Hainaut-Constantinople

Потом приходит, всё приходит —

и благодарность, и любовь,

Когда у папиной могилы

стоишь один, как идиот.

И если мир, как боль, проходит —

зачем же в травоньке любой

Так много Бога, Боже милый,

что сердце плачет и растёт?

 

А есть ещё, к примеру, люди —

все носят смерть в своей плоти,

Но как река несётся к устью,

несутся рысью как-нибудь,

И так желают, верят, любят,

себя пытаются спасти,

Справляясь с невозможной грустью,

заложенной в любую грудь.

 

Зачем же, папа, и когда же

у нас все сделалось не так?

Как оставлял, так и оставлю,

сольюсь, как быстрая вода.

Бывают вечные пропажи.

Бывает, некто сам дурак.

Но я вернусь и всё исправлю.

Сказал бы кто ещё — куда.

Что за плащ, Господня милость,

Не снимать бы век его!

Ничего не износилось,

Кроме сердца твоего.

 

Ничего не поломалось,

Кроме жизеньки одной.

Рядом с прочим это малость,

Мир большой и не дурной.

 

Что же, маленький паломник

На огромном корабле,

Кто-то любит, кто-то помнит,

Кто-то знает на земле,

 

Как ты плакал и смеялся,

Как во тьме ночной старался

Свою музычку играть,

Как ты смерти не боялся,

Но боялся умирать.

 

Ну держись, Земля Святая,

Говорят, в тебя врастают,

Говорят, ты Божий дом…

Птицы яркие взлетают,

Волны ходят ходуном.

 

Жизнь считай что на исходе,

Ты не ведаешь того.

Мир прейдёт, но не проходит,

Не проходит ничего.

 

Будет сильный, будет властный,

Будет тот, кто нить порвёт…

Пой, поэтишка несчастный,

Кто-то где-то подпоёт.

Можно быть очень хорошим поэтом

И умереть как дурак,

Можно быть славным парнем при этом

И умереть как дурак.

 

Можно быть вовсе не виноватым

И угодить впросак,

Можно быть бедным и даже богатым

И умереть как дурак.

 

Можно быть добрым рыцарем или

Средним, ни так ни сяк,

Можно быть тем, кого все забыли,

И умереть как дурак.

 

Где-то тот самый гриф летает,

Высмотреть ждёт меня,

Но вот гитарочка всё оправдает,

Ноточки всё хранят.

(Невмочки всё хранят!)

 

Можно до смерти бродить по свету,

Чтобы не умирать,

Но нет причины музыку эту

Переставать играть.

 

Больно, не больно — а щиплешь струны,

Помня, как помнит всяк:

Можно попасть в жернова фортуны

И умереть как дурак.

 

Что ж, не о музычке и молиться

Смысла большого нет:

Нет, не спасает, да только длится,

Длинный бросает свет.

Погоди взахлёб дышать —

Не пускает родина.

Из Коровина сбежать

Можно лишь в Коровино.

 

Или все же шансы есть?

Ставши чистой жаждою,

Превратиться в птицу-весть

Всем, а то и каждому,

 

Что великая река

Тоже настоящая,

А цена невелика —

Жизнь, и так пропащая.

 

Если реку перейти

В светлый праздник Троицы,

Может быть, назад пути

Всё-таки закроются,

 

Дуб, терновник, бересклет,

Рваные сандалики —

Не по кругу, а вперёд,

Мой паломник маленький.

 

Под ногами мост поёт

О невозвращении.

Это не о страхе, нет —

Это о прощении.

 

Безымянен и один,

Как же дышишь просто-то!..

Спросят: парень, чей ты сын?

И ответишь: Господа.

Какие ученики мы —

Хоть собственное бы имя

Запомнить, выучить твёрдо:

Носить кое-как (гордо).

 

Вот скажем, замок Вакейрас.

В его кривоте уверясь,

Попробуй, свали-ка, ну-ка:

Родина — та еще сука.

 

И даже когда свалишь,

Достанет, подкатит залежь

Конкретного бурелома:

Не вырвешься — быть ведомым.

 

И имя его пристанет,

Твоей фамилией станет,

И чтоб от него отслоиться,

Придётся… Эх, не годится.

Всю жизнь, вашу мать, учиться?

 

Но жизнь одному учит:

Нельзя никого мучить.

Нельзя никого дрючить —

Потом самого скрючит.

 

Живи себе, будь верным.

Кому обещал — верным.

