Что обнаружу в закрытом конверте я,

Что принесет мне гонец?

Можно ли, Боже, такое посмертие —

Просто пожить наконец?

 

Просто проснуться наутро без горечи,

Рядом с любимой женой.

Все молчаливые крики о помощи

Были уже не со мной.

 

Завтрак и книги, простые занятия,

Дождь за окном через раз.

Может, тогда-то сумею понять и я,

Что Ты задумал о нас.

 

Жаль вас, глаза мои, столько вы видели,

Столько — сквозь марево слез.

Камень, который отвергли строители,

Тихо травою порос.

 

Сам говорил Ты, что много обителей,

Каждому сыщут под стать.

Камень, который отвергли строители,

Друг мой, приди подобрать.

Написал я «Прощенье» каламом в пыли,

Только алое вмиг прилило от земли

И окрасило буквы чернилами мира —

Кровью малых, которых на бойню свели.

 

Что ж, со слова «Свобода» решил я начать,

Но легла моя тень на письмо, как печать.

Я себе не судья, только это ко благу:

Когда кровь говорит, будут судьи молчать.

 

Как иссякнет песок в поднебесных часах,

Крик невинного громче, чем гром в небесах

Все расскажет за нас, позволяя умолкнуть:

Будет кровь говорить, будет слушать Аллах.

Наверное, опыт страдания есть у всех,

Он глубже в костях, чем даже опыт любви,

Он неотменим, как непоправимый грех,

Как неодолимый смех, как роды в крови.

 

Затем ли так дороги бедным сердцам людским

Истории, как прилетало и не таким,

Истории боли, сокровища из ларца —

О том, как у тех, других, разбивались сердца,

У лучших, чем мы, у более чистых, чем мы,

И снова срастались, и свет воссиял из тьмы.

 

Смотри же, как он уходит, наш Галахад,

Не брат он тебе по сердцу — по ране брат,

Храни же свой опыт боли, мой Ланселот,

Он единит ещё крепче, чем кровь и пот —

«Он не был светом, но он указал, где свет»:

Он там, где нет его, где его больше нет.

 

Раз всем по патрону в обойме,

Нельзя ли мне дать холостой —

Но смотрит с улыбкой спокойной

На нас неизвестный святой.

Совсем никому не известный,

Ненужный, негодный, не местный,

Притопавший в город небесный

Дорогой весьма непростой.

 

Уж он-то незыблемо знает,

Что истина, как человек,

Не борется. Не побеждает.

Вовек не сдается, вовек.

Берег уходит, бежит от кормы в лучезарной воде,

Жизнь твоя, миленький мой, умирает без крови, без крика.

Можно ведь быть ниоткуда, но быть невозможно нигде.

Некуда больше бежать тебе, лучше ты стой и смотри, как

 

Жизнь твоя, миленький мой, в ее бóльной невечной красе

Делает новый виток, замирая на новом начале.

Ты не такой, как все? Да все не такие, как все.

Один был такой, как все, и Его не такие распяли.

 

Кроме Него никого тебе больше держаться не след.

За кораблем на воде иссякает рождаемый след.

Что для джиннов — воздух, для нас — огонь.

Я дышать им пытался — не удалось.

Как песок в подставленную ладонь,

Благодать прольется, а дальше — сквозь.

 

Где беспечный свет воссиял двоим,

Где до прочего мира — как до звезды,

Где обрящет истину пилигрим —

Ничего нет вкуснее глотка воды,

 

У Моавской чаши, окна светил,

Там, в пустыне нашей, сердцам под стать,

Иоанн Креститель путь проложил,

Чтобы было нам некуда отступать.