3-я мировая

«Из бьющих рук и хлеба не бери».
Так было раньше. Нынче я беру.
«За правду стисни зубы и умри».
Так было раньше. Нынче не умру.

Поскольку нужно, должно мне дойти
До тех пределов общего пути,
Где в невозвратных жизнях вспыхнет свет,
В котором будет видно, что почём.
Мне нужно стать — ценой убитых лет —

Свидетелем, коль скоро не мечом,
Того, как из оставшихся прорех
В броне над миром, как всегда, во свой черед
С небес на землю правда снизойдёт
И их, земли губителей, убьёт.
И нас убьёт,
Но может быть, не всех.

А кто эти бледные люди, папа, куда они все идут?
А кто эти бедные люди, папа, откуда они идут?
Или это не бедные люди, папа, а просто им нравится тут?
А что эти странные люди, папа, отныне делают тут?
— Они ищут безопасное место, сынок,
Они ищут безопасных мест.

Они ищут, как все на свете люди, сынок, они ищут безопасных мест.
Понимаешь, встаёшь такой наутро, сынок, а на горе возвышается крест.
Повиси-ка на нем, а когда надоест, посмотри-ка немного окрест.
А вон там под горой, например, сынок, а вон там под горой есть жизнь.
Ну так думает в общем каждый второй — что вот там под горой есть жизнь.
И слезаешь с креста, говоришь — красота, я пойду потихоньку туда,
Возвращается ветер, но будет и тишь, vanità di vanità.

— Они ищут, где им будет лучше, папа, они ищут где им лучше жить?
Они ищут, где им пить свое пиво и граппу, они ищут, где им воду пить?
— Они ищут, где им дальше жить, сынок,
Они ищут где им дальше жить.
Где поставить свой чемоданчик, сынок, где постель свою разложить.

— Они точно такие же люди, папа, они точно такие как мы?
А зачем они такие бледные, папа, как будто после чумы?
А зачем они говорят так странно, как будто и не при нас?
Я слышал, на свете есть странные страны, но это же не сейчас.
А зачем они такие бедные, папа, как будто вот эти мы
Им что-то с тобой задолжали, папа, за то что они не мы?

— А знаешь, сынок, посмотри на гору, на ней возвышается крест.
Когда будешь думать про это всё, покуда не надоест,
Покуда не долбаный Рагнарёк, покуда не три сестры —
Покуда им не придет повестка, и когти ее остры —
В Москву да на ярмарку да невест, отведать черной икры,
Такой уж черной-черной икры, всего только переезд —
Нынче нет безопасных мест, сынок,
Нынче нет безопасных мест.

— А кто эти странные люди, папа, хотящие строить дом,
А кто эти сраные люди, папа, и их никому не жалко, папа,
И почему они странно, папа, спят под чужим пальтом?
(Я знаю, пальто не склоняется, папа, но можно склонить пинком.
Почти любого, кто не склоняется, любого, кто нам знаком,
Я знаю, папа, кто не склоняется — можно склонить пинком).
— А это мы с тобою, сынок,
А это мы с тобою, дружок, индо еще побредем.

Очередной опять Рагнарёк, никто не заметит, и нам бы ок,
Когда бы не выскоблен палимпсест — и ох, что там есть внутри…
И временно нет безопасных мест,
Но там на горе, смотри.

Возвышается.

Очень трудно войти в эту реку в стотысячный раз.
Раньше было по пояс, теперь же вода достигает до глаз.
В этот раз я не справлюсь, в этот раз я верняк утону —
Будто мало лежал в прошлый раз прикипевшим ко дну —
Что же, снова пытаться? Поверить, что выйдет, что выйду на том берегу —
Кто-то схватит за руку, поможет —
Прости меня, мама, прости меня, Боже, но я не смогу.

Очень трудно вернуться хотя бы однажды к той самой двери.
Даже коврик придверный визжит — убегай, не смотри,
Наливаются руки свинцом, как же снова суметь постучать?
Снова спросят, кто там, и нельзя, и нельзя промолчать —
Вдруг опять не откроют? Зачем меня снова толкают к дверям от дверей,
Слишком много на свете дверей, и ночей, и аптек, только нет фонарей.

Если б можно устать насовсем, просто сдаться на милость воды.
Если б можно настроить радар за полдня до беды,
Чтоб успеть приготовиться, плавки там, ласты, спасательный круг —
Очень трудно войти в ту же реку хотя бы опять, мой возлюбленный друг,
Очень трудно войти.

