переводы, Стихи

Льется на застолиях vinus, vina, vinum.
Сладок, нежен женский род, дорог он мужчинам!
Но вино священно есть в роде серединном,
Чтимо за риторику всем духовным чином.
 
Быть лекарством от всего – вот вина задача:
С ним и старая карга как девчонка скачет,
Нищий делается вмиг короля богаче,
Исцеляется слепой, а глухой – тем паче.
 
В целом свете никого нет блаженней пьяниц,
Трезвенник во Царствии Божьем – самозванец:
Не умел как следует пропустить стаканец?
Вечно в адском пламени мучайся, засранец!
 
Отойти от временной жизни к бесконечной
Я хотел бы в кабаке, пьяный и беспечный,
Слыша Божьих ангелов мне привет сердечный:
«Смилуйся над пьяницей, Господи предвечный!»
 
Лучше храма Божия для меня таверна,
Над бутылкою молюсь я нелицемерно,
Дабы хоры ангелов, радуясь безмерно,
В должный час нам грянули: «Requiem aeternam!»
______________________________________
Fertur in conviviis vinus vina vinum.

Masculinum displicet, placet femininum;

Et in neutro genere vinum est divinum,

Loqui facit clericum optimum latinum.
 
Volo inter omnia vinum pertransire:

Vinum facit vetulas leviter salire
Et ditescit pauperes, claudos facit ire,

Mutis dat eloquium, et surdis audire.
 
Potatores incliti semper sunt benigni

Tam senes quam juvenes; in aeterno igni
Cruciantur rustici, qui non sunt tam digni,

Ut gustare noverint bonum haustum vini.

 
Meum est propositum in taberna mori

Et vinum apponere sitienti ori;

Ut dicant cum venerint angelorum chori:

«Deus sit propitius huic potatori».


 
Et plus quam ecclesiam diligam tabernam:

Illam nullo tempore sprevi neque spernam,

Donec sanctos angelos venientes cernam,

Cantantes pro ebriis: «Requiem eternam».
 
(А вообще ужасная на самом деле история, у меня есть что сказать по этому поводу, и чем дальше — тем больше. О советской школе перевода. Главный девиз которой, вкратце, «Не обязательно знать язык оригинала хотя бы как-то, вот тебе примерно подстрочник. Не обязательно знать контекст. Не обязательно переводить эквиритмично и эквилинеарно, читателю это не нужно, читателю нужно не это. Просто сделай складный текст на схожую тему и забей. А мы напишем в аргументированном предисловии, что это перевод Кретьена, Архипииты, Милна про Винни-Пуха, Шекспира, черта лысого: никто никогда не проверит, да и не важно никому». И это повсеместная практика, скорее поражают до слез радости образчики обратного подхода — уважай автора, переводи, что он писал, сохраняй структуру текста, в этом Закон, Пророки и Святой Иероним. Каковой подход практиковал тот же Гаспаров.
Когда, скажем, добрый, умный и талантливый Гинзбург пишет вот такое вот:
________________________________
«Архипиит упивался латынью, выкидывал грамматические коленца: «Fertur in convinium / vinis, vina, vinum; / masculinum displicet / atque femininum,/ sed in neutro genere / vinum est divinum…»
Перевести это дословно немыслимо — получается примерно так: «Ну уж конечно, на пиру — (мой) „вин“, (моя) „вина“, (мое) „вино“ — мужской род отличается от женского рода, но в среднем роде вино божественно…»
Подступиться к этим строкам было крайне трудно: как сохранить чисто латинское баловство в русском стихе?.. Одно было понятно, что латынь должна непременно сверкнуть: даже великого Бюргера, переложившего на немецкий язык отрывок из «Исповеди», упрекали, что он утратил колорит места и времени, изобразив скорее «бунтующего студента» XVIII века, чем веселого, загулявшего средневекового школяра, щеголяющего грамматическими вывертами. Знание латыни имело для школяра или клирика первостепенное значение.
Где-то я вычитал современный Архипииту шванк о бродячем монахе, который, заявившись в чужой монастырь, попросил вина на дурной латыни, перепутав род: «vinus bonus est, vina bona est», — скажем: «Этот вин хорош, эта вина хорошая», — за что и был наказан: ему налили плохого вина. И лишь когда он исправил ошибку, употребив правильное «vinum bonum», ему подали хорошее вино со словами: «Какова латынь, таково и вино»…
В своем переложении я не смог сделать ничего иного, как заставить моего автора просклонять «vinum» — вино — хотя бы в трех падежах:
Ах, винишко, ах, винцо,
vinum, vini, vino!
Ты сильно, как богатырь,
как дитя, невинно.
Да прославится господь,
сотворивший вина,
повелевший пить до дна
не до половины!..»
__________________________
Ну что тут скажешь, когда перестанешь горько плакать… Кроме как — времена изменились, так делать никогда не нужно, так делать недопустимо. Мы будем делать (и делаем) иначе.
Стихи

Перерывчик небольшой
Между первой и второй
(Мировыми войнами).
Пользуй времечко с умом,
Пока мы не под ружьём
И ещё не пойманы.
 
