Стихи

Мой ангел сказал мне, что вовсе не странно

Искать резонов терпеть:

«Да, у тебя в сердце сквозная рана,

Но ты умеешь ей петь».

 

Казалось бы, песни — слабый задел

И не оправданье всему:

Полно труверов, кто не дотерпел

И не победил эту тьму,

 

Но есть такое мнение, что белый свет

Недаром так нарекли,

И в нем ничего ненужного нет

И в нем ничего проклятого нет,

И мы это вызнать пришли.

 

И этот секрет так велик — обалдеть —

Что сразу и не разглядишь:

Слона в гостиной не углядеть

Порою проще, чем мышь.

 

Но когда ты одним из слепых мудрецов

Ощупываешь слона,

Ты знаешь лучше святых отцов

И лучше всех звездочетов-скопцов,

Зачем эта жизнь нужна.

 

За-ради любви во всем и везде,

За-ради травы и праха,

Людей и собак, и огней в воде,

За-ради отсутствия страха,

 

Дорог, кораблей, переломов в судьбе,

Кавалеров и милых дам,

И тех, кто думает о тебе,

Когда ты не можешь сам.

 

И для благодарности без обмана

За все, что выходит успеть:

Да, у меня в сердце сквозная рана,

Но я умею ей петь.

Птичьи права — это не зимовать

Там, где лежит этот снег.

Серая Шейка, давай, твою мать,

Не поддавайся вовек.

 

Тот не прорвется, кто не победит

Тяжкое слово «домой»:

Тянет дымами родимых обид,

Тянет сумой и тюрьмой.

 

Ветер пройдёт над жилищем людей,

Страх разгоняя и прах,

И донесет голоса лебедей

Биллем о птичьих правах.

 

Плоть говорит — не пойдёт, тяжело:

Что с нее, дуры, возьмёшь?

Птичьи права — это встать на крыло

И улететь куда хошь.

Головокружительная военная карьера

Лейтенанта Анри-Альбана Фурнье,

Который называл себя Аленом-Фурнье,

Потому что был на самом деле Аленом

(Вы просто поверьте, такое бывает) —

Так вот, его головокружительная карьера

Началась в августе 14 года

А кончилась в сентябре того же клятого года

В департаменте Мёз, на одноимённой речке,

В бессмысленной и беспощадной битве

Возле селения Во-ле-Паламэ,

В котором считай ничего и нету,

Кроме старой церкви святого Сентена,

Одного там епископа четвёртого века,

Но зато в гордом гербе этой деревушки

Кроме вепря и корзины есть белая голубка,

А лейтенант Фурнье — такое вот совпадение —

В это время как раз носил под сердцем книгу

О девушке по имени Коломба Бланше,

Вторую по счёту книгу после «Большого Мольна»,

Которую мы никогда не прочитаем,

Потому что головокружительная карьера

Этого лейтенанта французской армии

Завершилась 22 сентября,

Продлившись немногим более месяца,

А Великой Войне пошёл третий месяц

(Как война она была еще совсем младенцем,

Но отлично умела и жрать, и плакать).

И Коломба Бланше обернулась голубкой

И вылетела из его разорванного сердца

Напрямую к Богу в обход читателя.

Двадцать семь лет — иным и меньше досталось,

Такие времена, ну что тут поделаешь,

А до нужного одиннадцатого ноября

Оставалось целых четыре года,

И кровавые реки, и слезные долы,

И девять пар башмаков железных,

И железных посохов целый лес.

 

И никто не нашёл его тела средь многих

В течение следующих восьмидесяти лет,

А то, что нашли, уже не было Аленом,

Поэтому можно считать, что он не умер,

А просто пропал вслед за своей голубкой,

В обход читателя, втянулся в книгу

И в её старом парке с Ивонн об руку

Рассуждает чинно о любви и смерти,

Знатоком обеих окончательно став.

На это одно и надежда.

Жил старик со своею старухой

У самого синего моря.

 

Закинул старик в море невод —

Вытащил золотую рыбку.

Вот это, думает, удача!

Она ж ведь желанья исполняет!

Наконец-то мы разбогатеем,

Заплатим долги по квартире,

Да что там — и новую купим!

И детям по собственной хатке,

Будем ездить в отпуск на море —

Впрочем, стоп, мы и так уже на море.

Посоветуюсь лучше с женою,

У нее фантазия богаче.

Может, стать решит римскою папой

Или важным каким министром.

 

Как взмолится золотая рыбка,

Голосом молвит человечьим:

— Не пускай ты, старче, меня в море,

А пожарь ты меня на сковородке

Или, к примеру, на гриле —

Раз в жизни отведаешь дорады!

Ты ж не первый, кому я попалась,

Кто меня освобождал за откуп.

Отчего, ты думаешь, старче,

В вашем крае сволочи такие

На престолах сидят и мучат

И по тёмным узилищам держат

Тех, кто попросту любит свободу?

Отчего у тебя пенсии нету

И ты вынужден ходить на рыбалку?

Отчего они словно хлеб съедают

Тех, кто мог бы жить и веселиться?

Оттого, что когда-то раньше

Эти парни были рыбаками.

 

Тридцать раз попадалась и три раза

И решила, что ну его, хватит.

Пожила я на свете довольно

И боюсь я уже не сковородки,

А боюсь хотений человечьих.

 

И заплакал старик скупой слезою

И бесплатно отпустил чудо-рыбку:

«Бог с тобою, золотая рыбка!

Твоего мне откупа не надо;

Ступай себе в синее море,

Гуляй там себе на просторе

И учись уже не попадаться».

В кои веки встретишь родственну душу.

А жене мы ничего не расскажем.

Что там готовится — лучше не знать,

Глядя на танцы светил:

Что-то приходит живое опять,

Чуть на поминках отвыл.

 

Против ли нас эта краткая жизнь,

За ли — иль просто река —

Ты не печалься, мой свет, не страшись,

Мы ведь живые пока.

 

Катит ноябрь предовкусьем зимы,

Спит Жеводанская зверь.

Если бы Бог был таким же, как мы,

Хуже бы было, поверь.

 

Рядышком снова проснемся с утра —

Чудо, мы всё ещё тут!

Желтенькие отцветают, пора,

Синенькие зацветут.

Нет,

Миленький ты мой,

не так.

Нет,

Маленький ты мой,

не так.

Эти наши радости драгоценны,

Но при этом стоят-то четвертак.

 

Да,

Только четвертак,

Но он

Всё, что есть в кармане, на хлеб припасён,

Ты же на него покупаешь розу,

Словно даже голод тебе не закон.

 

Девы чинно ждут, как придёт Жених —

Всякий зов иной им скучен и тих.

Горнего взыскали — вот вам и горы,

Только что-то голо и холодно в них.

 

Что ж,

Вот Он и приходит, весел и смел.

Раздаёт подарки, кому захотел.

Приготовьтесь, девы, Он вам покажет,

Как Он этот мир на оси вертел.

 

Хочешь воздаянья? Да просто живи.

Ищешь наказанья? Да просто живи.

Для того ли все это было так больно,

Чтобы под конец не судить по любви.

 

Да,

Новые отныне придут времена,

Да,

Все мы дураки, а надежда одна:

Эта тренировка с маслом в лампаде,

Кажется, не слишком была и нужна.