(сюжет взят из изборника «Чудеса Богородицы»)
Я – бедный рыцарь из Анжу –
Вам о любви своей скажу,
О той, пред кем ответ держу
За долгий путь и вечный плен.
Открою все вам, не тая,
И пусть история сия,
Как Сад искала тень моя,
Летит орлом от этих стен.
Не ей открыть дорогу в Сад,
Не мне сказать, кто пал, кто свят,
Но может, кто-то бросит взгляд
И скажет: «Будь благословен.
Гоним и горек, ты, слепой,
Ведом был светлою звездой,
И встал с колен, и стал собой,
Кто недостоин встать с колен.»
Родился я в рассвете дня,
И полдень осиял меня,
Когда я в путь седлал коня,
И было имя мне – Ален.
Как младший сын из четырех,
Наследства я и ждать не мог,
И вот, когда почуял срок,
Искать я славы пожелал.
Был к бедным щедр и с ровней мил
Сеньор, которому служил
Всем сердцем я, даря свой пыл
Тому, с кем долг меня связал.
Его прекрасная жена
Была учтива и нежна,
Как роза белая, она
Сияла среди прочих дам.
Как солнца луч в долине зла,
Так прядь ее была светла,
Как будто свет она несла,
Что был положен небесам.
В воскресный день в церковной мгле
Одно я видел на земле –
Как впереди, цветов белей,
Стояла, вся светясь, она.
Кто зрел прекрасную Энид,
Не помнит зла, мирских обид,
С ним словно ангел говорит
С рассвета и до часа сна.
Так год и месяц миновал,
А я, наивный, все не знал,
О чем так сильно тосковал,
О чем мне пела тишина.
Она входила – я бледнел,
Мне улыбалась – песни пел,
Она печалилась – немел,
И знал – душа моя больна.
И я б исчах от странных мук,
Но мне однажды добрый друг
Открыл глаза на мой недуг,
Сказал – «Да ты влюблен, Ален».
И понял тут, кому служу
Я, бедный рыцарь из Анжу,
Что смел влюбиться в госпожу –
И я без боя сдался в плен.
Служенье – свет, служенье – сад,
Когда не требует наград –
И, не ища путей назад,
Я в этот сад вошел, смеясь.
Но тем, кто ждет в любви отрад,
Розарий обратится в ад,
И плод в себе содержит яд,
Вода же обернется в грязь.
Пока и профиля в окне,
И взглядов, брошенных во сне,
Для счастья доставало мне –
Я светел был, я жил в раю.
Но сей огонь сжигать рожден,
Нас медленно объемлет он, –
И не заметишь, как пленен
И волю потерял свою.
И я уже не мог гореть,
Не в силах издали смотреть,
И думал – должен умереть,
Коль не открою ей свой пыл.
А госпожа моя была
Все так учтива и мила,
Как будто боль меня не жгла,
И я одним из многих был.
Мой господин, мессир Гийом,
Смотрел, как таю день за днем,
И был мне ласковым отцом –
Но лишь будил тоску и стыд.
Я думал, что в тиши ночной
Его ласкает ангел мой,
И взгляд я прятал, сам не свой,
Шепча: «Он – муж моей Энид».
Мне снилось, как вхожу я в сад,
Но страж суров у белых врат,
И хоть цветы светло горят –
Мне не сорвать ни одного,
Лишь о шипы изранить плоть,
Ведь не помощник тем Господь,
Кто страх не в силах побороть
Во имя пыла своего.
И так, гоним бедой своей,
На Пасху встал я рядом с ней,
Пред Той, что лилии белей,
Чтоб в церкви дать ей поцелуй.1
И вот, ее коснувшись губ,
Горя в огне, дрожа в снегу,
Я понял – боле не смогу,
Как сердце в латы ни закуй,
Оно прожжет их изнутри –
Скажи же, рыцарь, иль умри,
Пасхальной не узрев зари,
Отвергнут Богом навсегда.
Кем был, и кем я ныне стал –
Мой меч опущен, щит упал,
И кровь, как ключ из мертвых скал,
Из раны льется без стыда.
