3-я мировая, Стихи

Ну довоевался же ты касатик
Гляжу и ног у тебя не осталось
А мог бы на них отжигать на танцах
И рук не осталось а мог бы ими
Какую-нибудь обнимать девчонку
Да хоть и в носу у себя ковыряться
Всё лучше чем так на паперти с миской
Монетку чью-то ловить губами
 
Да и языка у тебя больше нету
Впрочем, вот это тебя украшает.
3-я мировая, Стихи

Персефона из подземного царства
Пробивает эту твердую землю цветами
Персефона говорит: ну что же, мытарства
Завершаются, братья мои, словами
 
И словами как все это было хреново
И словами как мы тут храбрыми были
Ничего на этом свете не ново
Ничего мы под землей никому не забыли
 
Не забыли мы ни боли ни муки
Не забыли как в Аид нас тащили
Но вот помним чьи-то губы и руки
И не только злые эти рты и руки
Но и любящие и губы и руки
И таблички-то не зря мы вощили
 
Мы вощили их чтоб писать что было
Как нас мучили и как нас убивали
Посмотрите какие цветы что есть силы
Поднимаются хоть мы-то взойдем едва ли
 
Но не будет однажды ни плена ни барства
И цветами докажем — есть возможность сада.
Персефона из подземного царства
Говорит: ну здравствуй, Христе, я рада.
3-я мировая, Стихи

То всего лишь дорожка, милечки-мили,
С тобою и больше мы проходили,
Да хоть и по саду, кругами по саду,
И среди сокровенного винограда,
И по берегу моря — так, стоп, не надо.
 
Впереди работа, впереди осада.
Миля — это сколько проходит miles,
Когда он с утра из палатки вылез,
И покуда ноги не отвалились —
Топай да топай, бедняга miles.
 
Человек военный — человек подневольный,
А кто подневольный — тому и не больно,
Не свою на свете творит он волю,
А значит, не думай, не будет и боли.
 
Но зато его не жалко ни капли,
Знал, на что идёт, подписался, не так ли,
Даже и самому себя-то не жалко,
Стимул вовсе не палка (хотя, впрочем, палка).
 
Первым падает тот, кто себя жалеет,
Он и пары миль-то не одолеет,
Кто глядит назад, как супруга Лота,
Превращается в столп и портит работу,
 
Настоящий воин иной породы,
Он уже во чреве такой природы,
Что умеет ходить хорошо и долго,
Даже с женщиной чувствовать чувство долга,
От разлуки жить до другой разлуки —
Подними же его, как дитё, на руки,
 
Укачай его песней, что хуже бывает —
Это малое, что в груди изнывает.
3-я мировая, Стихи

Три толстяка в одной стране
Решили покадить войне.
Будь постранее та страна,
Могла б на нет сойти война,
 
Но что уж есть — бетон и жесть.
Когда трава попрет — Бог весть.
Возможно, просто никогда.
Не доживешь — так не беда:
Ты все равно ещё живой,
Так сам попробуй стать травой.
 
Рожденный ползать, не летай,
У неба очень острый край,
Порежешь тощий свой живот,
И никогда не заживет,
И не летят туда сего-
Дня самолеты. Ничего,
 
Давай тихонечко ползи,
Увидишь край земли вблизи.
Три дурака, все персть-трава,
Плывут к Стеклянным Островам.
Пустились по морю в грозу.
И мы ползем. И я ползу.
Стихи

На краю неизбывного мрака,
Где торчали остатки забора,
Мёртвый лев и живая собака
О восторгах вели разговоры.
 
Лев признал: умирать — это тяжко,
Хоть потом постепенно проходит.
Но про льва не помыслишь «бедняжка»,
Ибо львиность вовек не преходит.
 
Вот песчаная жёлтая грива,
Пусть истлеет — хронисты запишут…
Лев — как минимум это красиво,
Лев — как будто задумано свыше.
 
А собака сказал: я собака,
Всем собою живу и люблю я.
Мне хозяин советует всяко,
В глупый шнобель порою целуя.
 
Так отрадно ему пригодиться,
Выдаются хозяева штучно.
Может, лучше и львом бы родиться,
Да оно без хозяина скучно.
 
Всё одно помирать честь по чести,
Но пожить лучше с кем-нибудь вместе.
3-я мировая, Стихи

Если кого-нибудь
Запереть в России,
Он ведь, наверное, не сойдет с ума.
Зайцы, как помнится,
Там траву косили,
Пели уверенно — вовсе не тюрьма.
 
Если кого-нибудь
Запереть в Рязани,
Будет не страшно, нормальный городок.
Можно по осени
Солить грибы с глазами,
Вдоль Кремля фланировать, пока еще ходок.
 
Если кого-нибудь
Запереть в квартире,
Он себя, скажем, зарядкой развлечёт.
Руки-ноги шире,
И на три-четыре —
Под лежачий камень вода не течёт.
 
А нам нужно, чтоб текла
И точила камень,
Пара столетий — и камня больше нет.
Хоть бы и водою,
Не нашими руками —
Этому камню две тысячи лет.
 