Сядь вот книгу напиши,
Все по правде расскажи
О любви немереной.
Расскажи о ней, о ней,
В глубине коротких дней
Навсегда потерянной.
 
В старом парке над прудом
Огоньки светло горят
В доме незапамятном.
Меж крещеньем и крестом
Перерывчик маловат,
Но его достанет нам.
 
Звонкой драхмой со стола
Жизнь утратилась, прошла —
Отыщи, упрочь ее.
Раз Ивонн случалась в ней —
Мир от этого ценней,
Хоть и одиночее.
 
Выше страхов и обид
Сердце тихое горит,
Улови мне свет его.
Между телом и душой
Перерывчик небольшой,
А порой и нет его.
ерунда, Стихи

С женою первой пьянка
Недолгою была —
Она его таранкой
В сердцах обозвала.
 
Жену его вторую
Сожрали пауки,
Когда она втихую
Кормила их с руки.
 
И с третьею женою
Не вышло ничего —
Она в ковчеге с Ноем
Сбежала от него.
 
Ах, не ходи, морячка,
Гулять на дикий брег —
Там крабы враскорячку
И рыбочеловек.
 
Он парень расторопный
И к дамам непростой —
Печальный, допотопный
И очень холостой.
Honfroy de Toron, Стихи

Шестеро нас было, было нaс немaло,
Мы воевали с кем-то в добрый чaс.
Одного не стaло, будто не бывaло,
Помни деда, замок Баниас.
 
Человек на дудочке,
Ангел нa трубе,
Сыгрaйте эту песенку
И людям, и себе.
 
Пятеро нас было, было нас немало,
Мы дружно собирали арьер-бан.
Одного не стaло, будто не бывaло,
Снёс ему головушку султан.
 
Человек на дудочке,
Ангел нa трубе,
Сыгрaйте эту песенку
И людям, и себе.
 
Четверо нaс было, уже довольно мaло,
Мы в плену сидели — смех и грех, —
Одного не стaло, будто не бывaло,
Было возвращенье не для всех.
 
Человек на дудочке,
Ангел нa трубе,
Сыгрaйте эту песенку
И людям, и себе.
 
Трое нaс осталось, нaс остaлось мaло,
С кем мы воевали? Меж собой!
Одного не стaло, будто не бывaло,
Он, конечно, гад был, но ведь свой.
 
Человек на дудочке,
Ангел нa трубе,
Сыгрaйте эту песенку
И людям, и себе.
 
Двое нaс остaлось, а это очень мaло.
С кем мы воевали? Да ни с кем.
Одного не стaло, будто не бывaло,
И один остался я совсем.
 
Человек на дудочке,
Ангел нa трубе,
Сыгрaйте эту песенку
И людям, и себе.
 
Я один остaлся, выдохнул устало —
Всех нас прибирают в должный час.
И меня не стaло, словно не бывaло,
Но осталась песенка для вас.
 
Человек на дудочке,
Ангел нa трубе,
Сыгрaйте эту песенку
И людям, и себе.
Honfroy de Toron, Стихи

Слух уклони от тех, кто узы пророчит;
Всякий свободен идти, куда он не хочет.
 
Просто не выбирая ни чёт, ни нечет.
Время не лечит — зато вот пространство лечит.
 
Всякий свободен решить не иметь воленья.
Но перед тем осторожно раздай именье:
 
Землю — крестьянам (все два горшка на окошке),
Хрящики от обеда — бездомной кошке,
 
Божие — Богу, царям — прошлогодний снег,
Другу — привет, любимой — верность навек.
 
Всё же, что убивало давно и лично,
Морю Срединному — море к слезам привычно.
 
Все, о чем попросту встав говоришь — «Довольно»,
Морю Срединному — морю не будет больно.
 
Имя последним сбрасывает пилигрим,
Чтобы, нагим пришедши, уйти нагим.
Honfroy de Toron, Стихи

«А может, лучшая победа…»
 
Кто живёт на краю географии,
Не заслуживает эпитафии.
Жил и помер, кому-то был мил.
Но особенно не наследил.
 
