Hainaut-Constantinople, Стихи

Брат мой, а, брат мой милый
Убей мне моего мужа
Я наш язык забыла
Забыла себя к тому же
 
Я бы сбежала, или —
Да кто же меня спросит
Как никогда не спросили
Бог что хочет приносит
 
Бог этот их христианский
Наших богов сильнее
Да и язык куманский
Валашского победнее
Я его позабыла
Но помню,что это было
Взаправду было со мною
Прежде чем стала женою
 
Помню каменных женщин
Помню воздух свободы
Муж мой на царство венчан
Муж мой славной породы
Это хороший город
Да только дышать нечем
 
Но все равно убей мне
Убей мне моего мужа
Чтобы небо виднее
Чтобы дышать к тому же
Было такое, было —
Взяла я и полюбила,
А когда полюбила,
Тогда и с горя убила.
 
Как это было странно
Хотеть целовать да в губы
Звали меня не Анна
Звали меня Целгуба
Хотеть обнимать кого-то
По сердцу не как работу
Хотеть говорить к тому же
Убей мне моего мужа.
 
Из Бурджоглы мы вышли.
Убей мне моего мужа.
Может не будет жизни
Но точно не будет хуже.
Брат мой, а, брат мой милый,
Поделись со мной своей силой.
Эта звезда над могилой —
Она же нас не забыла.
 
Мы же ведь тоже люди
Не только другим ограда,
Не только часть палисада,
И кто-то нас не забудет,
Когда отойдет осада,
Когда мы в землю поляжем,
Что связано — то развяжем,
И выпьем свою награду —
Стакан снотворного яда.
 
Никто меня не полюбит
Никогда меня не полюбит
Да мне уже и не надо.
 
Убей мне моего мужа.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

В Вакейрасе ничего отродясь не происходило,
И вдруг произошло: оттуда убрался я.
Не то что бы это сильно весь дольний мир изменило,
Но у меня стала жизнь. Совершенно своя-моя.
 
Я со своими этими лохматыми волосами,
Со своим разрывным талантищем и всей грядущей любовью
Сказал всему Вакейрасу: давайте как-нибудь сами,
Я больше не подписываюсь кормить вас собственной кровью.
 
Любезный мой сударь батюшка, любезный мой братик,
Вы все отличные люди, но честно, моя спина —
Не для ремня, а для крыльев. Короче, с меня хватит.
Я всё про всех понимаю, но жизнь у меня одна.
 
Можно бы было убиться. Это выглядит даже мило,
Не то что все эти библейские блудные сыновья.
В Вакейрасе ничего никогда не происходило,
Но однажды чисто случайно там произошёл я.
 
Что-то еще засияет, и я, в правоте уверясь,
Смогу туда оглянуться, увидеть и сзади свет:
Все еще будут помнить, что в мире был глупый Вакейрас,
Оттуда ведь родом Раймбаут, охрененный такой поэт.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

В небе сияет золото дня,
А Беатриче послала меня.
 
Добрый маркиз прикупил мне коня.
А Беатриче послала меня.
 
Завтра под Зару, а там беготня…
А Беатриче послала меня.
 
Мир перекроен на новый манер,
Птицы крестовые клином галер
Нашим маршрутом летят, гомоня,
А Беатриче послала меня.
 
Если б меня не послала она,
Сколь бы была выносимей война!
 
Было б уместней грустить о войне,
Гробе Господнем и суке-судьбе,
А не о лесенке в дальнем окне,
А не о ней и себе.
 
Надо бы думать о чем-то другом
Или кого-то назначить врагом,
Чтобы он, гадина, был виноват,
Что меня больше позвать не хотят,
Не позовут, не хотят.
 
Пусть виноваты война, сатана,
Но не она, не она!
 
Блещет стальная вода за бортом.
Как-то когда-то воскресну потом.
 
Перетряхнусь, соберусь из кусков,
Снова сбегу от плетей и оков,
 
Мир разглядев и себя сохраня,
Хоть Беатриче послала меня,
 
Сам напишу себе — иль не поэт —
Новую песенку с новым началом,
Что не она. Не меня. Не послала.
Было не так оно, нет.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Как в позапрошлой жизни мне говорила бабуля:
Хочешь поплакать — поплачь, когда все уснули.
Сон и дорог, и хрупок, разладишь — так не принудишь,
Хочешь поплакать — поплакай, где других не разбудишь.
Раз уж решил поплакать — поплачь обо всем и сразу,
Чтобы не плакать потом еще два или три раза,
Чтобы зараз отплакать: в Лаворе, скажем, войнушка,
А у маленькой Жанны, к примеру, больное ушко,
А где-то во Фландрии голод, и лето не будет хлебным,
А горе само не отплачется, тут наши слёзы потребны.
 
