3-я мировая, Стихи

Воистину ль земля равна себе самой?
Где дольний мир — петля, а где — само домой,
И есть ли пересчёт на золото небес,
И есть ли перевод, когда не можешь без
Вот этих чистых слов, что мне певала мать,
Когда ты не готов все перстное отдать
Но разве стоит жить не здесь по грудь в песке
И как проговорить на Божьем языке
Всё то, что смело быть в рождественском носке —
Всю жизнь проговорить на Божьем языке?
 
Кому ты говоришь? Другому иль себе?
На камешке стоишь, на собственной судьбе,
Всяк человек есть ложь, но лгать — нелёгкий труд.
Хоть пост насоблюдешь, хоть вырулишь кашрут,
Родился, ну так что ж, иди куда ведут —
Куда же ты пойдешь, как кожу отберут?
 
А я пойду туда, как кожу отберут,
Где воздух и звезда: волхвовский наш маршрут.
И в спину самому себе до Рождества
Успей сказать во тьму реальные слова,
Погрязшему во лжи, сгустившемуся в муть —
Кого же ты, скажи, пытался обмануть,
Кричал, бежал, палил последние мосты —
Всё то, что ты любил, и есть на свете ты.
 
Ты этого просил? Раз нет, пускай умрёт.
Пускай не хватит сил, займи их наперёд.
Ты честно не любил? Оставь, иди вперёд.
Под килем корабля поднимется волной
Та самая земля, равна себе самой,
Ответ на вечный спор, на «где ты был, Адам» —
Вот точка всех опор. Люблю и не отдам.
Hainaut-Constantinople, Стихи

Всем ведомо, что в теле есть душа.
Дыханье — это взгляд души наружу.
Темна ли жизнь была иль хороша,
Приходит время выдохнуть и душу.
 
А то и с кровью вытечет в песок,
И дальше вдаль и ввысь, в страну-до-детства,
И путь ее так горек и высок,
Что не познать его и не вглядеться,
 
Никак не уложить в твой смертный час,
Не объяснить словами или снами,
Как то, что здесь останется от нас,
Надежды паче снова станет нами —
 
Ты бросишься ко мне, опять дыша,
Вернув себя в себя неотменимо…
Я знаю, где находится душа:
Вот тут, где больно просто нестерпимо.
3-я мировая, Стихи

— Заглянем-ка к Риве.
— Она в Тель-Авиве.
— Ну ладно, ну к Сане.
— Так он в Казахстане.
За сутки граница,
Погодка — убиться,
Но жив и свободен.
 
— Ну ладно, к Володе.
— Но Вовка в Тбилиси.
— Заглянем к Алисе?
— Но Аля и Беня
Нас ждали в Ирпене,
А ныне, а ныне
На том астероиде
Бэ — сто двенадцать,
Где поздно бояться,
Да нам не добраться.
 
— Поехали к Маше.
— Нет, та еще в Раше.
Для нас там засада.
Мне страшно. Не надо.
— Позвать бы Серёгу…
— Здесь больно. Не трогай.
3-я мировая, Стихи

Эх, ядро да на цепи, тяжкие браслеты,
Так хотелось распилить. Что ж, однажды где-то.
Убегали мы бегом, песня не допета,
Будем родину таскать сколько-то по свету.
 
Говорят, солёный хлеб да на той чужбине,
Это Данте говорил. Классно же — солёный.
Ты попробуешь его, понадейся, сыне,
Понадейся, доченька — дом, да не казенный.
 
Я всегда свободным был, да забыл однажды,
Как оно свободным быть — вырубай рубильник.
Мы найдем солёный хлеб, мы найдём от жажды
Что-нибудь надёжное, мы найдём напильник.
 
Можно просто улететь. Распилить браслетку.
Можно, милый, просто жить. На, держи монетку.
 
Если не было земли, если нету тёти —
Обними да поцелуй, долго ли прощаться.
Не дай Бог не урони денежку на взлёте,
А не то, не то, не то
А не то они тебя заставят возвращаться.
Hainaut-Constantinople, Стихи

И смерть моя была ужасна как смерть
Но прекрасна как прекращение жизни
В которой оставалось зияющее отсутствие
Единственного необходимого смысла жизни
Принявшего образ раба, в подобии человеческом
Даже дважды в подобии потому что женщина
Венец так сказать шестоднева творения
Зачем после женщины творить хоть что-нибудь
Хорошо получилось Господь подумал
Наконец получилось совсем хорошо
И заснул спокойно — дело доделано
Просыпаешься, думаешь — здравствуй, милая
Засыпаешь и думаешь — до завтра, милая
Стоило спать, просыпаться стоило.
 
Об этом знают птицы небесные
Об этом знают люди неместные
Как мало стоят сапоги эти красные
Как мало стоят дороги опасные
Когда не расскажешь когда не покажешь
Когда если свяжешь — все одно не развяжешь
Для развязывания нужны другие руки, женские
Мы мужчины только связывать и годимся
Очень крепко связали меня моя радость
И обетами этими и цепями верёвками
Не развяжешься сам только смерть и развяжет
Развязаться уже со всей этой историей
Развязаться и стать наконец свободным
И брачные узы и вассальные узы
И сеньора узы — все они не вечны
Только брачные узы оставь, если можно,
Это даже не цепи, это сцепленные
Руки, которые сами сцепляем.
 