И я уста свои открыл
И честь свою похоронил,
Сказавши той, кого любил,
О том, что исцелит меня.
Спасти от смерти я молил,
О милосердье – нету сил,
Но губ мой ангел не раскрыл,
Молчание храня.
Тут хор пасхальный гимн запел,
Он славой в куполе звенел,
И так узнать я не успел,
Мне жизнь иль гибель суждена.
Но месса уж завершена,
И с мужем об руку жена
Из церкви вышла, так бледна,
Как будто бы больна.
Так день в неведенье я жил,
То петь хотел, то был без сил,
То страстно Господа молил,
По часу не восстав с колен.
Капелла замка так темна,
Молился я, вошла она,
Сказав во мгле: «О, я должна
Ответить вам, мой друг Ален.»
Увы, она сказала – «Нет,
С другим связал меня обет,
А вам еще немного лет,
И вас любовь другая ждет.»
А дале я и не слыхал,
Я словно раненый упал,
Как тот, кто на себе держал
И не сдержал – небесный свод.
Казалось, через много лет
Очнулся я, и, сердцем сед,
Все повторял ее ответ –
«Оставь меня, иди к другой».
Ну что ж, коль так, подумал я,
То смерть в бою – судьба моя,
Любовь мне будет и семья –
Девица Смерть с своей косой.
Ее одну прижму к груди,
Раз ты сказала мне – «уйди»,
К Святой земле ведут пути,
Йерусалем мне даст покой.
Мой господин, Гийом де Шой,
Сбирал отряд к земле Святой –
Пускай возьмет меня с собой,
Я род прославлю свой.
Прости, Христос, прости меня,
Но я в поход седлал коня,
Не образ Твой в душе храня –
Лик дамы, светел и упрям.
И сарацинские пески,
Не угасив моей тоски,
Молитвам нашим вопреки
Могилой стали нам.
Под Акрой пал мессир Гийом,
А изо всех, кто был при нем,
Остались с другом мы вдвоем,
Да третьей с нами – боль моя.
Искал я смерти в той стране,
Мертвы другие, я ж – во тьме,
С любовью, что болит во мне
И жалит, как змея.
Когда же нес корабль меня,
Я думал, бурность вод кляня,
Что ангел мой, меня храня,
Ко мне жесток, как ни к кому,
И если буря всех возьмет,
И наш корабль ко дну пойдет,
То остров встанет среди вод,
Чтоб быть мне живу одному.
Но все ж, храним от новых ран,
Достиг я христианских стран,
И, воздухом анжуйским пьян,
Восславил Господа, что жив.
И вскоре, в день из светлых дней,
Вошел я к госпоже моей,
И все, что знал, поведал ей,
Колено преклонив.
Как лань, стрелой поражена,
Упала в горести она,
Ее я поднял, и, бледна,
Она глаза открыла вновь.
«Оставьте же меня сейчас,
Коль господин покинул нас,
В сем мире свет любви погас,
Мертва моя любовь.»
И я покинул замок тот,
И зная, что меня не ждет
Никто на свете – в свой черед
Я не стремился ни к чему.
Но друг сказал – в глуши лесной
Живет отшельник, он святой,
И что поделать мне с собой,
Быть может, ведомо ему.
В лесах блуждал я много дней,
Похож на тень в тоске своей,
Не крест Спасителя людей
Неся с собою на щите,
Не крест разбойника того,
Что говорил – «Оставь Его», –
Мой щит был пуст, и ничего
Не начертал я в пустоте.
Но вот часовню я нашел
И на порог ее взошел,
И видел света ореол
Над тем, кто в ней сидел, один.
Я замер и стоял в дверях,
Почуяв тот блаженный страх,
Что сотрясал меня во снах,
Когда я в сад входил.
И обернулся он, седой,
И поманил меня рукой –
И понял я, что он слепой,
Но быстр в движеньях, будто зряч.
«Войди, сынок, в Господень дом,
О горе расскажи своем» –
Но тут пред малым алтарем
Меня сотряс безмолвный плач.