Блажен, кто разобьет — да полноте, что вы
Это же метафорические младенцы
Они означают всякую гадость
Это же метафорический камень
Он означает что-то хорошее
Мы же приличные и гуманисты
Мы понимаем все это духовно
Это все было давно и неправда
Это они как-то сами разбuлись
И ненастоящие это младенцы
Несколько кукол и красная краска

Ну ладно, это дети плохих парней
Они бы тоже выросли плохими парнями
Есть и такое толкование мудрых
Вот один Василий немерено мудрый
Всё объяснил как оно положено
«В псалме мол ублажается не тот, кто как-нибудь
Убuвает их детей, но во-первых хочет,
Чтоб uстребляемы были недавно рожденные
(- А о подростках другая проповедь,
А взрослых вообще убuвать нормально,
А старых даже и милосердно,
Пожили уже, уступите место — )
Младенцы, которым ваще не позволено
Придти в возраст, дабы не произвели
Весьма много зла». Весьма много, поняли?

И вообще в писании зря не пропишут
Зря не расскажет батюшка в храме
Новомодном из полимерной резины
(Технологии — тоже скрепа господня!)
А он говорил что западные люди
Оттуда где не восходит солнце
Псиглавцы какие-то проклятые богом
Давно хотят нас всех унuчтожить
Кастрuровать всех мальчиков сделать девчонками
(Береги свой член, тебя тоже касается)
А девочек просто разбuть о камень
Или не помню но что-то ужасное
Причем тут Херсон забыл но при чем-то
Блажен так блажен — Господь разберётся
Признает своих.

• — Что ж ты не знаешь родимых могил
• — Я их забыл.
  Помню отца, его голос и смех,
  Помню их всех,
  Где были счастливы — именно там
  Место цветам,
  Вот они цветики, мачеха, мать,
  Неотчуждаемы как благодать,
  Как не сбежать…
  Или ромашку сорви погадать —
  Любит, не любит, страдать, не страдать,
  Взять ли, отдать.
  Помню, как папе ромашки во гроб —
  Руку на лоб —
  Дальше не помню я, миленький мой,
  Только запомнил, что надо домой,
  Встал и пошёл.
  Мимо чужих позаброшенных сёл,
  Мимо могил.
  Помню дорогу, а это забыл —
  Вышел, отбыл.
  Милый, на том устоял и стою —
  Я и твою
  Верь, позабуду, как только уйду.
  Не подведу.

Маленькая Надийка
Убаюкивает сестренку
Во тьме чужого подвала.
Приговаривает: вернется,
Непременно вернется Вера,
Нашу старшую не убили,
Не по зубам им Вера,
Она просто где-то застряла.
С ней то и дело бывает.
Ее вывезли волонтеры,
Она выбралась, уцелела,
И она за нами вернется,
Если будем держать друг друга.

Мы с тобой не очень большие,
Может, смерть по нам промахнется,
Проглядит, оставит в покое.
Не бойся, Люба, не бойся.
Где наша ни пропадала —
И тут, и там пропадала,
Пропадать-то наша привычна,
Пропадем, а потом найдемся.

Смотри, как жизнь ступает по земле —
Как ангелы у прерафаэлитов.
Лежит сей мир во свете ли, во зле,
Открыт ли космос для космополитов,
Куда нести любовь свою, печаль,
Останется ль, пустым ли станет имя,
Куда они несут Святой Грааль
И можно ли пристроиться за ними —
Какой вопрос, мой друг, какой вопрос…
Пришли смеясь, а уходить всерьёз.

Звезда Полынь опять горит, слепя,
Друг друга убивают человеки,
А жизнь идёт и будет жить себя,
Перетекая из латинов в греки,
И римские дороги заросли,
Но колокол еще гудит вдали,
Давая весть — о чём она, Бог весть,
Одно лишь ясно — дальше что-то есть.

Идут как мы и не идут на вы
Те, кто родится и не пригодится,
И как цветы на солнце смотрят лица,
Поднявшись ненадолго из травы.
И лица их спокойны и пусты,
И из земли спокойные цветы
Встают и раскрываются вперёд,
Не думая, кто раньше всех умрёт,
Но застывая в янтаре-моменте —
Sit finis libri, non finis quaerendi.