3-я мировая, ерунда, Стихи

Посадил дед войну.
И говорит:
— Расти, расти, война, горька! Расти, расти, война, крепка!
Выросла война горька, крепка, большая-пребольшая.
Пошел дед войну тянуть: тянет-потянет, вытянуть не может.
 
Позвал дед контрактников.
Контрактники за дедку,
Дедка за войну —
Тянут-потянут, вытянуть не могут.
 
Позвали контрактники срочников.
Срочники за контратников,
Контрактники за дедку,
Дедка за войну —
Тянут-потянут, вытянуть не могут.
Позвали срочники призывников.
Призывники за срочников,
Срочники за контрактников,
Контрактники за дедку,
Дедка за войну —
Тянут-потянут, вытянуть не могут.
 
Позвали призывники всё мирное население.
Продавщиц там всяких, маникюрщиц, менеджеров, переводчиков:
Чтоб вытянуть войну, и до мышей дотрахаешься.
Мирное население за призывников,
Призывники за срочников,
Срочники за контрактников,
Контрактники за дедку,
Дедка за войну —
Тянут-потянут, вытянуть не могут.
 
Позвало мирное население Господа.
Господи, говорят, Господи,
Ну за что нам это, хорошо ведь сидели,
Ну не очень хорошо, но в целом терпимо,
Вытяни нас отсюда, надорвемся.
Ведь вытянем сейчас эту войну проклятую —
Да сами на ней и подорвемся.
Приди, ей, Господи, и не замедли.
 
А Господь посмотрел на всю эту возню —
— Да Я бы и пришёл, так опять же распнете.
А Я же тоже живой, Мне же тоже больно.
Впрочем, Мне не привыкать.
И Я же уже.
Забиваю вам стрелку, например, в Мариуполе.
3-я мировая, Стихи

Бабушка Кэтлин надвое вилами по воде
Пишет себе тихонечко: быть, по всему, беде.
 
Да уж и переживали мы много-премного бед,
Ломались, да и чинились, и снова видели свет.
 
Помнишь, я говорила: внучек, будет война,
Она как дерьмо под снегом: оттает — вот и она.
 
А ты говорил: да полно, старая ты и кривая,
Война — это только из книжек, больше ее не бывает.
 
Всегда кто-то где-то плачет, кто-то мрет от тюрьмы и чумы,
Но это немного значит, коль скоро это не мы.
 
Все эти злые картинки с замученными котиками,
И африканские дети с проваленными животиками —
 
Это же просто картинки, а мы еще посидим,
Мы переспим эту ночь и проснемся и деток родим —
 
Всегда где-то кто-то предан, а иногда и распят,
Но мы ведь не знаем истины — а вдруг он сам виноват?
 
Бабушка, quid est veritas — спрашивал ты на пике зимы,
А я отвечала, помнишь — что истина — это мы.
 
То, что мы видим — правда, когда мы смотрим с креста.
Иди, смотри и не бойся, правда всегда чиста.
 
Всё, что твои глаза в себя наберут-заберут,
Они же и поочистят, такой уж их глазий труд.
 
Кто-то живой не начат — поделись с ним своей судьбой.
Кто-то убитый заплачет — заплачет вместе с тобой.
 
Вот я сейчас поставлю в духовочку пирожок,
Пока еще есть электричество, и мы поедим, дружок.
 
Сим поедим, и сим победим, и сим переживём,
Война порою случается, а мы всё еще вдвоём.
 
Я ведь такая старая, видала столько смертей,
Но это ни разу не повод не делать новых детей.
 
Тебе не писать твоих песенок, мне не ставить печься пирог —
Вилами по воде рисую врагам Рагнарёк,
Вилами по воде рисую тебе Тир-на-ног’т.
3-я мировая, Стихи

Никто никогда и нигде не рад беженцам
Просто прими это просто пойми моя милая
Просто не расстраивайся что мы именно беженцы
А не почтенные люди из почтенной земли
 
Беженцы это не приятные мигранты
Отступающие со всем возможным достоинством
На заранее подготовленные позиции
Кредитоспособные прилично одетые
Заранее изучившие язык и местный фольклор
 
Беженцы это придурки растерянные
В четырехдневных штанах воняющих хуже Лазаря
А кто этот Лазарь вонючий ты спросишь 
Ну был один такой бедолага рассказывали
У дверей богача валялся вонял
Мешал нормально жить и оскорблял все чувства
Собаки еще его особенно любили
Лизали язвы – собачья слюна целебная
Видно Бог решил что за отсутствием людей
Надлежит обратиться за помощью к собакам
Верное решение, собаки всегда безотказны
А почему четырехдневный – я сам не знаю
С языка сорвалось не обращай внимания
 
