переводы, Стихи

Льется на застолиях vinus, vina, vinum.
Сладок, нежен женский род, дорог он мужчинам!
Но вино священно есть в роде серединном,
Чтимо за риторику всем духовным чином.
 
Быть лекарством от всего – вот вина задача:
С ним и старая карга как девчонка скачет,
Нищий делается вмиг короля богаче,
Исцеляется слепой, а глухой – тем паче.
 
В целом свете никого нет блаженней пьяниц,
Трезвенник во Царствии Божьем – самозванец:
Не умел как следует пропустить стаканец?
Вечно в адском пламени мучайся, засранец!
 
Отойти от временной жизни к бесконечной
Я хотел бы в кабаке, пьяный и беспечный,
Слыша Божьих ангелов мне привет сердечный:
«Смилуйся над пьяницей, Господи предвечный!»
 
Лучше храма Божия для меня таверна,
Над бутылкою молюсь я нелицемерно,
Дабы хоры ангелов, радуясь безмерно,
В должный час нам грянули: «Requiem aeternam!»
______________________________________
Fertur in conviviis vinus vina vinum.

Masculinum displicet, placet femininum;

Et in neutro genere vinum est divinum,

Loqui facit clericum optimum latinum.
 
Volo inter omnia vinum pertransire:

Vinum facit vetulas leviter salire
Et ditescit pauperes, claudos facit ire,

Mutis dat eloquium, et surdis audire.
 
Potatores incliti semper sunt benigni

Tam senes quam juvenes; in aeterno igni
Cruciantur rustici, qui non sunt tam digni,

Ut gustare noverint bonum haustum vini.

 
Meum est propositum in taberna mori

Et vinum apponere sitienti ori;

Ut dicant cum venerint angelorum chori:

«Deus sit propitius huic potatori».


 
Et plus quam ecclesiam diligam tabernam:

Illam nullo tempore sprevi neque spernam,

Donec sanctos angelos venientes cernam,

Cantantes pro ebriis: «Requiem eternam».
 
(А вообще ужасная на самом деле история, у меня есть что сказать по этому поводу, и чем дальше — тем больше. О советской школе перевода. Главный девиз которой, вкратце, «Не обязательно знать язык оригинала хотя бы как-то, вот тебе примерно подстрочник. Не обязательно знать контекст. Не обязательно переводить эквиритмично и эквилинеарно, читателю это не нужно, читателю нужно не это. Просто сделай складный текст на схожую тему и забей. А мы напишем в аргументированном предисловии, что это перевод Кретьена, Архипииты, Милна про Винни-Пуха, Шекспира, черта лысого: никто никогда не проверит, да и не важно никому». И это повсеместная практика, скорее поражают до слез радости образчики обратного подхода — уважай автора, переводи, что он писал, сохраняй структуру текста, в этом Закон, Пророки и Святой Иероним. Каковой подход практиковал тот же Гаспаров.
Когда, скажем, добрый, умный и талантливый Гинзбург пишет вот такое вот:
________________________________
«Архипиит упивался латынью, выкидывал грамматические коленца: «Fertur in convinium / vinis, vina, vinum; / masculinum displicet / atque femininum,/ sed in neutro genere / vinum est divinum…»
Перевести это дословно немыслимо — получается примерно так: «Ну уж конечно, на пиру — (мой) „вин“, (моя) „вина“, (мое) „вино“ — мужской род отличается от женского рода, но в среднем роде вино божественно…»
Подступиться к этим строкам было крайне трудно: как сохранить чисто латинское баловство в русском стихе?.. Одно было понятно, что латынь должна непременно сверкнуть: даже великого Бюргера, переложившего на немецкий язык отрывок из «Исповеди», упрекали, что он утратил колорит места и времени, изобразив скорее «бунтующего студента» XVIII века, чем веселого, загулявшего средневекового школяра, щеголяющего грамматическими вывертами. Знание латыни имело для школяра или клирика первостепенное значение.
Где-то я вычитал современный Архипииту шванк о бродячем монахе, который, заявившись в чужой монастырь, попросил вина на дурной латыни, перепутав род: «vinus bonus est, vina bona est», — скажем: «Этот вин хорош, эта вина хорошая», — за что и был наказан: ему налили плохого вина. И лишь когда он исправил ошибку, употребив правильное «vinum bonum», ему подали хорошее вино со словами: «Какова латынь, таково и вино»…
В своем переложении я не смог сделать ничего иного, как заставить моего автора просклонять «vinum» — вино — хотя бы в трех падежах:
Ах, винишко, ах, винцо,
vinum, vini, vino!
Ты сильно, как богатырь,
как дитя, невинно.
Да прославится господь,
сотворивший вина,
повелевший пить до дна
не до половины!..»
__________________________
Ну что тут скажешь, когда перестанешь горько плакать… Кроме как — времена изменились, так делать никогда не нужно, так делать недопустимо. Мы будем делать (и делаем) иначе.
Honfroy de Toron, ерунда, переводы, Стихи

Крестушки – популярный жанр коротких духоподъемных крестовых сирвент, не лишенных остроумия и нередко иронизирующих над противником. Основоположником жанра можно с большой долей вероятности назвать трувера, известного в последней четверти XII в. Под прозвищем «Марешаль д’ Утрежурден», жившего при Трансиорданском дворе под покровительством молодого графа де Торон, а впоследствии сопровждавшего его на осаду Акры и на Кипр (биографию трувера см. в статье «Марешаль»).

