3-я мировая

Пишет письмо: здравствуй, дяденька Путин.

Ты взаправду хочешь нас всех убить?

Но зачем? Чтобы что? Чтобы сел на престол

Какой-нибудь твой чёрный полковник в усах,

Чтобы папа мой вынул из сарая ружьё,

Чтобы мама брусчаткой запаслась, керосином,

Чтобы старая бабушка взяла старые вилы,

Чтобы полковника тоже убили?

 

Его же никто тут ни за что не полюбит,

А у тебя нет столько солдатиков, чтоб они всё шагали, шагали,

Ни о чем не спрашивая, стреляли из стрелялок,

Убивали и мёрли, убивали и мёрли еще лет десять…

Они, конечно, сволочи, но могли бы быть люди.

Неужели ты просто любишь, когда убивают?

Может, проще будет самому застрелиться,

Если уж тебе так нравится смерть?

 

Ответь, дяденька Путин: ты взаправду чудовище —

И таких вас там много, и все с тобою согласные,

Или я просто чего-то не понимаю по юности,

И все это сон, и мы скоро проснемся,

И дом мой на месте, и подружка моя из Питера,

Как обещала, приедет в гости в июне?

 

И пресс-секретарь, прочитавши письмо,

Которого, разумеется, адресат не увидит,

Садится и пишет в ответ: не грусти,

Дорогая Ксюша, когда все ваши сдадутся,

Когда город и дом твой рассыплются прахом,

Когда все перемрут, станет много светлее,

И мы пригласим тебя приехать в Москву,

Мы скатаемся в парк культуры и отдыха,

Ты увидишь, что мы тут совсем не чудовища,

У нас очень много культуры и отдыха,

И женских прокладок, и памперсов даже,

И вкусных бутербродов, не чета макдаку,

И запчастей самолетных, и сотовых телефонов,

И вовсе не страшно. Вообще не страшно.

 

А потом он кусает авторучку за хвост

И приписывает: прости. Это все неправда.

На самом деле у нас тут правда чудовище.

Но мы не понимаем, что с этим делать.

Когда оно вами подавится, примется за нас.

Передай своим маме, бабушке, папе —

Не сдавайтесь. Все равно ни за что не сдавайтесь.

 

И с улыбкой спокойной запечатывает письмо,

Ставит штамп канцелярии президента

И кидает конверт в ящик для супербыстрой почты,

И с чистой совестью идёт стреляться:

Хоть что-то успел.

Были бы глаза, а слёзы найдутся.

Были бы дома, а бомбы найдутся.

Был бы Рокамболь, а море найдётся.

Был бы корабЕль — а айсберг найдётся.

 

Были б мы с тобой попозже родившись,

На любовь и жизнь друг для друга сгодившись,

Мы бы вот тогда бы поплакали тоже —

Как же было можно так, милый Боже?

Как над книжкой плакать, росою прольётся —

Были бы писатели, сюжет-то найдётся.

 

Были бы живые, а смерть-то найдётся.

Была бы Красна Шапочка… А волк не дождется.

Вырастет девчонка, звать Марианна,

И на баррикады от волков окаянных.

Вырастет девчонка, всё переможет,

Никакого волка не пустит на ложе.

 

Был бы только Тёма, коль Жучка в колодце.

Были бы живые, любовь-то найдётся.

Было б что терять — потеряли бы точно.

Был бы только замок — и есть, да песочный.

Было бы лодчонок, а волна-то подкинет.

Был бы только Бог, а суд не преминет.

Сами же, всё сами. Да как же не стыдно?

Было б только небо, а с неба всё видно.

Был у упупика старый сад,

Летний-прелетний красивый сад.

Белые женщины там стоят —

Статуи там стоят.

 

Разные травы стоят, дерева,

Как из какой-то книжки глава,

Книжки про детство в летней ночи,

Про непотерянные ключи

И про фонарика свет досель,

Где проживает студент Ансельм,

Светит фонариком всей земле

В белой-пребелой мгле.

 

Замертво спят там сотни шагов

Милых друзей и глупых врагов.

