Стихи

Стихи

Некий ёжик был тревожик,
Вот и бегал со всех ножек:
Если правильно бежать,
Будет некогда дрожать.
Но ежиная дрожалка,
Как ни странно, как ни жалко,
Насовсем не отвалилась,
Только где-то затаилась.
Как же быть с дрожалкой нам?
Очень завидно слонам,
Ведь хотя они не стройные,
Но зато как слон спокойные,
Я так в жизни не смогу,
Думал ёжик на бегу.
 
Но однажды в дом ежиный
Залетел посол Афины,
Тоже круглый словно мяч,
И сказал ему: не плачь!
Никогда не бойся, сын,
Что боишься ты один.
Все боятся так и эдак,
Наперед и напоследок,
Убегает даже слон,
Если мышку встретит он!
 
Лучше вот чего попробуй:
Будем мы бояться оба.
Я вот ночью, ты вот днём —
Побоимся и забьем!
И тогда в разумный срок
Из дрожалки выйдет прок —
Сможешь, гордая ты птица,
Со слонёнком подружиться
И поймать перо Царь-птицы
В метерлинковой стране.
Если сильно задрожится,
Вспомни, ёжик, обо мне!
Стихи

Жил самый красивый на свете гриф,
И щедр, и учтив, и совсем не спесив,
И как все соплеменники миролюбив —
Чёрный роскошный гриф.
 
Никого никогда он не убивал,
Просто к ложу болезни мягко слетал
И смиренно должного ждал.
Порою и исповедь принимал,
Порой и беседою развлекал,
В общем, всяко последний путь облегчал,
И многих так проводил,
Как Заратустра ему завещал:
Не птиц, а сплошной Азраил.
 
А еще он был невозможно красив,
Но никто и не знал, до чего он красив,
Потому что этот чудесный гриф
На самой высокой горе обитал
И свой обитания ареал —
Километров сорок диаметром —
Очень тщательно охранял
По всем европейским параметрам,
То есть близко никого не пускал,
Выражаясь грозно гекзаметром,
И еще немножко вонял.
Ну то есть благоухал,
Но так, чтобы все понимали —
Гостей здесь не очень-то ждали.
 
За это вот всё конкретно
Прозывался он грифом «Секретно».
И проживал этот гриф Секретно
Благочестиво и незаметно,
(Потому что все те, кто его замечали,
Хотя его знали премного достойным,
Об этом, как и должно покойным,
Потом навсегда молчали,
Но он тут совсем ни при чем,
Он просто стоял за плечом).
Но как-то грифоньке сгоряча,
Когда он докушал останки врача,
И некруто грифу быть одному —
Ну и просто так и нипочему —
Захотелось завесть сыча.
 
И сыч вдруг решил, что идея такая
В сущности собственно и неплохая,
Что жить под грифом Секретно норм,
И гора будет наша, и общий корм,
И Цезарь останется жив и цел,
Если сыч ему смерти ночью не спел,
Да пусть себе глупый Цезарь живёт,
А сыч лучше жизни кому-то споет,
Грифоньке жизни споет.
 
А главное — кто-то вот разглядит,
Какой же красивый гриф тут сидит,
Об этом и не умолчит:
Всякому страшно-жутко,
Но и весело хоть на минутку,
Когда сыч ночами сычит.
В общем, все кончилось славно,
А для сыча и подавно:
Так и живёт он дискретно
Нынче под грифом Секретно.
3-я мировая, Стихи

Понимаешь от меня очень мало толку
Понимаешь мой парень тут пошёл в школку
А ему говорят: а с фига ли ты русский
А он отвечает: да какой же я русский
Что такое русский я толком не знаю
Вроде просто парень вот в майнкрафт играю
Как приятели разные из Канады
Почему же я русский мне это не надо
То есть русский конечно но я просто Вася
Вот нормально учился в четвёртом классе
Был черепашкой ниндзя и эльфом из Кора
А теперь оказался никому не впору
 
Никогда никому ничего плохого
Ну бывает скажу неприличное слово
Ну родился в Коломне, ну со всеми бывает
Отчего же земля из-под ног уплывает
Понимаешь ничего я не знаю про вины
Но земля уплыла уже наполовину
И слоны уже кажется потонули
Лишь одна черепаха не ведает хули
Ведь она земноводная ей-то просто
Обратно всплывет через лет девяносто
Принесёт на панцире мир и прощение
Да нам бы дожить до ее возвращения
 
Понимаешь у тебя там бьют по Одессе
А у меня небольшой эксцесс на эксцессе
У меня несомненно не проблемы и были
Милый мой, как же мы до такого дожили
Наши худшие вины наши лучшие вина
Ты же помнишь делили тебе половина
И мне половина — и оба безвинны
Мы смотрели на звезды со дна колодца —
Убивают — беги, живи где живется
И ты в самоволку, и я в самоволку,
По собственной воле, смеясь втихомолку…
Понимаешь от меня очень мало толку.
 