Если кого-нибудь
Запереть за камнем,
Стражу поставить, чтоб мертвым не утёк…
Кожа велика мне,
Могила узка мне,
Скажет и изыдет, всему поперёк.
 
Кого опять хоронят
Под грудой бумаги,
В смирительной рубашке до страшного суда —
Если кого-нибудь
Запереть в тюряге,
Скажет и изыдет.
Однажды навсегда.
 
Слышишь рокот мерный?
Музыка тупая
Большого неизбежного за кадром в кино.
Это половодье.
Оно подступает.
Разметает камни и нас заодно.
Стихи

E. P. E.
 
Богословие миленький мой никчемушный удел
Ничего не спасёт никому не поможет оно
Бесполезный мальчишка с ракушкой давно поседел
Ни домов ни деревьев ни сына немое кино
 
Все сидит ковыряется в ленте прибоя дурак
Лучше б в море уплыл испытал бы чего оно как
Лучше б сушу разведал а вдруг там сады и поля
И все ждущая рук или праха (ведь прах удобряет) живая земля
 
Дернуть Бога за бороду — план, но не слишком толков
Если даже поверить что есть у Него борода
Лучше ты не читай фолианты других дураков
Лучше просто люби хоть меня, вопреки, навсегда
 
Ты вот лучше в простое поверь ты в живое поверь
Я ушёл но неплотно прикрыта за мной эта дверь
Будет жёсткий сквозняк из-за двери и воздух высот
Собери его в склянку авось повезёт пронесёт
 
Пронесёт как фанерку над городом в шторм грозовой
Вместе с мусором, пеплом, пакетами, палой листвой
Где-то выбросит нА море: ты ли хотел — постигай,
Что такое оно, как возможно нагнуться за край
 
Лучше верь в мои кеды пустые без ног но по форме ноги
Лучше верь в мои песни и их забывать не моги
И нагнувшись за край успевай через фильтры короткого дня
Разглядеть черепаху, слонов. И меня. И меня.
 
 
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Умирать не страшно, если ты дурак.
Остальным-то, братцы, страшно еще как.

Умирать — задачка не для слабаков.
Умереть бы быстро: раз — и был таков.

Умереть не страшно. Умирать — еще б.
Перед рукопашной вспомянуть кого б —
То ль кого родного, то ль Господен гроб —

Папу-маму-кошку, это все не грех.
Девушку немножко, ту, что лучше всех.

Всех, кто не обидел, а наоборот.
То, чего не видел — вдруг увижу вот:

Райские донжоны, где никто не враг,
А маркиз Савоны попросту дурак,

Ходит, милый Боже, больше без соплей,
Ничего не может с девушкой твоей.

Вспомнить, как все было, будет и всегда,
Как тебя не смыла Божия вода —

Или просто Бога? Капельку, чуть-чуть.
Умирать немного. Сдюжим как-нибудь.

3-я мировая, Стихи

Перевалили через перевал.
На перевале кто-то да упал.
За перевалом кто-то да пропал,
Мы же остались. Бог нам помогал.
 
Бог Его знает, что ж Он нам помог,
А разным прочим, видимо, не смог,
Или был занят, или просто строг —
Но вот такой уж нам достался Бог.
 
А еще есть версия — просто повезло.
Бог все управил, чтоб чисто и светло,
Мы же в эту сказку натащили зло —
Вот теперь и падаем, если тяжело.
Все, что мы имели, приливом унесло —
Но остались мы. Строгай себе весло.
 
Над перевалом светят облака,
За перевалом — тихо всё пока.
Точка невозврата — быстрая река.
Эх, да переправа будет нелегка.
Все мы ждали времени, а время не пришло —
Лучше не загадывай, строгай себе весло.
 
Что за перевалом — радость или страх?
Облако в штанах и синица в руках.
Бог есть любовь, а мы, конечно, прах,
Но про любовь мы немножечко в курсах.
3-я мировая, Стихи
Иванов на остановке
В ожиданье апокалипсиса
И апокатастасиса
 
В незнакомом городе
Или знакомом, но плотно забытом
Не бывали здесь, да привыкать и нечего
Иванов есть эсхатологическое ожидание
И апофатическая надежда
Что он сядет в автобус
И куда-нибудь да уедет отсюда
А там где он выйдет на другой остановке
Окажется что ничего этого не было
Ни войны ни повестки ни бегства кромешного
И бабушка так же живёт в Мариуполе
Открытки шлёт — приезжай уже в гости
У нас тут море и Дева Мария
Stella maris sub tuum praesidium
 
Когда совсем уезжаешь, что с собой прихватишь?
Уж точно не открытки, ну разве что парочку.
Новогоднюю с ежиком, пасхальную с заюшкой.
Запихать в бревиарий или в книжку Толкина
Вроде закладки, незаметной и вымершей
Собственно вместе с бумажными книгами.
Иванов, это от девушки? Нет, это от бабушки.
 
Иванов на остановке головой покачивает
Легкая голова, от ветра качается
Табло с расписанием серое дохлое
Автобусы больше сюда не приедут
Да никто никуда Иванова не выпустит.
Но он все же надеется. Стоит и надеется.