Представь если бы у нас на улице
Когда все еще было хорошо и нормально
Поселились бы вот такие как мы с тобой
Ты бы тоже им была не особенно рада
Хотя пару раз вынесла бы им покушать
И рубашку старую отдала бы ненужную
Но когда каждый день – не напасешься рубашек
На четвертый день кончается обоняние
На четвертый месяц кончается сострадание
 
Никто никогда и нигде не рад беженцам
Лопочущим на своем языке непонятном
Не уважающим другую страну и культуру
Ни пирамиды ни статуи бородатые
Не отличающим Тутанхамона от Сатрахотепа
(Да плевать им на культуру, им бы ночлег подешевле)
Считающим что все им по факту должны
Потому что они откуда-то убежали
Сидели бы дома, пересидели бы как-то
Сезон в Египте срывают, места занимают
А могли бы приехать туристы богатые
Из Нижнего Тагила и Месопотамии
 
И всем тут плевать что я хороший плотник
Хоть стол хоть стулья хоть шкафчик сработаю
В Египте и своих плотников достаточно
Нечего претендовать на их рабочие места
И всем плевать что ты готовишь пилаф лучше всех
А поёшь так, что ангелы в небе утираются
Ты ведь поешь на дурацком языке
Которого тут никто не понимает
Кроме только меня и нашего мелкого
 
Ну что ты, Мария, ну что ты, любимая
Хватит уже плакать, главное – мы вырвались
Он у нас живенький, царь не прикончил
Погаными лапами не смог дотянуться
Мы такие удачники такие счастливцы
Я пойду опять на на биржу труда, попробую
Вдруг все-таки выгорит, не может не выгореть,
Потому что мы с тобой Богом поцелованные,
Хотя никто никогда и нигде не рад беженцам.
3-я мировая, ерунда, Стихи

Каждый день дон Педро Гомес

О своем бессилье плачет, 

Прикрываясь епанчою…

 

Я хочу, хочу, хочу
Золотую епанчу,
Чтобы ею прикрываться,
Когда стыд не по плечу.
 
Когда дяденька сосед,
Мне чинивший лисапед,
Начинает есть младенцев —
Ничего стыднее нет.
 
Вроде я-то их не ел,
Вроде я-то не у дел,
Вроде я-то был хороший,
А чего-то поседел.
 
У меня собачка есть,
У меня заначка есть,
Я пишу хороших книжек
Про любовь и смерть и честь.
 
Я давно уже не там,
Где творится этот срам,
Отчего же мне так тошно,
Словно я замаран сам?
 
Я же с оборотнем пил,
Я же с выворотнем жил,
Говорил — хороший парень,
Только чуточку дебил…
 
Но когда он, хохоча,
Машет флагом палача,
О своём бессилье плакать
Помогает епанча.
3-я мировая, Стихи

Пушки говорят весьма убедительно.
Маленькая Муза сидит в подвале.
Все это, конечно, не очень значительно,
Сколько раз её уже убивали.
 
Даже и Троянская так-то убивала!
А уж Альбигойская, помните сами…
Но потом поднявшиеся из подвала
Щедро подавали, делились голосами.
 
Яблоко войны уже черное-спелое,
Скоро упадёт — вот не нам бы на крыши…
Она бы расстаралась и песенку спела бы,
Да и своего-то голоса не слышит.
 
Что же, помолчим до поры и до времени,
А потом всю правду споем и напишем.
Семечко в земле, не достать им до семени,
Главное — дышать, а мы вроде как дышим.
 
Ну походит беженкой по сёлам и весям,
Выпросить монетку удавалось и в гетто.
Пусть их говорят, что сейчас не до песен,
Но не говорят, что песенка спета.
 
Вздрагивает домик и падает лесенка,
Что-то там бабахает, слишком уж близко…
Маленькая Клио ведёт свою песенку,
Слушает ее подвальная крыска.
 
Слушает и плачет.
3-я мировая, Стихи

— Чижик-пыжик, где ты был
Восемь лет?
— Из Фонтанки воду пил.
Или нет,
Я по Невскому ходил,
По-турецки говорил —
Я ведь в Турцию хотел
Улетать…
А еще меж прочих дел
Как-то в клетке посидел —
Я чего не надо спел
Где не нать.
 
— Чижик-пыжик, чем ты жил
Восемь лет?
— Я чижат своих водил
На балет,
Их пацифики учил
Рисовать,
Книжки добрые любить
И воспитанными быть,
То есть зернышек чужих
Не клевать.
 
В общем был как все на свете чижи,
То по правде выводил, то по лжи,
Свои песенки певал
И ни с кем не воевал,
Лишь немного уставал
Горевать.
 
— Так чего ж ты, глупый чиж,
Нынче плачешь и молчишь?
— Та не маю, твою мышь,
Что сказать.
3-я мировая, Стихи

Где ты был, Адам, где ты был, твою мать, Адам?
Как ты смел позволить себе опять оказаться там?
Или ты не видел, не слышал, не осязал?
Или ты не любил и из ниточек не вязал
Колыбель для кошки, не ведал зло и добро,
Не врастал в облегчённое плотью и духом своё ребро,
Разве ты не хотел с рождения, твою мать,
Всё вокруг осязать, имена рождать-раздавать?..
 