3-я мировая, Стихи

Да кто же не хочет покончить с собой, да все же хотят всегда
Не ври, что ты полюбил свою жизнь, текущую, как вода
 
Несущую пыль несущую боль несущую все подряд
Порою немного несущую свет, порой несущую яд.
 
Не ври, что ты справляешься с ней, а не она с тобой:
Тебя не звали, потом позвали, по сторонам конвой.
 
Но что ж оно так порой хорошо, когда любовь и тоска,
И мир зовёт себя разглядеть, и тужатся облака,
 
И каждый цветик взывает — глянь, я ради тебя цвету,
И понтифексы строят мосты, а ты стоишь на мосту
 
И с удивлением смотришь вниз, на воду долгих веков:
Какой-то там проплывает труп. Но нет у меня врагов.
 
Ах, нерождённый, маленький друг, свободнее всех вокруг
Он сам себе и жена и муж и друг и цветущий луг
 
Он сам себе и корабль и плот и целый фламандский флот
Да вот беда — пока его нет, никуда он не отплывет.
 
А если быть — непременно плыть, куда уж можно доплыть
Как больно жить, но больней не жить: ничего и не утолить,
 
Так будем живы, пока живём, из жизни сделаем культ,
Поскольку это и есть поход: похоже, что Deus vult.
 
Когда бы сюжет не владел канвой, зачем он тогда был дан,
Когда бы не было Бога, какой и я тогда бы был капитан?
Стихи

Где же была любовь, любовь,
Когда полетели бомбы?
Где эта дура была, любовь,
Когда обнаружились тромбы?
 
Где эта сука была, любовь,
Когда пошли метастазы?
Все говорят — любовь, любовь,
А толку с нее ни разу.
 
И никого никогда не спасла
Да хоть от туберкулёза —
Что ж она дура и там цвела,
Бесполезная, словно роза.
 
Что ж она дура везде торчит,
Хоть и не утешает,
Сорною травкою сквозь гранит,
Маленькая-большая,
 
Не бенефактор, а нищенка,
Цветочница в городе-звере —
Нарочно никак не ищется,
Сама поскребется в двери,
 
Незваная, запотелая —
«Купите фиалочку, барин…»
Зачем она мне под обстрелами?
Давай уж. Суну в гербарий.
 
И, вовсе падая, вспомню я
Её завет полуночный:
Амор винцит не омниа,
Но омнес — винцит уж точно.
3-я мировая, Стихи

Нет у этой земли надежды.
У нее есть взамен другое.
У нее есть взамен удача
Переждать, затаиться, выжить,
Все равно остаться собою,
Не покончить с собой ни разу,
И не дать им тебя заставить
Все равно с собою покончить.
 
У детей будет суп и каша
(И детей — вопреки — наделать),
И игрушки из всякого сора,
Из волшебного сора земного —
Шишки, палочки, милость Божья,
Колыма дотемна светлеет,
Что имеем, то и полюбим,
Что полюбим, то и родное,
Что родное, то и святое.
 
Защищаешься — проиграешь.
Не шевелишься — проиграешь.
Так оно, мой милый, веками —
Ниже тонкой былиночки, помнишь?
Так и было, и вечно будет.
Но успеешь что-то увидеть,
Но успеешь любить кого-то.
 
И чего-нибудь даже напишешь,
Нарисуешь, споешь, расскажешь,
И порой красивое даже,
И порою даже смешное,
А другой услышит, запомнит:
Человека страной не засыплешь,
Человека землёй не удушишь,
Человек человеку рассказчик.
 
А другие странные дети,
Семена, унесённые ветром,
Беглецы в материнском чреве,
Новички, любимые Богом,
С того берега нового моря
Будут слушать старую песню,
Будут думать — надо же, странно,
И они ведь были живые,
В них ведь даже можно влюбиться.
 
