Увы, старуха с косой не простила меня

И за мною таскается день ото дня,

Я её достал, сдувая ей одуваны в нос –

И по этому поводу мне под стать

Завещание наново переписать –

Что ж, приписку сделать-то не вопрос.

 

Старик нотариус, слышь, пока я еще жив,

Ты перо окуни в Лионский залив

И красивым почерком напиши

Ярко-синим по белому – этот чувак

Перекур на века покупает за так,

Когда тело его избавится от души.

 

И когда мой дух будет вознесён

Тусовать с Гаврошем и Мими Пенсон,

К друзьям и гризеткам минувших лет —

Тело пусть приляжет в землице родной,

Куда поезд из Парижа катает прямой,

И его конечная станция – Сет.

 

Ох, фамильный мой склеп – не пустым он стоит,

Говоря погрубей, он под завязку набит,

И как кто-то снова туда попрёт,

Я хотел бы сказать – хоть и не судьба –

Эй, ребята, подвиньтесь, вас же тут толпа,

Дайте младшим пройти в свой черед.

 

Но меня я завещаю прикопать вдалеке,

В полосе прибоя, в просолённом песке,

В одной из мелких каменных ниш –

Чтоб дельфины, друзья детства моего,

Заплывали спросить, как я там чего,

К могилке на пляже моем Ля-Корниш.

 

Это славное место, тишина и уют,

Вот и грозный Нептун там не слишком лют —

Даже если случается страшный шторм,

Капитаны кричат: эй, держись, братва,

Приказ – вино и пастис мы выносим сперва,

Спасай бухло, иначе рыбам на корм!

 

Там в пятнадцать лет научался я жить,

Когда стало мне мало тусить и дружить,

Потому что любовь интересней вдвойне —

От одной русалки, дамы с рыбьим хвостом,

Я получил урок любви, самый первый притом,

В полосе прибоя, в теплой волне.

 

Я, конечно, ни разу не Поль Валери,

Трубадур я из мелких – но держу пари,

Что мне посмертно сильней повезло:

Пусть стихи ваши, мэтр, и были круче моих,

Я упокоюсь в местах куда боле морских,

Хоть не вам и никому не назло.

 

Моя гробница меж небом и огромной водой

Не отбросит на землю тени длинной-густой,

Но в ее тени, пусть и очень малой,

И купальщица сможет трусы поменять,

И детишки в песок забегут поиграть,

И построят песочный замок, пожалуй.

 

Вы, пожалуйста, там посадите сосну –

Если можно, то зонтичную, хоть одну,

Над моей могилой и точка —

Чтобы каждый мой еще живой дружок,

Что заглянет выпить на посошок,

Мог бы это сделать в тенечке.

 

А когда до меня долетит издали

Из Италии или с испанской земли

Хоть мистраль, а хоть и трамонтана —

Они на мой строгий покойничий суд

То вилланеллу из-за гор занесут,

То тарантеллу, то сардану.

 

И прости меня Господь, если как-то в теньке

Решит ундина поспать на моем бугорке

Могильном, теплая, нагая –

Я заране прошу меня не счесть мудаком,

Коль тень креста моего внезапно встанет торчком,

Посмертно честь ей отдавая.

 

Бедняги вы, фараоны, бедняга Наполеон,

Да и все, кого сложили отдыхать в Пантеон –

Хоть и были не завистливы вы вроде —

На вещи гляньте трезвее, позавидуйте тому,

Кто как в отпуск отъехал во смертную тьму,

Кто на курорте смерть свою проводит.

 

Смотрите трезво на вещи и завидуйте тому,

Кто как в отпуск отъехал во смертную тьму,

Кто на курорте смерть свою проводит.

Все дары разобрали Твои святые, но грехи мои остаются мне.

Господь мой, однажды на смертном одре, изрядно желт и небрит вполне,

 

Перед самым главным экзаменом я всю свою жизнь листок за листком извлеку на свет,

И вдруг обнаружу, как я богат: благое встречается редко, но вот в дурном у меня недостачи нет.

 

Чтоб подготовиться, Господи, я до сих пор не потратил ни дня,

И кроме грехов не скопил ничего, ни одной причины простить меня.

 

На каждый день свой собственный грех — я скуп беспримерно, веду им счет.

Коль скоро героям и чистым девам под Твоими знамёнами честь и почет,

 

Коль скоро нужны Тебе христиане, которые знали, что радость следовать за Тобой

Одними словами не купишь, что это сокровище в целую жизнь ценой —

 

Доминик и Лаврентий, Франциск и Цецилия — вот они все, на Твой безупречный вкус!

Но если Тебе внезапно зачем-то еще пригодится лентяй и трус,

 

Если захочешь приобрести дурака, надутого гордеца и лгуна,

Неблагодарного и нечистого, с сердцем как каменная стена —

 

Ведь говорят, что не праведных, а именно вот таких Ты пришел спасать —

У Тебя в запасе всегда есть я, если вдруг Тебе будет нас не хватать!

 

Ведь нет под небом ни одного, кто бы что-то особое да не хранил,

Кто в часы досуга в подарок Тебе хоть какую безделку не сочинил

 

В надежде, что Ты придешь посмотреть, на что он потратил столько труда,

И Тебя, возможно, даже порадует странная кривенькая ерунда —

 

Ведь он вложил в нее свое сердце, хотя и не знает, нужна ли она Тебе, не нужна:

Так дочка маленькая моя, немножко горда и слегка смущена,

 

Мне на именины вручает игольницу — прекрасную уточку из лоскута,

Своими руками сшитую, красного бархата, с вышивкой золотом, правда же, вот красота.

Поскольку Бог зеленеет а дуб извините сух

Позвольте мне приоткрыть вам, что рассказал мне Дух:

А Он рассказал намедни, что можно жить без войны

И что мы друг друга мучить отнюдь не обречены

Все эти людские особи способны на смертный бой,

Но есть и другие способы общаться между собой

И есть другие сюжеты — быть чьим-то светом во тьму,

А миссии мучить нету. И мучимым быть самому.

 

Поскольку Бог типа умер, а дуб, извините, жив

Позвольте рассказать вам, что нынче принес прилив:

Ракушки, обрывки пеньки, башмак, браслет нитяной,

Обрывки букета Стеньки с последней свадьбы речной —

Свидетельство на семь-восемь, что всякая плоть трава:

Зачем ты девчонку бросил? Она же была жива!

Чего-то в жизни хотела, любила, скажем, цветы,

А после плыла и пела о том, что мудила ты,

И горний град не заселен, поскольку нехватка слуг,

Поскольку дуб ещё зелен, а Бог показался сух.

 

Да в ней было больше Бога, чем в мерзких твоих челнах!

А надо ведь так немного: не трогать, убраться нах.

Когда же она усвоится, благая простая весть

О том, что дуб не бессмертен, а Бог, извините, есть.