Когда день славы настаёт,
Калекам с мертвыми почёт,
Да только я один, клянусь,
Без славной смерти обойдусь.
На поле брани, каюсь, я – сорняк, храбрецы,
Я в этой вашей жатве не участвую никак.
Пусть смерть вас прибирает только так, храбрецы,
И плюнет на меня, зачем я ей такой сдался́.
Ты обьясни мне, добрый Бог,
Надо ль Тебе, чтоб я подох?
Разве в обиде добрый Бог,
Если живу я, а не сдох?
Ведь жизнь для счастья нам дана,
Есть, скажем, девушка одна:
Дала потрогать мне рукой,
Где не бывал никто другой.
На поле брани, каюсь, я – сорняк, храбрецы,
Я в этой вашей жатве не участвую никак.
Пусть смерть вас прибирает только так, храбрецы,
И плюнет на меня, зачем я ей такой сдался́.
Разве же плохо, добрый Бог,
Если любил я, а не сдох?
Разве в обиде добрый Бог,
Если любил я, а не сдох?
Нам говорили, верь не верь,
Что человек есть стадный зверь.
Да вот не рвусь я на убой
Дорогой стадною прямой.
На поле брани, каюсь, я – сорняк, храбрецы,
Я в этой вашей жатве не участвую никак.
Сдалось мне ваше поле, я ж сорняк, храбрецы,
Цвету не на виду в ничьём заброшенном саду.
Ты обьясни мне, добрый Бог,
Надо ль Тебе, чтоб я подох?
Разве в обиде добрый Бог,
Если живу я, а не сдох?