Только вот лето раз — и прошло,

Надо упупику на крыло,

Надо вставать на крыло.

 

А и куда упупик летит?

А полетит он, куда хотит.

В новый летит он какой-то сад,

Где золотые шпили стоят,

Где потихоньку течёт Дунай,

Где для Упупия, так и знай,

Лучеобразно дорожки текут,

Все как в Италиях, только тут:

Новое, странное говорят:

Вот тебе Новый Сад.

 

Гребень подъявши, расправив хвост,

Смотрит Упупий на новый мост,

Смотрит на новый цветущий край

И выдыхает, чай.

Белые дамы в летнем саду,

Лето случится — и я приду,

Все расскажу про другие сады,

Сидя у прежней воды. 

 

А ведь как было просто — скататься в Киев к друзьям.

А потом они к нам, а весной все вместе в Сантьяго…

Застегнулся наш мир на молнию по краям,

В темноте переноски собачка скулит, бедняга.

 

Кто сажает деревья, а кто взрывает дома,

Голос первых под крики вторых уже еле слышен.

Мы напишем про тех и других, не сойдя с ума,

Когда книги опять станут нужными — всё напишем.

 

Бога ради, двигайся, перегоняй беду —

На каком бишь пароме, поезде, пароходе

Ты глядишь на далекую горькую ту звезду,

На которую я гляжу, и время уходит.

 

Наше время несётся потоком к этой звезде,

Заворачивается смерчем, кроет разливом…

Ещё встретимся все, на Крещатике или где,

Только будьте мне живы, будь ласка, будьте мне живы.

И травка будет в свой черёд,

И даже солнышко блестит.

Но чей-то Град зачем-то прёт,

С войною в сени к нам летит.

 

— Вы кто, несчастные юнцы,

Зачем вы здесь, что вас ведёт?

— Мы молодой войны гонцы,

Она нас выслала вперёд!

 

Ей две неделечки сейчас,

А жрёт и срёт — ебёна мать!

Она с зубами родилась,

Она подменышам под стать —

 

Слыхали сказки про троллят?

Есть время разгребать дерьмо,

Есть просто время-камнепад…

…Неужто ж я? Оно ж само.

Маленькая птица

На большой войне,

Что тебе приснится

В кратком тихом сне?

 

Золотое поле,

В поле колеи,

Всё покой и воля,

Все они твои.

 

На небесной мессе

В синь звенит зенит,

И платан в Одессе

Листьями шумит.

 

Птичка-невеличка,

Яркий хохолок,

Что расскажет птичка —

Всё услышит Бог.

 

Что она увидит —

Всё запомнит Он,

Кто её обидит —

Тот с позором выйдет,

Не допущен в сон.

 

Кто рассвет пророчит

На изломе дня,

Кто идёт по ночи,

Звёздами звеня,

 

За одну монетку

Птичек двух купить

И, открывши клетку,

Тихо отпустить

 

По тот край печали,

В несожженный сад,

Лишь бы вы звучали,

Песней возвещали —

Не всесилен ад.

 

Шрамом станет рана,

Перья отрастут,

В Киеве каштаны

Листьями пойдут.

 

Воздух тянет серой,

Но во сне поёт

Маленькая вера,

Песенка без нот:

 

Будет Украина,

И платан старинный

Будет расцветать,

Будет где летать.

Бедненький маленький Каин,

Мамой-отцом нелюбимый!

Сызмальства предпочитаем

Был этот мелкий голимый.

 

Бедненький маленький Каин,

Старший братишка по долгу,

Делай, трудись, неприкаян,

Долго-предолго-предолго.

 

Выйдешь в любую дорогу —

Старшему кто же поможет?

Даже и Богу, ох,

Даже и Богу

Ты не понравился тоже.

 

К горлу оно подступает,

Липнет, как к телу рубашка…

— Где твой братишка? — не знаю,

Видно, убился, дурашка.

 

С неба расспросчики катят,

В кровь обращается брашно…

— Как ты убил его, брате?

— Быстро, чтоб менее страшно.

