Hainaut-Constantinople

Hainaut-Constantinople, Стихи

И смерть моя была ужасна как смерть
Но прекрасна как прекращение жизни
В которой оставалось зияющее отсутствие
Единственного необходимого смысла жизни
Принявшего образ раба, в подобии человеческом
Даже дважды в подобии потому что женщина
Венец так сказать шестоднева творения
Зачем после женщины творить хоть что-нибудь
Хорошо получилось Господь подумал
Наконец получилось совсем хорошо
И заснул спокойно — дело доделано
Просыпаешься, думаешь — здравствуй, милая
Засыпаешь и думаешь — до завтра, милая
Стоило спать, просыпаться стоило.
 
Об этом знают птицы небесные
Об этом знают люди неместные
Как мало стоят сапоги эти красные
Как мало стоят дороги опасные
Когда не расскажешь когда не покажешь
Когда если свяжешь — все одно не развяжешь
Для развязывания нужны другие руки, женские
Мы мужчины только связывать и годимся
Очень крепко связали меня моя радость
И обетами этими и цепями верёвками
Не развяжешься сам только смерть и развяжет
Развязаться уже со всей этой историей
Развязаться и стать наконец свободным
И брачные узы и вассальные узы
И сеньора узы — все они не вечны
Только брачные узы оставь, если можно,
Это даже не цепи, это сцепленные
Руки, которые сами сцепляем.
 
Умираешь и думаешь — чёрт, как же больно
Бог, как же больно, нельзя ли полегче
Но не орать же теперь, не позориться
Нет уж, умру красиво, как в книжке
Как в романе Кретьена, как в святом писании
Как у нибелунгов в окровавленном зале
Очень маленький зал но и я же не крупный
Я оказывается тоже и мал и не вечен
На глазах умаляюсь и это не страшно
Кому-то расти, а кому — умаляться
Как оно говорится — достойно и праведно
Умираешь и думаешь — здравствуй, милая.
Hainaut-Constantinople, Honfroy de Toron, Стихи

Стойкий стоик мало стоит,
Если толком не стоит.
Чем он сердце успокоит,
Чем он смерть опередит?
 
В жизни стОящего много,
Но так много и болит!
Как же тяжко верить в Бога —
Бог сдаваться не велит.
 
И завидовать не стоит
Не дожившим до седин:
Стойкий стоик много стоит,
Если выстоит один.
 
Ни за что в окно не выйдет,
Будет стойко спать и есть,
И когда никто не видит,
Оставаться тем, кто есть.
 
И звезда на дне колодца
Та же, что над головой —
Чёрный ворон не дождется,
Я стою, пока живой.
 
Что-то мглою небо кроет,
Жизнь по капельке берёт…
Стойкий стоик мало стоит,
Если стоя не умрёт.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Довольно с собой лукавить,
Всё кончено и конечно.
Когда ничего не исправить,
Давай-ка думать о вечном,
 
Покуда чертова память
Свой нож из сердца не вынет:
Создаст ли Господь тот камень,
Который Он не поднимет?
 
И сколько ангелов Божьих
Поместится на иголку,
Сумеет, осилит, сможет —
А главное, что в том толку?
 
От мира, Божия мига,
Не вырваться — сам отпустит…
Никто не закончит книгу,
Не дописал, да и пусть бы.
 
И резко кончится воздух —
Знать, фландрский гусь белокрылый
Пролетный на краткий отдых
Присел твою могилу —
 
Могилы, впрочем, не будет,
Коль скоро причтен к злодеям…
Sic transit gloria mundi.
Sic venit gloria Dei.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Как воды уносит Янтра, как быстро жизнь иссякает
И сердца, и сил, и усилий — глядишь, ни на что не хватило.
Рождаешься гол, безвинен, потом тебя нарекают,
По водам жизни пускают — и всё, вода подхватила.
 