Умираешь и думаешь — чёрт, как же больно
Бог, как же больно, нельзя ли полегче
Но не орать же теперь, не позориться
Нет уж, умру красиво, как в книжке
Как в романе Кретьена, как в святом писании
Как у нибелунгов в окровавленном зале
Очень маленький зал но и я же не крупный
Я оказывается тоже и мал и не вечен
На глазах умаляюсь и это не страшно
Кому-то расти, а кому — умаляться
Как оно говорится — достойно и праведно
Умираешь и думаешь — здравствуй, милая.
3-я мировая, переводы, Стихи

Служили два товарища, ага,
Жили два товарища
Или два товарища…
Товарищ, а?
В одном и том полке.
 
Вот пуля пролетела и — ага…
Вот пуля про тело
Вот пуля проела,
Пуля ела,
и товарищ мой упал.
 
Тады ему я руку протянул, ага,
В ады ему я руку протянул,
В ад руку я тянул
Я нул
Он руку не берёт.
 
Ура! Вперёд!
 
Служили два товарища в одном и том полке.
Perquè!
Raimbaldo, переводы, Стихи

Вот проснешься на войне
В непонятно чьей стране,
Вспоминая, как во сне,
Вместо сна,
Проросло сквозь пену дней,
Чего в мире нет важней
От небес ночных огней
И до дна —
Эта роза, что вечна,
Только роза и важна,
Только роза и важна,
Только она.
 
Этот маленький нахал,
Что грешил и голодал,
Что от смерти убегал
И убёг,
Тот, что пел по кабакам,
То в хлевах, то в замках спал,
Выживал на свете сам
Как уж мог —
Тот же ты, который знал
Эту розу, что вечна,
Только роза и важна,
Только роза и нужна,
Только она.
 
Этот рыцарь молодой,
Что привык шутить с бедой,
По трубе срываться в бой,
Спать в седле —
Вспоминай, что забывал,
Возвращай, что потерял,
Ты всегда ее искал
На земле —
Эту розу, что вечна,
Только роза и важна,
Только роза и нужна,
Только она.
 
Одинокий пилигрим,
Что любил и был любим,
Сам себе ты господин,
Друг и сын —
Это твой последний ты,
Так успей до темноты,
Пока в сумерках видна
Та одна –
Эта роза, что вечна,
Только роза и важна,
Только роза и нужна,
Только она.
 
 
Hainaut-Constantinople, Honfroy de Toron, Стихи

Стойкий стоик мало стоит,
Если толком не стоит.
Чем он сердце успокоит,
Чем он смерть опередит?
 
В жизни стОящего много,
Но так много и болит!
Как же тяжко верить в Бога —
Бог сдаваться не велит.
 
И завидовать не стоит
Не дожившим до седин:
Стойкий стоик много стоит,
Если выстоит один.
 
Ни за что в окно не выйдет,
Будет стойко спать и есть,
И когда никто не видит,
Оставаться тем, кто есть.
 
И звезда на дне колодца
Та же, что над головой —
Чёрный ворон не дождется,
Я стою, пока живой.
 
Что-то мглою небо кроет,
Жизнь по капельке берёт…
Стойкий стоик мало стоит,
Если стоя не умрёт.
3-я мировая, Стихи

Настанет день, когда свобода
Нас встретит радостно у входа
И скажет: всё, друзья, отбой.
Над вами не имеют власти
Тираны, цепи и напасти,
Бери шинель, пошли домой.
 
Снесут темницы под застройки,
И на строительной помойке
Напишет ваши имена
Безвестный граффитист полночный,
Как только выйдет срок бессрочный,
Когда закончится война.
 
А если даже не напишет,
Мой дух где хочет, там и дышит,
Огнём вздымается зола,
Из искры пламя возгорится,
И в нём однажды феникс-птица
Раскроет яркие крыла…
 
— А что ж ты в чёрном и с косою
Пришла, свободушка, за мною?
— Прости, сынок. Уж как смогла.
Стихи

Как на Грифовой горе
Жил прегрозный сыч в ведре.
Среди прочих сычьих дел
Он на золото глядел.
Самый-самый грозный сыч!
Ты перстом его не тычь!
 
Он в ведре сычом сидит,
Он на золото глядит
От великого ума
Бескорыстно, но весьма,
И тогда его глазы
Расширяются в разы.
Самый-самый круглый сыч!
Ты ничем его не тычь!
 
Отчего же у сычи
Золотистые очи?
(это по-български, какое надо ударение!)
Оттого они горят,
Что смотреть он очень рад
И на злато-серебро,
И на грифино перо.
Вот такие очеса
Могут быть у сычеса!
Только помни: грозен сыч,
Ты совсем его не тычь!
Разве только по взаимному согласию.