Творческое наследие Марешаля чрезвычайно разнообразно, однако же все его произведения отличаются характерным чувством юмора и четко выраженной политической позицией: в отличие от многих, он никогда не менял сторон.

Изобретенный им жанр короткой духоподъемной сирвенты быстро обрел популярность, в нем писали многие авторы как эпохи Марешаля, так и более поздних веков. Как часто бывает с произведениями подобных жанров, большинство их утратило авторов и порой имеет несколько вариантов «на злобу дня» в зависимости от времени и места исполнения, но некоторые крестушки мы все же можем уверенно атрибутировать авторству Марешаля лично. Имеется также ряд произведений, скорее всего, приписываемых ему ошибочно. Приведем сначала те, об авторстве которых можно заявлять со всей ответственностью. Мы постарались расположить их в хронологическом порядке.  

  1. Едет к нам король Луи,

На знаменах лилия.

Ну держись, султан Зенги,

Рожа крокодилия!

(Примечание: произведение написано под влиянием сирвенты времен 2-го крестового похода «Ki ore irat od Loovis» в ожидании похода нового).

 

  1. Ах, не езди, Фатима,

С милым на свидание!

За барханом сторожит

Князь Трансиордании.

(Время написания – до 1187 г.)

 

  1. На окошке два цветочка

В замке Тира-города.

Ни за что не променяю

Короля на Конрада!

(Время написания – между 1189 и 1192 гг).

 

  1. Сине море не наполнишь,

В море вражьи корабли.

Всех сержантов не накормишь,

Их на вылазку пошли!

(Время написания – между 1190 и 1192. Неверно атрибутировать произведение к 1188-89 гг, к осаде Керака: упоминание синя моря явно намекает на тот период осады Акры, когда были перерезаны морские коммуникации, что и было причиной голода христианском лагере).

 

  1. Интересно тюрки скачут

По четыре тюрка в ряд!

Я б и дальше любовался,

Да командуют – «Назад!»

(Время написания – наиболее вероятно между 1187 и 1191 гг, период активных боевых действий. Впрочем, возможен и более ранний период).

 

  1. Мимо Акры осажденной

Я без шуток не хожу:  

То им в ров засяду гадить,

То Распятье покажу.

(Время написания – 1191 г., по прибытии английских войск под Акру: присутствует аллюзия на известный подвиг одного из английских крестоносцев, описанный в «Итинерарии» Ричарда Святой Троицы).

 

  1. С неба звездочка упала

Прямо милому на шлем.

Пусть бы все там раздолбало,

Лишь бы взять Ерусалем!

(Время написания – после 1187 года и вплоть до смерти Марешаля. Вечные ценности!)

 

Есть также ряд произведений, ошибочно или не совсем уверенно атрибутируемых Марешалю. Приведем также и их.

 

Ах, спасибо Тебе Боже,

Ах, спасибо тыщу раз:

Мы на тюрков не похожи,

Наши дамы любят нас!

(примечание: атрибутация наверняка ложная, поскольку за интонацией стоит явный крестоносец, а не уроженец Утремера).

 

Во саду ли, в огороде

Граф фон Глейхен мается.

Позови его жениться –

Мигом соглашается!

(примечание: очевидный анахронизм. Следы Марешаля исчезают на Кипре около 1200-х, не ранее 1197 года, вряд ли он мог дожить до 1220-х и ознакомиться с поразительной историей фон Глейхена).

 

Не ходите вы, девчата,

С крестоносцами гулять:

Крестоносцы вас научат,

Как рубашки целовать!

(Эта крестушка – отчетливая аллюзия на песню Гиота де Дижон «Chanterai por mon corage». Интересно то, что ее окончание существует и в другом варианте:

«Крестоносцы вас научат,

Как Шампанью управлять».

Эта версия позволяет легко определить время и место написания: ок. 1200-1201 г., время подготовки графа Шампани Тибо III к крестовому походу, а его супруги – к регентству.)

 

Вариант: 

Не ходите, крестоносцы, 

С печенегами гулять! 

Печенеги вас научат, 

Как приказы нарушать!

(Атрибутация: после битвы под Адрианополем в апреле 1204 года, автор, очевидно, из окружения графа Луи де Блуа.) 