Все рассказал я об огне,
Сжигавшем жизнь и дух во мне,
А после плакал в тишине
О том себе, каким я был.
Он указал мне, не коря,
На статую у алтаря,
И так сказал: «Скорбишь ты зря,
Ведь все – добро, что ты любил.
Мария Дева, мать Христа,
Светла как утро и чиста,
Пред Ней открой свои уста,
Она – заступница в любви.
Ко всем, кто от любви скорбит,
Она добра, и защитит
Тебя от горя и обид –
Всем сердцем к Ней ты воззови.»
И я один остался с Ней,
Прося защиты от скорбей,
И в сумраке свечных огней
Себя в молитве позабыл.
Я счета времени не вел,
И свод ночной звездáми цвел,
Но я, склонен пред Ней, застыл
И душу Ей излил.
Я поднял взгляд – и вся цвела
Часовня, словно сад, светла,
Как с пьедестала вниз сошла
Та, что белее всех лилей,
Чья красота соединит
Лик матушки, почти забыт,
Взгляд госпожи моей Энид –
Но их стократ светлей.
Как описать мне взгляд звезды,
И белых рук Ее цветы,
И стан небесной прямоты –
Ведь в Розе светом стала кровь!2
И как иной утехи ждать,
Когда склонилась к сыну Мать,
Какой иной любви желать,
Коль предо мной – сама Любовь!
И я промолвил, весь дрожа:
«Одно позволь мне, Госпожа –
Меч или крест в руке держа,
Служить Тебе одной!»
Была как райский свет извне
Ее улыбка в тишине,
«Кретьен, – Она сказала мне, –
Ты будешь рыцарь мой.»
Она сказала мне: «Ален,
Забудь печаль, все страхи – тлен,
Велик и благ твой Сюзерен,
Теперь ты – рыцарь мой.»
Кретьен, – Она сказала мне, –
Ты будешь рыцарь мой.
И дланью, что как снег бела,
Коснулась моего чела –
И радость так сильна была,
Что свет померк в моих глазах.
Очнулся я в рассветной мгле,
Как феникс в собственной золе,
И свет стоял по всей земле,
И был я весь в слезах.
И только статуя одна
Стояла в нише у окна,
Бела, как лилия, бледна,
Недвижна, холодна.
Но я припал к Ее стопам
И славил лучшую из дам,
За кою жизнь смеясь отдам,
Лишь позови Она.
Отшельник, рыцарь этих стен,
Мне на прощанье рек: «Ален,
Твой сон был истинно священ,
Так будь благословен.»
«Я не Ален, мой господин,
Теперь я – просто Божий сын,
Зови меня Христианин,
Теперь я – брат Кретьен.»
Оставив шумный мир с тех пор,
Увидел я иной простор –
Тот град, что выше дольних гор
Сокрыт от смертных глаз.
О доле не молю иной –
И в полдень, и в тиши ночной
Святая Роза предо мной
Сияет и сейчас.
Черны одежды у меня,
И нет меча, и нет коня,
Но, верность Госпоже храня,
Я юность возвратил –
Так счастлив отрок, что влюблен,
И Сад во сне увидит он,
И будет счастлив, пробужден –
Дай Бог, чтоб счастлив был!
Но, собираясь в путь далек,
Куда уходят все в свой срок,
Куда не взять с собой листок
Стихов, ни добрый меч, –
Я знаю, кто у тех ворот
С высокой башни взгляд пошлет,
Когда приду я в свой черед
Держать пред Троном речь!
«Кретьен, – Она сказала мне, –
Ты будешь рыцарь мой.»
Так о какой иной стране
Мне говорить – «домой»?
«Кретьен, – Она сказала мне, –
Теперь ты – рыцарь мой.»
Я песнь свою окончил петь,
И боле, верно, не суметь –
Неодолим мне рыцарь Смерть,
Но это не беда.
А вас, мессиры, попрошу
Я за Кретьена из Анжу
И за Эниду-госпожу
Молиться иногда.
01.09.2000