Как просто быть безымянным, неведомым Моисеем!
Поди, подберет принцесса, крестьянка или никто,
А ты, как божия птица, от века не жал, не сеял,
Несешься и утекаешь в счастливое решето
Своей стремительной жизни… Но если поименован —
Уже никуда не деться, уже на челе печать.
Сосчитанный, подъяремный, ты в этой ткани основа,
Немного спасает детство, а дальше — нести, молчать.
 
Ведь ты Бодуэн Девятый. Шестой по другому счёту.
Давно сосчитан, записан, и все вы наперечет —
И то, что кого-то любишь, и прочие все заботы —
Оно только часть сюжета, плыви, куда принесёт.
 
А было — любовь без края, священно, истинно, очно,
Зачем этот мир так сладок, хотя и течёт во тьму?
Шаги на лестнице. Дама. В последний раз, это точно.
Хоть что-то выходит сделать воистину самому.
 
Как воды уносит Янтра, как жизнь и плен непреложны,
Река впадает сама в себя, и всё в исток возвращается,
А мир настолько прекрасен, что отчаяться невозможно,
Да, мир настолько прекрасен, что никак нельзя не отчаяться.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Надо жить, как будто ничего не случилось.
В этом тоже милость, последняя милость.
 
В этом клятом городе, граде у моря,
Где и не бывал я, будто мало мне горя,
Колокол замрет, что по нам раскачался.
Надо жить, как будто бы я не скончался
В этом клятом августе в городе Акра.
Стянется разрыв между profana и sacra,
Бог не оставляет, латает разрывы…
Наша-то судьба — как-то жить, пока живы,
Сохранить себя, донести осторожно…
Разбуди меня, я проснусь, если можно.
 
Надо вот, к примеру, взять Адрианополь.
Гордо не заметить пожара, потопа ль.
Ниже смерти некуда? дальше и ниже,
Чтобы ты гордилась, как взял я да выжил.
Надо основательно, честью и доблестью…
Может, наконец-то умру уже полностью.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Мой прежний дом, мой дом печальный,
Как хорошо не жить в тебе,
Грести на свет любови дальней
Навстречу вроде как судьбе!
 
Нужна ли родина живому,
И если да, то на черта?
Пока бредешь от дома к дому,
Дорога благостно проста,
 
Она и милует, и тратит,
Листая книгу бытия —
И никогда тебе не хватит,
Сколь ни читай, а всё твоя.
 
Кому ты брат, кому предатель —
Себе и узник и конвой.
Ты из Вакейраса, приятель.
Но он не властен над тобой.
 
И вроде ты за всё ответил,
И благодать на благодать…
Жених пришёл, никто не встретил —
Так что же, свадьбу отменять?
 
Найдётся кров, найдется место,
Найдётся камешек в праще…
Хватай скорей свою невесту,
Гостей не надо вообще.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Умирать не страшно, если ты дурак.
Остальным-то, братцы, страшно еще как.

Умирать — задачка не для слабаков.
Умереть бы быстро: раз — и был таков.

Умереть не страшно. Умирать — еще б.
Перед рукопашной вспомянуть кого б —
То ль кого родного, то ль Господен гроб —

Папу-маму-кошку, это все не грех.
Девушку немножко, ту, что лучше всех.

Всех, кто не обидел, а наоборот.
То, чего не видел — вдруг увижу вот:

Райские донжоны, где никто не враг,
А маркиз Савоны попросту дурак,

Ходит, милый Боже, больше без соплей,
Ничего не может с девушкой твоей.

Вспомнить, как все было, будет и всегда,
Как тебя не смыла Божия вода —

Или просто Бога? Капельку, чуть-чуть.
Умирать немного. Сдюжим как-нибудь.

3-я мировая, Hainaut-Constantinople, Стихи

А смерти нет для тех, кто умирает,
Но у кого мы сами умираем,
Для тех она, конечно, есть.
 
Она имеет форму чемодана,
В который что-то вместе собирали
В дорогу дальнюю на море-горы,
И рюкзака, и тапочек в прихожей,
И этой проспанной насквозь подушки,
И каждого стакана, и футболки,
Скамейки, и колечка, и бульвара,
Всего на свете, ваша честь.
 