 

Храни Боже пилигрима,

Как заслышишь клич «Бежим!»

Злые твари сарацины,

Умный парень – пилигрим!

(Многие исследователи приписывают это сочинение графу Луи де Блуа (1172 – 1205), видя в нем отчетливую аллюзию на рефрен популярной песни Chanterai por mon corage:

«Храни, Боже, пилигрима,

Как заслышишь клич «Вперед»!

Злы и дики сарацины,

Мне тревога сердце рвёт!»

Сохранились свидетельства, что граф Луи был весьма склонен подогревать свой и чужой боевой дух подобными аллюзиями.)

ерунда, переводы, Стихи

Монтесума
Встретил пуму,
Идя через рожь.
Пирожок
Испек
Из пумы —
До чего хорош!
 
Приглашенье
К угощенью
Как не разослать?
Монтесума
Кличет пуму
В чайники стучать.
 
Населенье
Приглашенье
Мигом приняло.
Монтесума
Вместе с пумой
Веселы зело.
 
Вечер званый
Долгожданный!
Суетится град:
Бриллианты,
Перья, банты —
Кто во что богат.
 
Но в народе
Слухи бродят
Про вождя-отца:
Пумы мало!
Нам, пожалуй,
Не дос-та-нет-ца!
 
Депутатов,
Делегатов
Шлет к дворцу народ:
«Объясницца
Не хотицца
Вам на этот счет?»
 
Вождь народный,
Свой природный
Юморок тая,
Рек с балкона:
«По закону
Пума — вся моя!»
 
Благородный
Гнев народный,
О правах кричат.
Монтесума
Вместе с пумой
В пироге молчат.
 
оригинал
 
Montezuma
met a puma
coming through the rye
Montezuma
made a puma
into apple-pie
 
Invitation
To the nation
Everyone to come.
Montezuma
And the puma
Give a kettle-drum.
 
Acceptation
Of the nation
One and all invited.
Montezuma
And the puma
Equally delighted.
 
Preparation,
Ostentation,
Dresses righ prepared:
Feathers — jewels —
Work in crewels —
No expenses spared.
 
Congregation
Of the nation
Round the palace wall.
Awful rumour
That the puma
Won’t be served at all.
 
Deputation
From the nation,
Audience they gain.
«What’s this rumour?
Montezuma,
If you please, explain».
 
Montezuma
(Playful humour
very well sustained)
Answeres : «Piedish
As it’s my dish,
Is for me retained.»
 
Exclamation!
Indignation!
Feeling running high.
Montezuma
Joins the puma
In the apple pie.
переводы, Стихи

Спи, погребённый на поле пшеницы,
Где ни тюльпанов, ни роз не родится,
Где охраняют от морока сон твой
Алые маки до горизонта.

«Как я хочу, чтоб моею рекою
Плыли, блестя, серебристые щуки
Вместо убитых, которых под руки
Тащит теченье холодной рукою».

Так говорил ты зимою, прощаясь,
Как и другие, в ад отправляясь,
Против желания шел ты в печали,
И сыпался снег у тебя за плечами.

Пьеро, останься! Пьеро, не стоит,
Пусть этот ветер пройдет над тобою,
Плача и воя голосом павших,
Жизни живые на крест променявших.

Павшие звали — но не дозвались.
Шел ты вперед, и сезоны менялись,
И на границе соседнего края
Ты оказался к цветущему маю.

Душу неся за плечами, шагал ты —
И вдруг человека с тропы увидал ты.
С теми же мыслями шел он по миру,
Вы различались лишь цветом мундира.

Пьеро, стреляй же, стреляй же скорее,
Снова и снова, пуль не жалея,
Пока не падет он в весенние травы,
Труп обескровленный в луже кровавой.

«Но если я выстрелю, этой весною
Только на смерть ему времени станет,
Мне же — увидеть своими глазами
Глаза человека, убитого мною».

Но, пока грусть твое сердце терзает,
Он замечает тебя и стреляет,
В страхе он пули тратит без счета,
Не проявив к тебе той же заботы.

Тихо упал ты на землю без стона,
Видя так ясно и так обречённо —
Кончилось время, его не хватило,
Чтоб все твои вины прощенье омыло.

Тихо упал ты на землю без стона,
Видя так ясно и так обречённо,
Что жизнь твоя кончилась в этой долине,
Возврата не будет, не будет отныне.

«Нинетта милая, сдохнуть средь мая —
Дело для храбрых, теперь-то я знаю,
Нинетта, друг мой, дорогой прямою
В ад предпочел бы пойти я зимою».

Слушает поле тебя безответно,
Руки сжимают оружие тщетно,
А рот ледяные слова забивают,
Даже под солнцем они не растают.

Спи, погребённый на поле пшеницы,
Где ни тюльпанов, ни роз не родится,
Где охраняют от морока сон твой
Алые маки до горизонта.