Hainaut-Constantinople

Погоди взахлёб дышать —

Не пускает родина.

Из Коровина сбежать

Можно лишь в Коровино.

 

Или все же шансы есть?

Ставши чистой жаждою,

Превратиться в птицу-весть

Всем, а то и каждому,

 

Что великая река

Тоже настоящая,

А цена невелика —

Жизнь, и так пропащая.

 

Если реку перейти

В светлый праздник Троицы,

Может быть, назад пути

Всё-таки закроются,

 

Дуб, терновник, бересклет,

Рваные сандалики —

Не по кругу, а вперёд,

Мой паломник маленький.

 

Под ногами мост поёт

О невозвращении.

Это не о страхе, нет —

Это о прощении.

 

Безымянен и один,

Как же дышишь просто-то!..

Спросят: парень, чей ты сын?

И ответишь: Господа.

Какие ученики мы —

Хоть собственное бы имя

Запомнить, выучить твёрдо:

Носить кое-как (гордо).

 

Вот скажем, замок Вакейрас.

В его кривоте уверясь,

Попробуй, свали-ка, ну-ка:

Родина — та еще сука.

 

И даже когда свалишь,

Достанет, подкатит залежь

Конкретного бурелома:

Не вырвешься — быть ведомым.

 

И имя его пристанет,

Твоей фамилией станет,

И чтоб от него отслоиться,

Придётся… Эх, не годится.

Всю жизнь, вашу мать, учиться?

 

Но жизнь одному учит:

Нельзя никого мучить.

Нельзя никого дрючить —

Потом самого скрючит.

 

Живи себе, будь верным.

Кому обещал — верным.

Пока еще пусть трёхмерным,

А станешь десятимерным,

 

Поскольку святым быть просто,

Хоть в десять, хоть в девяносто,

Поскольку в жизни довольно

Не делать другим больно.

Над бедностью, неволей

Болезнью и нуждой,

Над долгою недолей

И темною водой

Парит в сиянье славы,

Поёт, как птица-жар,

На смех святое право,

Святого Духа дар.

 

Над страхом, Боже правый,

Над теми, кто сильней,

И даже над костлявой —

Над нищенкой Твоей,

Что поступью старушьей,

Ища побыть в тепле,

Выклянчивает души,

Слоняясь по земле.

 

Над местью и злословьем —

Ни плач, ни смех не грех —

И даже над любовью:

Она смешнее всех

И первая смеётся,

Не ведая постов,

Маша со дна колодцев,

Над рощами крестов:

 

«Адам и Ева, сбросьте

Одежды из листвы:

Под кожей всяко кости,

А под костями — вы.

И я свирелью полой

Пою со дна костей:

Нет чище правды голой

И нет ее святей.

 

Капут придёт, конечно,

Всему он голова,

Но смех пребудет вечно,

Покуда я жива.

Есть, Раимбальдо, такие люди —

Они родителей любят.

 

Видеть хотят, скучают и чают

Слышать, когда отвечают.

 

Голосом отчим дела решают,

Маминым — утешают.

 

Носят фамилью по доброй воле,

«Мама», кричат от боли.

 

Снами в минувший дом уплывают,

Колыбельные напевают

 

Сами себе, чтобы вспомнить о свете —

Когда ты еще не в ответе

 

Ни за себя, ни за всё, что в деле

За пределами колыбели.

 

Что ж ты, уродец такой убогой,

Кроме «Прошу, не трогай»

 

Не сохранил для родной-то крови

Иной никакой любови?

 

Всю раздарил чужим на чужбине —

Проку в подобном сыне,

 

Пишущем с моря тряской рукою —

«Просто оставь в покое».

 

С малой припиской — люблю, целую.

До встречи, аминь, аллилуйя.

 

Вот, запечатай в бутыль — и в воду:

Катится мир твой к исходу,

 

Ты примиришься с родиной малой,

Но не сейчас, пожалуй.

 

А письмецо пусть плывёт по волнам,

Божьей любовью полным,

 

Будто в любовь от любви приходящий

Ты не совсем пропащий.

 

Пусть уплывает в стеклянном конверте,

Встретитесь после смерти.

Образованный чистый сытый

С золотым трофеем в руках

Я въезжаю будто не битый

В триумфальную арку нах

 

И никто вовек не узнает

И не спросит накоротке

Кто там тихенько так рыдает

В триумфальной моей башке

 

У какой расспрашивать двери

Что окажется отперта

Отчего и куда потерян

Этот маленький сирота

 

Как тележку бомжик толкает

Как Эдип на плечах — судьбу

Я улиткой свой дом таскаю

За собой на своём горбу

 

Всё осилю, себя забуду

Но лопатки всё сводит зудом

Тёмный голос, животный миф,

Потому что уйти оттуда

Не дано мне, покуда жив.