Нет у этой земли надежды,
Да и с верой, в общем, не очень,
Но любовь жива почему-то.
Как ее ни давите прессом —
Прорастет там и тут одуваном,
Неподкупная чистая дура,
Упадет в коробку бомжихи
Распоследней златой монеткой.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Как душно и тяжко в августе, ох, в августе умирать.
Пытаться из кожи вылезти, с одеждою плоть содрать.
Так жаль и себя, и августа. Зимой-то проще, поди.
А море горит за окнами, взывает — приди, приди.
 
И я взываю отчаянно, дыханием за прибой:
Ты слышишь, хорошие парни — они не кончают с собой.
Они о доме заботятся и ходят в Господень дом,
У них даже часто находится, на ком жениться потом.
 
Как прежде, моются-бреются, спасают Город Святой,
И с кем-то в постели греются, в постели моей пустой.
Но ты не женись, пожалуйста. Всё наше было не зря.
Не женятся, пишут, в Царствии. Но я упрошу Царя.
 
«Жил-был благородный рыцарь, жена была у него…»
Короткая вышла сказка, рассказанная на треть.
Подайте воды скорее. Я пью ее за того,
Кто после этой смерти тебе не даст умереть.
3-я мировая, Стихи

— Поломался унитаз. А у вас?
— А у нас — водопровод. Вот!
— А у нас сегодня кошка родила вчера котят.
Нам теперь кирдык немножко,
Затолкать бы их назад!
 
— А у нас сломался газ. Это раз.
Разболелась голова — это два.
— А из нашего окна реновация видна.
— А из нашего окошка ебеня видны немножко!
А у вас?
 
— А у нас сейчас война. Вот те на.
Жили-были вроде вас — вот те раз!
Друг на друга обижались,
Мылись, брились, похмелялись,
Расставались и влюблялись,
На превратности ругались —
А сейчас…
 
Вот сидим себе в подвале, дети что-то плохо спали,
А наутро рисовали
Самолет.
Тот, который нас подале
Унесёт.
Что-то бахает снаружи,
Дай Господь не станет хуже,
Очень хочется домой —
Хоть ты вой,
Но не летят туда сегодня самолёты
И не едут даже поезда,
Вот такая, понимаете, звезда
Отчего-то вдруг над нами поднялась.
А у вас?
Вы ведь, други, живы-целы,
Ничего там не сгорело,
И бабуля не болела
В этот раз?
Все у вас ведь хорошо,
Мы увидимся ишшо?..
 
…Кто на лавочке сидел,
Кто на улицу глядел.
Толя пил. Борис молчал.
Николай ногой качал.
Дело было вечером.
Сказать им было нечего.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Что ж это было — так ведь любила,
В сердце носила,
Слышала зов.
Что же за сила нас растащила,
Нас рассадила,
Как школяров —
 
Этого влево, этого вправо,
Этого драться,
Этого с рук.
Кто же вручил им чёрное право —
Нами швыряться,
Милый мой друг?
 
Как я старался, как я цеплялся,
Пел или дрался,
Жаждал и мёрз —
А оказался выброшен к Дзаре,
Море ты, mare,
Море ты, mors.
 
Коль не отринет, сердца не вынет,
Коль не покинет —
то мне и хлеб.
Ой, не меня ли предупреждали,
Правду сказали —
В этой земле
 
Жизнь будет сладкой, жизнь будет краткой,
Стопы обратно
Не повернуть.
Коль не осудит да не забудет,
Больно не будет.
Разве чуть-чуть.
3-я мировая, Стихи

Иван Реквиемович
Встречает Петра Кадишевича
Где-то в разрушенном городе
Где они оба выросли
И где они оба не выжили.
 
Хрупкие оба, старенькие.
Износились, еще не опомнились.
Садятся рядом на лавочку.
Что еще нужно стареньким,
Кроме лавочки и компании.
 
— Ну-тко, Иванко, скажи-ка мне,
Как тебе там, за берегом?
— Да полно, Петро, соседушка,
Будто и сам не ведаешь.
Тошно мне было, тошненько.
Страшно мне было, страшненько.
Я тоже ведь много помучился,
Ты ведь поймёшь, ты и сам такой.
Знаю, я вроде как виноват,
Да так уж вышло, сложилося.
Мы с тобой, помнишь, на выпускном
Втихую курили за школою.
Дай закурить, коль не брезгуешь.
Трудное дело посмертие —
Киоски там что-то закрылися.
 
— Знаешь, Иванко, ты уж прости —
Скушно мне с тобой разговаривать.
И не поделюсь сигаретами.
Ну, может, лет через тысячу.