Пока еще пусть трёхмерным,

А станешь десятимерным,

 

Поскольку святым быть просто,

Хоть в десять, хоть в девяносто,

Поскольку в жизни довольно

Не делать другим больно.

Над бедностью, неволей

Болезнью и нуждой,

Над долгою недолей

И темною водой

Парит в сиянье славы,

Поёт, как птица-жар,

На смех святое право,

Святого Духа дар.

 

Над страхом, Боже правый,

Над теми, кто сильней,

И даже над костлявой —

Над нищенкой Твоей,

Что поступью старушьей,

Ища побыть в тепле,

Выклянчивает души,

Слоняясь по земле.

 

Над местью и злословьем —

Ни плач, ни смех не грех —

И даже над любовью:

Она смешнее всех

И первая смеётся,

Не ведая постов,

Маша со дна колодцев,

Над рощами крестов:

 

«Адам и Ева, сбросьте

Одежды из листвы:

Под кожей всяко кости,

А под костями — вы.

И я свирелью полой

Пою со дна костей:

Нет чище правды голой

И нет ее святей.

 

Капут придёт, конечно,

Всему он голова,

Но смех пребудет вечно,

Покуда я жива.

Есть, Раимбальдо, такие люди —

Они родителей любят.

 

Видеть хотят, скучают и чают

Слышать, когда отвечают.

 

Голосом отчим дела решают,

Маминым — утешают.

 

Носят фамилью по доброй воле,

«Мама», кричат от боли.

 

Снами в минувший дом уплывают,

Колыбельные напевают

 

Сами себе, чтобы вспомнить о свете —

Когда ты еще не в ответе

 

Ни за себя, ни за всё, что в деле

За пределами колыбели.

 

Что ж ты, уродец такой убогой,

Кроме «Прошу, не трогай»

 

Не сохранил для родной-то крови

Иной никакой любови?

 

Всю раздарил чужим на чужбине —

Проку в подобном сыне,

 

Пишущем с моря тряской рукою —

«Просто оставь в покое».

 

С малой припиской — люблю, целую.

До встречи, аминь, аллилуйя.

 

Вот, запечатай в бутыль — и в воду:

Катится мир твой к исходу,

 

Ты примиришься с родиной малой,

Но не сейчас, пожалуй.

 

А письмецо пусть плывёт по волнам,

Божьей любовью полным,

 

Будто в любовь от любви приходящий

Ты не совсем пропащий.

 

Пусть уплывает в стеклянном конверте,

Встретитесь после смерти.

Образованный чистый сытый

С золотым трофеем в руках

Я въезжаю будто не битый

В триумфальную арку нах

 

И никто вовек не узнает

И не спросит накоротке

Кто там тихенько так рыдает

В триумфальной моей башке

 

У какой расспрашивать двери

Что окажется отперта

Отчего и куда потерян

Этот маленький сирота

 

Как тележку бомжик толкает

Как Эдип на плечах — судьбу

Я улиткой свой дом таскаю

За собой на своём горбу

 

Всё осилю, себя забуду

Но лопатки всё сводит зудом

Тёмный голос, животный миф,

Потому что уйти оттуда

Не дано мне, покуда жив.

Что же ты, брат, так темно и тяжко печален,

Словно бы старая тень за твоими плечами —

Это не преданный спутник, давний знакомый,

Вслед за тобою бредущий от дома к дому — 

Есть с кем поговорить, как со старой собакой:

Не отвечает, но может слушать и плакать.

За поражение Бог тебя не осудит, а мир обсудит, да и забудет:

Непобедимых нет, так было и будет.

 

Непобедимых нет, вот и вся недолга.

Все победимы, одни любовью, другие долгом,

Кто лихоманкой, кто собственными сыновьями,

Вражьим оружием или собою сами,

В схватке во Влашских горах, а то на осаде —

Непобедимых нет, да и Бога ради.

 

Каждому — Чёрный рыцарь или Зелёный,

Или окопы у Соммы, или луга у Гаронны,

Так что бояться не след, а держаться стоит,

Сколько получится, дело-то наше простое.

Кто проиграет криво, а кто и прямо.

Только в стихах живёт идеальная дама,

Только в коробке живет идеальный барашек,

Смерть незнакомая всяко знакомой краше.

 

Что же, блажен проигравший, твёрдо стоявший,

Сердце своё ронявший и поднимавший:

Скажут свидетели после конца сраженья —

Будто бы он улыбался в час пораженья,

Весел казался, в последний момент поймав-де

Отсвет непобедимого Солнца Правды.