Hainaut-Constantinople, Стихи

Любовь и голод правят миром,
А также голод по любви.
Собою затыкая дыры
В чужих сердцах, терпи, лови
 
Последние денечки света,
Где свет кому-то ты и есть —
Из тупикового сюжета
Пусть вывезет, к примеру, честь.
 
Терпи, однажды легче будет.
Кто храбр и честен, кто злодей —
Всех обязательно рассудят
Уже не мерками людей —
 
Чье сердце к трапезе готово,
А кто от голода умрёт —
От своего ли, от чужого —
Перед последней из свобод.
Стихи

Если бы твоя смерть была человеком,
Он бы сейчас уже был, поди, шестиклассник,
С ним бы становилось вполне интересно
Поговорить о том и о сем, как с дружочком,
Хоть все равно подросток, эрго — придурок.
Вспомним себя: придурки, хоть умные очень.
 
Вот с годовалой смертью было просто ужасно.
Вечные эти слёзы, и спать не дает ночами,
Режутся острые зубы, такие острые зубы,
Кто-то все время рядом нужен, чтоб выжить.
Тоддлер от слова Tod — очень тяжкий сожитель,
Всё забирает, давать ничего не умеет.
 
Ах, сестра моя смерть, не хотел я таких сестренок!
И на вопрос отвечал — хочу вторую собаку.
Но уж коль скоро есть, принимай, обвыкайся.
 
Сколько еще прождать? К примеру, со смертью за двадцать
Сможем ли поговорить, словно равные, полюбовно?
А когда ей случится, к примеру, за сорок,
Может, и примиримся совсем, и рука об руку,
Чинно беседуя, сможем отправиться дальше и выше,
Будто и я невиновен, и она невиновна.
Стихи

И когда ты от боли кричишь «ту мач»,
К тебе приходит твой лечащий врач
И говорит: послушай, дружок,
Все это уже прошло.
Это просто прошлое, и оно
Обратилось уже из воды в вино,
Не довлеет дневи, не копится впрок,
Смотрит только через стекло.
 
Это нынче просто колода карт,
Что там выдали — всяко новый старт
Для большой игры, и ты точно прав,
Что не ставишь душу на кон.
И когда ты шепчешь себе: «Не плачь»,
С одобреньем кивает лечащий врач,
Коий сам ты и есть, и уходит в шкаф,
Откуда и вышел он.
Стихи

Поль Клодель местами был хуже себя, например, сестру свою обижал.
Но вот как-то полз, но вот как-то грёб, и пытался держать, да не удержал,
 
Он себе не вполне отдавал отчёт, что тут плоть и кожа, а что — скелет,
Но когда он садился и брал перо, из него хлестал невозможный свет.
 
Ах Ты Господи, как же ты нас берёшь, извлекаешь свет из чего уж есть.
И хотя сегодня про боль и грусть, завтра может стать про любовь и честь.
 
О Верлене лучше него? Никто, а Верлен был той еще чёрной овцой,
И огромный свет фонил из него, из всего делал милость в конце концов.
 
О Верлене плакать — молитва и есть, противовесом к понятию «бить»,
А теперь вот Клоделя ругаю я, что мне не мешает его любить.
 
Потому что этот немереный свет — тот, что больше нас — так светло горит,
И я падал сам, и хотел бы не, но «еще пригодишься Мне», говорит.
 
Время быстро катится под откос, замереть и переиграть не дашь.
Отделить от тьмы этот ясный свет — первый день Шестоднева, последний наш.
 
Этот острый свет — словно плотский крик, что мы все равно рождены для неба.
Он приходит снаружи, проходит сквозь, и внезапно вернёшься — туда, где не был.
 
Испрямляется вмиг, что годами вилось, пробегает трещиной по стенам —
И святой Николай с мешком правоты приходит не только к хорошим нам.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Не смотри по заслугам
На проигранный бой,
Без жены и без друга,
Но пока что с собой.
 
Обратись лучше к Богу,
Обернись на Него,
Когда правишь дорогу
Посреди ничего.
 
За спиною махина
Пустоты и ночи…
Мой кузнечик долинный,
Ну хоть ты не молчи.
 
Протяни голосочек
За решётку в окне,
Стань мне строчкой меж строчек,
Обращённой ко мне.
 
Нужно очень немного —
Как в пустыне вода.
Стань мне голосом Бога —
Обернуться куда.
 
Вне покоя и воли
Хоть лазейку открой,
Чуть подальше от боли —
Все, что нужно порой.
 