Впрочем, матери у тебя и не было никогда.
Уходи отсюда, вовек не входи сюда.
Возвращайся скорее во прах. Оставь сыновьям…
Впрочем, не оставляй, только не сыновьям, Адам.
 
«Да чего же Вы, Отче, пристали-то так ко мне!
Где я был — известно: в окопах же. На войне».
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

В небе сияет золото дня,
А Беатриче послала меня.
 
Добрый маркиз прикупил мне коня.
А Беатриче послала меня.
 
Завтра под Зару, а там беготня…
А Беатриче послала меня.
 
Мир перекроен на новый манер,
Птицы крестовые клином галер
Нашим маршрутом летят, гомоня,
А Беатриче послала меня.
 
Если б меня не послала она,
Сколь бы была выносимей война!
 
Было б уместней грустить о войне,
Гробе Господнем и суке-судьбе,
А не о лесенке в дальнем окне,
А не о ней и себе.
 
Надо бы думать о чем-то другом
Или кого-то назначить врагом,
Чтобы он, гадина, был виноват,
Что меня больше позвать не хотят,
Не позовут, не хотят.
 
Пусть виноваты война, сатана,
Но не она, не она!
 
Блещет стальная вода за бортом.
Как-то когда-то воскресну потом.
 
Перетряхнусь, соберусь из кусков,
Снова сбегу от плетей и оков,
 
Мир разглядев и себя сохраня,
Хоть Беатриче послала меня,
 
Сам напишу себе — иль не поэт —
Новую песенку с новым началом,
Что не она. Не меня. Не послала.
Было не так оно, нет.
3-я мировая, Стихи

А зачем у меня болит это глупое сердце
А затем что оно у меня есть
А зачем мне так больно больно больно
А затем что я еще точно жив
 
У меня очень маленькая молитва
Потому что я не великий праведник
Да и молитвы великих праведников
В определённые моменты очень малого стоят
Моя маленькая молитва не остановит войну
Она точно не воскресит убитых
Но она все же может чуточку-чуточку
Самую маленькую чуточку
Продвинуть в очереди на границе
Машину тех кто бежит от дракона
Автобус тех кто срочно выезжает
Тех кто с собачкой в переноске застрял на КПП
 
Моя молитва — молитва убегающего
Привыкшего бежать от тех кто убивает
Или хотя бы грозит убить важную часть меня
Я не боец, но я профессиональный беглец
Привычный бежать оттуда где делают больно
Многое знающий о свободе и несвободе
 
А тех кто выбрал остаться там где больно
Или не выбрал, а просто остался там где делают больно
Я могу зажмурившись поручить святому Франклу
Святому Корчаку, святому Гаазу
Святому графу Онфруа, святому Сент-Эксу
Святому Бёллю, который стал святым
Когда завещал всем плюнуть на его памятник,
Потому что «Генри не герой. Вообще не герой».
Их молитвы намного сильнее моей.
 
Настанет лето, мне перестанет быть больно
Или хотя бы станет поменьше больно
Кончится война, мне перестанет быть больно
Или хотя бы станет поменьше больно
Христос воскреснет, мне перестанет быть больно
Или хотя бы станет поменьше больно
Но пока, раз уж мне так больно больно больно
Пусть эта боль станет хотя бы молитвой
За тех, кто сейчас застрял на польской границе.
3-я мировая, Стихи

Можете вы представить, что ваш дорогой муж,
По имени например Иван Иваныч Иванов,
С которым вы под сенью цветущих груш
Обнимались практически без штанов,
 
Можете вы представить, что ваш дорогой сын,
Который еще недавно смотрел «Ну, погоди»,
Который вместо каши выклянчивал мандарин,
Который вас на прощание притискивал к груди,
 
Можете вы представить, что ваш дорогой брат,
С которым вы резались в шахматы и в лото,
Что ваш троюродный дядька — вам читавший «Вишневый сад»,
Что ваш дурак-одноклассник, что ваш знакомый никто —
Внезапно подастся в герои пьесы «Вишневый ад»?
 
Что этот ваш кое-кто — изнасилует и сожжет,
Выстрелит деду в затылок, пропорет ребёнку живот —
Когда же и как он успел превратиться вот в это вот
И нынче в Безьере, Гернике и Буче живое жрёт?
 
И думаете, он этого черта назад изблюет изо рта,
И сможет партию в шахматы, а потом погладить кота?
 
Кому бы простить, что вовек не прощается,
И как бы смочь угадать,
В какой же момент оно превращается
И как нам с тобой успеть
Бежать
Или бить
Или умереть,
Чтобы этого не застать.