Кто откинулся без эпитафии,
Обойдётся и без биографии.
Эй, прохожий, давай проходи.
Не следи. Да и не наследи.
 
Гиппократу такое понравится:
Так-то брезговать темой прославиться,
Что скользнуть еле видным лучом —
Бог заметил, а вы ни при чем.
 
Занырнувший под главными волнами
Не нуждается в милости: полон ей.
У него роза ветра в руке,
Он смотритель на сем маяке.
Стихи

Послушайте не зачатого: всех он свободней
И жизнь его ничто не предопределяет
Широким небытием ограждён от «сегодня»
Ничто его не направляет и не заставляет
 
Нету даже имени, хотя никто и не спросит
Имя же есть насилие: нет на него воли,
Нет никакого выбора — примет ли, сбросит:
Печать чужою рукою, а сам ты не в доле.
 
Попробуй на вкус нерождение — слаще рожденья:
Приходишь в крови, крича от бытийного страха
Отныне открыт для боли и предан боли хотенья,
И что же теперь — конечен? От праха до праха?
 
А ты дураком замираешь: любовь глубоко режет.
И вся она плотяная, из звуков, красок, хотений,
И сквозь тебя проникают все древние те же
Песня — любовь птицы, цветы — любовь растений
 
И ты вместо воздушных — сквозь земные райки и мытарства
Идёшь, называя вещи, чем и славя злую телесность,
Выгнанный взашей из Платонова Государства
За свою полнейшую, абсолютную бесполезность.
Honfroy de Toron, ерунда, переводы, Стихи

Крестушки – популярный жанр коротких духоподъемных крестовых сирвент, не лишенных остроумия и нередко иронизирующих над противником. Основоположником жанра можно с большой долей вероятности назвать трувера, известного в последней четверти XII в. Под прозвищем «Марешаль д’ Утрежурден», жившего при Трансиорданском дворе под покровительством молодого графа де Торон, а впоследствии сопровждавшего его на осаду Акры и на Кипр (биографию трувера см. в статье «Марешаль»).

Творческое наследие Марешаля чрезвычайно разнообразно, однако же все его произведения отличаются характерным чувством юмора и четко выраженной политической позицией: в отличие от многих, он никогда не менял сторон.

Изобретенный им жанр короткой духоподъемной сирвенты быстро обрел популярность, в нем писали многие авторы как эпохи Марешаля, так и более поздних веков. Как часто бывает с произведениями подобных жанров, большинство их утратило авторов и порой имеет несколько вариантов «на злобу дня» в зависимости от времени и места исполнения, но некоторые крестушки мы все же можем уверенно атрибутировать авторству Марешаля лично. Имеется также ряд произведений, скорее всего, приписываемых ему ошибочно. Приведем сначала те, об авторстве которых можно заявлять со всей ответственностью. Мы постарались расположить их в хронологическом порядке.  

  1. Едет к нам король Луи,

На знаменах лилия.

Ну держись, султан Зенги,

Рожа крокодилия!

(Примечание: произведение написано под влиянием сирвенты времен 2-го крестового похода «Ki ore irat od Loovis» в ожидании похода нового).

 

  1. Ах, не езди, Фатима,

С милым на свидание!

За барханом сторожит

Князь Трансиордании.

(Время написания – до 1187 г.)

 

  1. На окошке два цветочка

В замке Тира-города.

Ни за что не променяю

Короля на Конрада!

(Время написания – между 1189 и 1192 гг).

 

  1. Сине море не наполнишь,

В море вражьи корабли.

Всех сержантов не накормишь,

Их на вылазку пошли!

(Время написания – между 1190 и 1192. Неверно атрибутировать произведение к 1188-89 гг, к осаде Керака: упоминание синя моря явно намекает на тот период осады Акры, когда были перерезаны морские коммуникации, что и было причиной голода христианском лагере).

 

  1. Интересно тюрки скачут

По четыре тюрка в ряд!

Я б и дальше любовался,

Да командуют – «Назад!»

(Время написания – наиболее вероятно между 1187 и 1191 гг, период активных боевых действий. Впрочем, возможен и более ранний период).

 

  1. Мимо Акры осажденной

Я без шуток не хожу:  

То им в ров засяду гадить,

То Распятье покажу.

(Время написания – 1191 г., по прибытии английских войск под Акру: присутствует аллюзия на известный подвиг одного из английских крестоносцев, описанный в «Итинерарии» Ричарда Святой Троицы).

 

  1. С неба звездочка упала

Прямо милому на шлем.

Пусть бы все там раздолбало,

Лишь бы взять Ерусалем!