Реликвии? Реликвии, конечно.
Вот наш средневековый культ реликвий —
Перо архистратига Михаила,
Тарелка со стола святой Агаты,
Грааль, что помнит губы Господина,
От платья Богородицы клочок.
 
Реликвии, ох якорьки земные,
Что не дают совсем уж отлучаться,
Что держат хоть отчасти на планете,
Любимого немного заземляя,
Чтоб любящему малость прикасаться —
Присутствия не признак, но значок.
 
А у меня есть фантик и таблетка,
И фантик смутно помнит эти руки,
Таблетка тоже что-то, верно, помнит,
И мы плывем в одну и ту же гавань,
Но с разной скоростью, порой на якорь
Вставая где-то перезимовать.
 
А фантик и таблетка возвещают,
Как трубы Наркомпроса возвещают:
«Не вздумай умирать от тех, кто любит,
Не вздумай умирать бесстыдно первым,
И вообще не вздумай умирать».
Hainaut-Constantinople, Стихи

Знаешь как страшно одному засыпать
Ложиться вот в эту пустую кровать
Я спал два года в походной в любой
Но чаял заполнить ее тобой
Как страшно когда уже не наладить
С утра протягивать руку погладить
А там ничего кроме пустоты
А где-то на небе по-прежнему ты
О небе мне ведомо очень мало
Но главное чтобы тебе лучше стало
А я потерплю я терпеть-то привык
На небе-то знают наш фландрский язык?
Но если там разве что на латыни,
Я подтяну, я справлялся доныне.
 
Ты знаешь Кримхильда была права
Не выйдет любить как любит трава
Нельзя жениться на тех кто смертен
Потом на тебе оттопчутся черти
Потом на тебе оттопчется Бог
Он Сам бы не умер, если бы мог
Чтоб Матерь не выла все сорок дней
А вместе с Ней и все те кто с Ней
Но Он не смог, видно, было так надо.
У Него в Раю, говорят, прохлада.
Как во Фландрии нашей, и помнишь, как мы
Пьём горячие вина на пороге зимы —
А у нас очень жарко, не лучше пустынь.
 
Но мы хоть воды раздобыли, аминь.
Но как же нам быть с тобой, милый друг,
Когда мир вокруг, а ты не вокруг,
И как не любить, когда полюбил,
И где бы набрать немножечко сил,
Ведь столько долгов, а песня одна:
Где моя жена? Как моя жена?
 
Ты знаешь, Кримхильда была неправа.
Пока жизнь жива, и любовь жива.
Лучше годы урвать и с собой унести,
Чем вовек не любить, чтоб себя упасти.
Говорил на твоих тут на похоронах
Очень умный клирик, почтенный монах —
Учись, мол, любить, как любит вода:
Она обтекает и дальше течёт
В порогах да в бурунах.
За это воде от людей и почёт.
Чтоб тебя да и не было? Нет, никогда.
Никогда, насовсем, навсегда.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Как душно и тяжко в августе, ох, в августе умирать.
Пытаться из кожи вылезти, с одеждою плоть содрать.
Так жаль и себя, и августа. Зимой-то проще, поди.
А море горит за окнами, взывает — приди, приди.
 
И я взываю отчаянно, дыханием за прибой:
Ты слышишь, хорошие парни — они не кончают с собой.
Они о доме заботятся и ходят в Господень дом,
У них даже часто находится, на ком жениться потом.
 
Как прежде, моются-бреются, спасают Город Святой,
И с кем-то в постели греются, в постели моей пустой.
Но ты не женись, пожалуйста. Всё наше было не зря.
Не женятся, пишут, в Царствии. Но я упрошу Царя.
 
«Жил-был благородный рыцарь, жена была у него…»
Короткая вышла сказка, рассказанная на треть.
Подайте воды скорее. Я пью ее за того,
Кто после этой смерти тебе не даст умереть.