Если время не лечит,
Я б пространством лечил…
Но взывает кузнечик —
«Самуил! Самуил».
Стихи

Десять лет назад такое-то было!
Рассказать кому — никто не поверит:
Мы тогда дружили, про всё говорили
Десять лет назад.
 
Эти были живы, те еще не родились,
Мельницы Господни мололи иначе,
Или точно так, но казалось — иначе
Десять лет назад.
 
Как нас разметало, чьею же волей —
Неужели нашей? Сказать — не поверят:
Получилось больно, но всё-таки лучше,
Чем десять лет назад.
 
Принесло приливом, уносит отливом,
Ты и я, прикинь-ка, все живы да живы,
Многое не страшно, что было так страшно
Десять лет назад.
 
Что Ты вздумал, Господи? Что-то крутое?
Если так работаешь, я того стою.
Вот бы заглянуть из любопытства пустого
На десять лет вперёд.
 
Впрочем, и не надо: так интересней.
Медленно идем, но всё-таки с песней.
Лет через пятьсот разъясним, что там было
И зачем такое, и «в чем брат тут сила»
Десять лет назад.
Hainaut-Constantinople, Стихи

На свете очень много слёз,
Не вычерпать никак.
Глядишь на прядь родных волос —
И плачешь как дурак.
 
Но мой завет тебе силён,
Мол, сердце приготовь:
«Ты продержись до тех времён,
Как вместе будем вновь».
 
Какие ж это времена,
Храни нас Бог от них!
И там война, и здесь война,
И чаша слёз всегда полна,
И голос Божий тих.
 
А пить так хочется всегда,
Всё ищешь, где ручей…
Теки, соленая вода,
Ты правильней кровей.
 
«Точить слезу — бесплодный труд,
Терпи, покуда жив:
До Бога воды не дойдут,
Какой ни будь разлив».
 
Но кто бы это ни изрёк —
Он врал, и чёрт бы с ним.
Мой голос нынче так далёк,
Но он незаглушим.
 
Пускай тебя достигнет он
В закатной полосе:
«Ты продержись до тех времён,
Как вместе будем все».
Стихи

Ходит дурачок пО свету,
Ищет дурачок, где любовь без боли.
Лезет дурачок к Господу:
Ты, мол, объясни, почему и доколе.
 
Говорит в ответ: «Да не жалуйся,
Все мы умираем, даже Я разочек.
Не забудь обедать, пожалуйста,
Высыпаться, жить и читать меж строчек.
 
Ты люби, не бойся, что кончится —
Лето не сдавай, хоть потом и морозы.
Розу без шипов тебе хочется —
Это ж не причина не сажать свои розы.
 
И, ни дня не брезгуя манною,
Только не храни, просто ешь, будь ласка.
Роза без шипов раз желанная,
Значит, она есть, привезут из Дамаска».
 
Сколькие хорошие померли,
Но за них смертюгой заплачена вира.
Ходит дурачок пО миру,
Ищет дурачок эту розу мира.
Chretien de Troyes, Honfroy de Toron, ерунда, Стихи

Я был Анонимом Тулузским
И мне было очень непросто
Но как-то я справился с жизнью
И все рассказал как было.
 
Я был и графом Торонским,
И мне было даже больнее,
Но как-то я справился тоже
И след заровнял за собою.
 
Я был Тибодо Шампанским,
И как же было обидно
Так мало побыть, так мало!
Но справился, примирился.
 
Я был поэтом Кретьеном —
Ох, как же больно-то было!
И справился, в общем, не очень,
Не дописал, но доспасся.
 
Я был и Марко Кортезе —
Вот уж попал в мясорубку!
Но справился на отлично,
Теперь мне уже не больно.
 
Я был трубадуром Гильемом,
Спасался путём суицида.
Но, как ни странно, спасся.
Хоть было весьма непросто.
 
Я еще буду и буду,
В снегах большой ретирады,
Под Одрином в горькой битве,
Бессмысленной и беспощадной.
 
И всякий раз будет непросто,
Но справимся, дай-то Боже.
И за себя среди прочих.
В хорошей компании легче.
Стихи

И вот мы все ходим-ходим
Бочком-бочком осторожно
А вслед за нами ходит
Ужасное невозможное
 
А мы его и не знаем
И не боимся поэтому
Но двигаемся по краю
Пытаемся быть поэтами
 
Пытаемся честно, страстно
И верим, дружок, не так ли —
Оно может стать прекрасным,
Когда не боишься ни капли.