(Время написания – после 1187 года и вплоть до смерти Марешаля. Вечные ценности!)

 

Есть также ряд произведений, ошибочно или не совсем уверенно атрибутируемых Марешалю. Приведем также и их.

 

Ах, спасибо Тебе Боже,

Ах, спасибо тыщу раз:

Мы на тюрков не похожи,

Наши дамы любят нас!

(примечание: атрибутация наверняка ложная, поскольку за интонацией стоит явный крестоносец, а не уроженец Утремера).

 

Во саду ли, в огороде

Граф фон Глейхен мается.

Позови его жениться –

Мигом соглашается!

(примечание: очевидный анахронизм. Следы Марешаля исчезают на Кипре около 1200-х, не ранее 1197 года, вряд ли он мог дожить до 1220-х и ознакомиться с поразительной историей фон Глейхена).

 

Не ходите вы, девчата,

С крестоносцами гулять:

Крестоносцы вас научат,

Как рубашки целовать!

(Эта крестушка – отчетливая аллюзия на песню Гиота де Дижон «Chanterai por mon corage». Интересно то, что ее окончание существует и в другом варианте:

«Крестоносцы вас научат,

Как Шампанью управлять».

Эта версия позволяет легко определить время и место написания: ок. 1200-1201 г., время подготовки графа Шампани Тибо III к крестовому походу, а его супруги – к регентству.)

 

Вариант: 

Не ходите, крестоносцы, 

С печенегами гулять! 

Печенеги вас научат, 

Как приказы нарушать!

(Атрибутация: после битвы под Адрианополем в апреле 1204 года, автор, очевидно, из окружения графа Луи де Блуа.) 

 

Храни Боже пилигрима,

Как заслышишь клич «Бежим!»

Злые твари сарацины,

Умный парень – пилигрим!

(Многие исследователи приписывают это сочинение графу Луи де Блуа (1172 – 1205), видя в нем отчетливую аллюзию на рефрен популярной песни Chanterai por mon corage:

«Храни, Боже, пилигрима,

Как заслышишь клич «Вперед»!

Злы и дики сарацины,

Мне тревога сердце рвёт!»

Сохранились свидетельства, что граф Луи был весьма склонен подогревать свой и чужой боевой дух подобными аллюзиями.)

Chretien de Troyes, Honfroy de Toron, Стихи

Вытерпеть себя — мудрый больше не просит:
Хватит, и с лихвой, помяни моё слово.
Вынести себя, как ребенка выносят
Из огня — испуганного, но живого.
 
Вот она свобода: в любой круговерти
Отличать своё от чужого по лицам.
Будем умирать — так узнаем о смерти,
А пока бы с жизнью дружить научиться.
 
Жизнь моя ты жизнь, ты живи себя дале,
Хоть и временами темны твои речи.
Говорят, тебя зачинали в печали,
А рождали в радости, Богу навстречу.
 
И иных уж нет, а иные далече,
Но нельзя былое соделать не былью.
Долгая любовь мягко давит на плечи,
Словно как большие усталые крылья.
ерунда, Стихи

У Марфы был ручной дракон.
Он обожрал весь Тараскон.
Ах, нет, драконша, не дракон!
Кирие, элейсон!
 
У Клары был ученый кот.
В болезни ей носил компот. *
Ах, до чего полезный кот!
Кирие, элейсон!
 
У Роха был знакомый пёс.
Он хлебушка ему принёс.
Ах, до чего же умный пес!
Кирие, элейсон!
 
Был у Антония** свинья.
Он делал то же, что и я.
Ах, до чего ж мой брат свинья!
Кирие, элейсон!
 
Был у Ионы древний кит,
Его он слопал (без обид).
Весьма богопослушный кит,
Кирие, элейсон!
 
У Валаама был осел,
Болтал и ныл, куда б ни шёл.
Печаль, когда болтлив осел!
Кирие, элейсон!
 
Был у Франциска страшный волк,
Он исполнял вассальный долг.
Ах, до чего послушный волк!
Кирие, элейсон!
 
У Серафима был медведь.
Учился постничать и бдеть.
Довольно рано сдох медведь.
Кирие, элейсон!
 
У Еронима личный лев!
Мешал работать, обнаглев.
Ах, до чего докучный лев!
Кирие, элейсон!
 
А у МартИна*** был аббат.
Ни крысам, ни ему не рад.
Понятный, в общем-то, аббат.
Кирие, элейсон!
 
* Ну, кошка, а не кот, и носила не компот, а салфеточки, но это художественное допущение! 
** у Антония Аббата
*** де Порреса