Бабушка дело знала, много откуда бежала,
Мелкую мамку таскала, трудно ее рожала,
Скольких похоронила, скольких не удержала —
Бабушка дело знала. Плакать мне не мешала.
 
То-то и научила.
Я ведь теперь-то рыцарь,
Рыцарю не пристало слезами чуть что залиться,
Рыцарю не пристало, что дозволено человеку…
Но сердце мое привычно выпрыгивает на реку,
Там и в траву ложится, там и собой давится.
 
И вот, обо всем и сразу. Порой мы все безответны,
Порой мы все бесприютны, с небес почти незаметны,
И наши собаки и кони, и сломанная игрушка,
И чьё-то больное ушко, и как нас всех наебали,
И похоронили Умберто, и очень давно не спали,
Война для меня как платье,
Найдите сорок отличий…
Но как же ты все же могла-то оставить меня, Беатриче.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Когда она сказала — уйди, то это было больней,
Чем все кривые мои пути, чем сотни палок-камней,
Чем под Мессиной проклятый дрот, под Кватро удар копья
И даже чем страшный этот поход,
Великий поход, бесславный поход,
В котором и сгину я,
Но сызмальства крестный науку мне полезную преподал:
Мол, на войне оно как на войне,
Но каждый сам себе на коне
И сам себе генерал.
«Когда послали тебя — ступай, там что-нибудь впереди,
Но только виду не подавай, насвистывая иди,
На нитке болтается — оторви, а то больнее рванет,
И даже от пенделя нелюбви возможно лететь вперёд».
 
Я все запомнил, я не туплю, я с грустью давно знаком,
Да вот треклятое «не люблю» засело в груди древком.
Когда послали тебя — ступай: насвистываешь, идёшь.
Иди, посланник, куда-то в рай,
Древко из раны не вынимай,
А то как дурак помрешь.
 
Ношу я белую грусть мою, как нищий свою нужду,
Однако ж вида не подаю, насвистывая иду:
Мол, все равно, была — не была,
Стащил пару яблочек со стола —
И баста, тому и быть,
В надежде выгрести, ojala,
На тихий голос: «Я соврала.
Ну как тебя не любить».
Hainaut-Constantinople, ерунда, Стихи

Я души спасенья чаю,
Быстро в церковь прибегаю,
Но священник от меня
Убежал как от огня.
Я за свечку — свечка в печку!
Я скорей за часослов —
Он же шмыг! И был таков.
 
Вдруг из тьмы исповедальни,
В довершенье прочих бед,
Вылезает кто-то сальный,
В рясу ветхую одет.
— Ах ты, гадкий, ах ты, грязный,
Ты без исповеди сколько?
Ты нечистей сатаниста,
Весь в грехах, подумать только:
У тебя и тяга к блуду,
У тебя и гнев повсюду,
У тебя так много лени,
Что дивятся и тюлени,
А тюлени, а тюлени
Всех ленивей из зверей!
Исповедуйся скорей!
 
Всяким утром спозаранку
Исповедуются франки,
Фландрцы, немцы, провансальцы,
И ромеи, твою мать!
Ты один с душою грязной
Прешь во храм, в грехах погрязнув,
И бежит от опоздальца
Вся господня благодать.
 
Я — Великий Исповедник,
Знаменитый Монсиньор,
Перед Господом посредник
И тевтонцев Командор!
 
Надо Таинств приобщаться
По утрам и вечерам,
А презренным
патаренам —
Стыд и срам!
 
Если топну я ногою,
Зычно крикну — грешник тут!,
Сей же миг сюда толпою
Инквизиторы вбегут,
И залают, и завоют,
И ногами заскребут,
И тебе, наш брат презренный,
Почем зря люлей дадут —
Прямо в Сену,
Прямо в Сену
С головою окунут!
А ордалия водой —
Это тяжко, сын ты мой!»
 
Вдруг приходит самый лучший,
Мой любимейший легат.
Говорит: «Сынам заблудшим
Наш Господь особо рад!
Так что, отче, не рычите
И ногами не стучите,
Покаяние примите —
И спасется наш собрат!
 
Покаянье жизнь наладит,
Все грехи его загладит,
Будет снова Жан-Батист
Чист, чист, чист, чист!»
 
Как пустился я скорей в конфесьонал,
Все грехи свои поведал-рассказал.
 
