблем,
Не отринет пут.
Кто сбежал в далёкий лес,
Кто на дерево залез —
Там и сям найдут.
 
И достанут, чуть беда,
И не спросят никогда,
Кем ты хочешь быть.
Не ходи на этот свет,
Здесь у нас здоровых нет,
Не перелечить.
 
Жизнь горька и жизнь сладка,
По-любому коротка,
Все хотят чудес.
Благодать на благодать,
Только с дерева видать —
Из деревьев лес.
 
Кем ты, мальчик, хочешь стать?
Только помни — умирать
Надо молодым.
Чем утешишь церковь-мать?
(Кем угодно, вашу мать,
Только не святым).
 
Горек телом, хил душой,
Ты идёшь отколь пришёл,
Мир похож на бой —
Хоть и страшный и большой,
Всё же, Боже, хорошо
В нём порой с Тобой.
 
Время тикает в груди,
Что-то светит впереди,
От совсем уж темноты
Малый свет храня…
Я тянусь туда, где ты,
«Тони, Тони, приходи,
Что потеряно — найди»,
Например, меня.
3-я мировая, Стихи


«Бедные люди — пример тавтологии» (Г. Иванов)
 
Сказал — эй вы бедные милые страшные добрые жалкие малые да и великие люди.
Потом передумал, решил, что сказал слишком много, сказал просто бедные милые страшные люди.
Потом углядел тавтологию, и не одну, и подредактировал речь, и сказал просто — люди.
Что же вы делаете, лучше делайте вы ничего, чем вот то, что вы делаете, люди, ох люди.
Лучше делайте новых людей, или лучше не делайте, в принципе в мире людей слишком много.
Люди, вы люди же или не люди? Ведите себя же как люди.
(Как будто как люди быть что-то хорошее, если в сравнении скажем с сычами).
Сказал еще — люди, ох люди, не ведаете что творите.
 
Сказал ещё — люди, не будьте как люди, а будьте как боги.
А впрочем и боги кривые как люди, поскольку их сделали люди,
Вы лучше пребудьте как травы, как братья (ох нет, не как братья.
История с первыми братьями мира закончилась как-то не очень.
Короче, как травы пребудьте, как травы, как мыслящий этот тростник приозёрный,
А впрочем, как сыч тоже очень неплохо, вот только как сыч говорящий).
Как Авва ваш Отче. Как Дух Его, к вам нисходящий в обличье сыча или голубя тоже (для глупых).
А потом и подумал зачем обязательно Отче а не например «Мама, мама».
Какой же Там Отче, какая там Мама, всё много сложнее и проще.
А потом и подумал: и это, пожалуй что, я не скажу, я и так говорил слишком много.
 
Сказал просто: люди, держитесь.
Любите друг друга.
Хотя бы немного.
Хотя бы кого-то.
И не обижайте.
Хоть так-то немного понятно?