Не тревожься, тебя непременно осудят,

Не бывает иначе с такими, как ты.

Подлый будет казнить, честный сетовать будет,

Что поделать, мы все не чисты.

 

Правда вечно беднее и глубже под спудом,

Чем сыны полуправды, двенадцать колен.

Но она прорастает неведомым чудом

Кое-где через каменный плен.

 

Вот и горечь навек не захватишь с собою —

На исходе у каждого руки пусты.

Ни даров золотых, ни следов от побоев,

Лишь бы справиться до темноты.

 

Только это возьмешь — в далеко и повсюду —

Правду нищую, чистую, словно вода.

Не тревожься, тебя непременно забудут.

И отпустят уже навсегда.

Не заводи со смертью отношений,

Из рук ее не принимай сластей,

Не обращай униженных прошений

В часы страстей.

 

Якшайся лучше с жизнью, этой малой

И ненадёжной нищенкой Творца,

Себя всего от сердца ей пожалуй,

Чтоб до конца.

 

Погасят свет, но нынче колокольчик

Еще звенит уныло под дугой,

А то и не уныло — если хочешь,

Есть звон другой.

 

Курящегося льна не потревожишь

Дыханием — и пусть, не в этом суть.

И вот еще: хорошим, если можешь,

Хорошим будь.

 

Да, не готов, да все тут не готовы,

Носи орнат, а то корми щенят.

Зачем-то это нужно, право слово,

Там обьяснят.

 

…Вот ты ушёл, а музыка осталась.

Такая жалость.

Но не только жалость.

Герою дышится легко, но, в сущности, под водой.

Немало дней он там проведет, красивый и молодой,

Не виноватый — судьбою сбило, волною смело с земли —

Ища ответа, нельзя ли было, чтоб воздуха завезли.

 

Не вылавиро (ох Боже правый), -лавировали корабли,

Хотя лавировали на славу, старались уж как могли.

Все зарастает на Божьем свете — кора ли, шрамы войны.

У Иова были новые дети, но прежние лезли в сны.

 

Вот только немного страшно за Бога, когда ты не виноват —

А вдруг Ему уже слишком много, коль скоро Ему болят

Любые раны любых невинных, подранков любых времен.

Вдох-выдох короткий. А следом длинный. Научишься, как и Он.

Что обнаружу в закрытом конверте я,

Что принесет мне гонец?

Можно ли, Боже, такое посмертие —

Просто пожить наконец?

 

Просто проснуться наутро без горечи,

Рядом с любимой женой.

Все молчаливые крики о помощи

Были уже не со мной.

 

Завтрак и книги, простые занятия,

Дождь за окном через раз.

Может, тогда-то сумею понять и я,

Что Ты задумал о нас.

 

Жаль вас, глаза мои, столько вы видели,

Столько — сквозь марево слез.

Камень, который отвергли строители,

Тихо травою порос.

 

Сам говорил Ты, что много обителей,

Каждому сыщут под стать.

Камень, который отвергли строители,

Друг мой, приди подобрать.

Написал я «Прощенье» каламом в пыли,

Только алое вмиг прилило от земли

И окрасило буквы чернилами мира —

Кровью малых, которых на бойню свели.

 

Что ж, со слова «Свобода» решил я начать,

Но легла моя тень на письмо, как печать.

Я себе не судья, только это ко благу:

Когда кровь говорит, будут судьи молчать.

 

Как иссякнет песок в поднебесных часах,

Крик невинного громче, чем гром в небесах

Все расскажет за нас, позволяя умолкнуть:

Будет кровь говорить, будет слушать Аллах.

Наверное, опыт страдания есть у всех,

Он глубже в костях, чем даже опыт любви,

Он неотменим, как непоправимый грех,

Как неодолимый смех, как роды в крови.

 

Затем ли так дороги бедным сердцам людским

Истории, как прилетало и не таким,

Истории боли, сокровища из ларца —

О том, как у тех, других, разбивались сердца,

У лучших, чем мы, у более чистых, чем мы,

И снова срастались, и свет воссиял из тьмы.

 

Смотри же, как он уходит, наш Галахад,

Не брат он тебе по сердцу — по ране брат,

Храни же свой опыт боли, мой Ланселот,

Он единит ещё крепче, чем кровь и пот —

«Он не был светом, но он указал, где свет»:

Он там, где нет его, где его больше нет.