Тут Великий Исповедник,
Знаменитый Монсиньор,
Слова Божья проповедник
И тевтонцев командор
Трижды крикнул «Аллилуйя!»
И, лобзая, говорил:
 
«Вот теперь тебя люблю я,
Вот теперь тебя хвалю я!
Наконец-то ты, строптивец,
Монсиньору угодил!
Надо Таинств приобщаться
По утрам и вечерам,
А презренным
патаренам —
Стыд и срам!
 
Да здравствует таинство чудное,
Да сгинут все помыслы блудные,
И злоречье, и лень,
И уныния тень!
 
Давайте ж молиться, поститься,
На милостыню не скупиться,
Во храме, в дому, на осаде,
В плену и в тюрьме, Бога ради —
В Париже, в Лиможе,
И в Заре, блин, тоже,
В стенах и вне стен —
Господу слава, Amen.
Hainaut-Constantinople, ерунда, Стихи

— Перевезите нас через Рукав.
Мы дали зуб дойти к Господню гробу,
Всадить клинки в султанову утробу —
Поскольку правы мы, а враг неправ!
 
— Не повезем мы вас через Рукав.
А ну как тюрки нам же наваляют?
Мы возим только тех, кто нам башляет,
Не повезем мы вас, товарищ граф!
 
— А ну везите нас через Рукав!
Не мы ли вам вчера ваш город брали,
Гусей и кур для вас бесплатно драли —
А вы слились, наш дОговор поправ!
 
— Не повезем мы вас через Рукав.
У нас внезапно корабли сломались,
И не взаправду вам мы обещались —
Не повезем мы вас через Ру…ай!
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Потом приходит, всё приходит —
и благодарность, и любовь,
Когда у папиной могилы
стоишь один, как идиот.
И если мир, как боль, проходит —
зачем же в травоньке любой
Так много Бога, Боже милый,
что сердце плачет и растёт?
 
А есть ещё, к примеру, люди —
все носят смерть в своей плоти,
Но как река несётся к устью,
несутся рысью как-нибудь,
И так желают, верят, любят,
себя пытаются спасти,
Справляясь с невозможной грустью,
заложенной в любую грудь.
 
Зачем же, папа, и когда же
у нас все сделалось не так?
Как оставлял, так и оставлю,
сольюсь, как быстрая вода.
Бывают вечные пропажи.
Бывает, некто сам дурак.
Но я вернусь и всё исправлю.
Сказал бы кто ещё — куда.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Что за плащ, Господня милость,
Не снимать бы век его!
Ничего не износилось,
Кроме сердца твоего.
 
Ничего не поломалось,
Кроме жизеньки одной.
Рядом с прочим это малость,
Мир большой и не дурной.
 
Что же, маленький паломник
На огромном корабле,
Кто-то любит, кто-то помнит,
Кто-то знает на земле,
 
Как ты плакал и смеялся,
Как во тьме ночной старался
Свою музычку играть,
Как ты смерти не боялся,
Но боялся умирать.
 
Ну держись, Земля Святая,
Говорят, в тебя врастают,
Говорят, ты Божий дом…
Птицы яркие взлетают,
Волны ходят ходуном.
 
Жизнь считай что на исходе,
Ты не ведаешь того.
Мир прейдёт, но не проходит,
Не проходит ничего.
 
Будет сильный, будет властный,
Будет тот, кто нить порвёт…
Пой, поэтишка несчастный,
Кто-то где-то подпоёт.
Hainaut-Constantinople, Raimbaldo, Стихи

Можно быть очень хорошим поэтом
И умереть как дурак,
Можно быть славным парнем при этом
И умереть как дурак.
 
Можно быть вовсе не виноватым
И угодить впросак,
Можно быть бедным и даже богатым
И умереть как дурак.
 
Можно быть добрым рыцарем или
Средним, ни так ни сяк,
Можно быть тем, кого все забыли,
И умереть как дурак.
 
Где-то тот самый гриф летает,
Высмотреть ждёт меня,
Но вот гитарочка всё оправдает,
Ноточки всё хранят.
(Невмочки всё хранят!)
 
Можно до смерти бродить по свету,
Чтобы не умирать,
Но нет причины музыку эту
Переставать играть.
 
Больно, не больно — а щиплешь струны,
Помня, как помнит всяк:
Можно попасть в жернова фортуны
И умереть как дурак.
 
Что ж, не о музычке и молиться
Смысла большого нет:
Нет, не спасает, да только длится,
Длинный бросает свет.