Эй, музыкантишка, толку

Будет с тебя в эти дни?

Флейточка-скрипочка смолкнут,

Нынче без силы они.

 

Проку с дуделок-свистелок

Там, куда метит фугас.

Жемчуг чудовищно мелок,

Что же с ним делать сейчас?

 

Глухо захлопнется небо

В ночь среди белого дня,

Просят голодные хлеба —

Нету его у меня.

 

В небе комета Галлея.

Я на скамейке сижу.

Делаю то, что умею —

В бусики жемчуг вяжу.

 

В бусики, деткам играться,

Как перестанут бомбить —

Может, и стоит стараться,

Где-то кого-то любить.

 

Флейточка-скрипочка скажут,

Слепенькие сторожа,

То, что не сказано даже,

То, что острее ножа.

 

Флейточки-скрипочки хватит

Хоть на декаду, на пять —

Чтобы успеть подышати,

Чтобы успеть рассказать.

 

Всё мы увидим, запомним,

Всё сохраним для живых —

С флейточкой-скрипочкой тёмно,

Но ведь темнее без них.

Ежик свёрнут калачом,

Спит и плачет ни о чем.

Очень ежику тревожно,

Сны и то смотреть не можно,

Чтобы были эти сны

Без печали и войны.

А чего война войнит?

Вот же, братцы, факинг шит!

 

Дождик с неба кап-кап-кап.

Ходит в море древний краб.

Он давно тут обретался,

Он такого навидался!

Столько трупов повстречал,

С каждым честно помолчал:

Ты откуда, морячок?

На тебе какой значок,

Что за землю вспомнил ты

На пороге темноты?

Для чего свой дом оставил,

Для чего война без правил,

Для чего ты был дурак —

Ради правды или как?

 

Ладно, ладно, морячок,

Ты молчок – и я молчок:

Ты ушел своим путём,

Всё проходит, мы идём,

Всё проходит, все пройдет,

Гаснет мир из рода в род,

А потом опять засветит,

Будут яблоки и дети,

Всё поймем и всё расскажем,

Сказки, песни, смерти даже:

Кто себя до дня хранит,

Тот полезных снов наснит.

 

Крабик, скушав всех на дне,

Поминает их во сне,

Ёж, в кулек свернувшись туже,

Посчитавши всех овец,

Спит иголками наружу

(вот и молодец!)

 

Бог на небе, ёж внизу,

Переждем дай Бог грозу,

Над землей большая плошка

Опрокинутой воды.

Спит клубочком теплый ёжка

Под лучом своей звезды.

Кто нас любит, кто в нас верит,

Кто-то ласково измерит

Наши жизни и пути,

Значит, спи и не грусти.

— Товарищ, верь!.. — но товарищ не верит,

Товарищ тупо устал.

Он молча смотрит в сторону двери,

На каменный пъедестал.

 

Товарищ знает: все будет скоро

Опять, как и до сих пор,

На бюст Паллады плюхнется ворон,

Заладит свой невермор.

 

Тиран подохнет — возбухнет новый,

Такой уж воздух у нас.

Звезда-то всходит, но цвета дурного,

Как чей-нибудь красный глаз.

 

Настанет день, и в краю зелёном

На груду руин и говна

Тихонько кто-то придет с баллоном

Писать и писать имена.

 

Как на картине, где дети в Париже

Отважно малюют «Paix» —

Труба пониже и дым пожиже,

Но тут вам не Сен-Тропе.

 

Тут всё просторы, а на просторах

Довольно трудно сбежать —

Рисуй вот граффити на заборах,

Сумей башку удержать.

 

Товарищ, знаешь — никто не остров,

Но кое-кто — островной форпост и

Блок-пост на слиянье рек.

Товарищ, верь — не в звезду, а просто

Что ты еще человек.

 

Товарищ, верь, меж нами двоими

Всегда натянута нить.

Не надо нигде писать моё имя,

Вот дали б просто пожить.

 

Но если не выйдет — что ж, не нежданчик.

И где-то в глуби страны

Какой-нибудь, верь, взойдёт одуванчик

Пленительной тишины.