Что же ты, брат, так темно и тяжко печален,

Словно бы старая тень за твоими плечами —

Это не преданный спутник, давний знакомый,

Вслед за тобою бредущий от дома к дому — 

Есть с кем поговорить, как со старой собакой:

Не отвечает, но может слушать и плакать.

За поражение Бог тебя не осудит, а мир обсудит, да и забудет:

Непобедимых нет, так было и будет.

 

Непобедимых нет, вот и вся недолга.

Все победимы, одни любовью, другие долгом,

Кто лихоманкой, кто собственными сыновьями,

Вражьим оружием или собою сами,

В схватке во Влашских горах, а то на осаде —

Непобедимых нет, да и Бога ради.

 

Каждому — Чёрный рыцарь или Зелёный,

Или окопы у Соммы, или луга у Гаронны,

Так что бояться не след, а держаться стоит,

Сколько получится, дело-то наше простое.

Кто проиграет криво, а кто и прямо.

Только в стихах живёт идеальная дама,

Только в коробке живет идеальный барашек,

Смерть незнакомая всяко знакомой краше.

 

Что же, блажен проигравший, твёрдо стоявший,

Сердце своё ронявший и поднимавший:

Скажут свидетели после конца сраженья —

Будто бы он улыбался в час пораженья,

Весел казался, в последний момент поймав-де

Отсвет непобедимого Солнца Правды.

Быть несчастным не позорно,

Быть печальным — не порок.

На земле глухой и чёрной

Может вырасти цветок.

 

И добро, и зло людское,

Смерть в короне из говна — *

Всё прокатит над тобою,

Как приливная волна.

 

Нелюбовь такая сука —

Разрывает пополам.

Но любовь не проще штука:

Доведет тебя за руку

До креста, а дальше — сам.

 

Если жизнь тебя нагонит,

Чтобы спЕшить на скаку,

Свой мирок сожми в ладони,

Уложи его в строку,

 

Разбери его в кансоне,

Чтобы заново собрать…

И Господь тебя не тронет,

Только разве приобнять.

 

Если долго и примерно

Затаиться и лежать,

То расхочется, наверно,

Хоть куда-нибудь сбежать.

 

Ну, колотят. Ну, привычно,

Всех колотит кто-нибудь.

Хоть обидно, да обычно,

Потерпи да позабудь.

 

Ну, дырища. Ну и что же,

Дыры есть и подырей.

(Если можно, милый Боже,

Прибери меня скорей).

 

Все же детство — это жутко,

Из Чистилища привет.

Но к цепи хотя бы будка,

У иных и будки нет.

 

Но, проснувшись от тревоги,

Видишь вспышкой светлоты

Человечка на дороге —

Это твой бесценный ты.

 

Не заметив, как наспался,

Никому теперь сынок,

Он, похоже, взбунтовался

И как следует утёк.

 

И бездомный, и безродный,

С лёгкой-лёгкой головой —

Он дурак и он голодный,

Но живой, вовсю живой.

 

Сам себе за всё порука,

Хоть и битый, целый всё ж,

Ты возьмёшь себя за руку

И куда-то поведешь.

 

К жизни полностью пригоден

И с собою, и с людьми —

Кто свободен? Я свободен.

Так бывает, черт возьми.

— Меня когда-нибудь попустит?

— Тебя когда-нибудь попустит.

Не поддавайся прежней грусти

И не давайся новой грусти,

 

Беги любви, держись молитвы:

Она любовь, да безопасна.

На острие треклятой бритвы

Не стоит жить, любому ясно.

 

Забудь, покайся, отвлекайся,

Оставь, уйди, замри, не трогай,

От жизни впредь не зарекайся —

Она ведь может быть дорогой,

 

А не Мостом Меча единым,

Не хором ангелов на остром

Конце иглы, и можно сыном,

Не вечным пасынком, не остров,

 

А часть материка, и нате —

За каплей капля камень точит,

И даже Церковь будто матерь,

Не мачеха, и бить не хочет.

 

А эти сказочки — да пусть их,

Пройдут, развеются, отпустят,

Пускай текут во тьме за дверью…

Тебя когда-нибудь попустит?

— Меня попустит? Нет, не верю.

Я тут за морем тихонько пою,

Ты же на лунную эту ладью —

 

Лодочку месяца, годика, дня —

Может быть, смотришь и любишь меня.

 

Может, не стоит оно ничего,

Но если в мире не будет его,

 

Тихого голоса, капельки света —

То для чего и дыхание это,

 

Сбой, бормотанье, метание, дрожь…

Как и поэзию, нас не возьмёшь,

 

Как ни пытайся, кому ни молись —

Всё потому, что кому мы сдались?

 

Луночка-капля, Иудин ковчег,

Слёзка Господня, что плачет вовек

 

Над приключениями дураков,

Что не сдаются вовеки веков.