3-я мировая

3-я мировая, Стихи

Ежели враг не сдается, то от него убегают —
Далёко, до края земли, до небесного Ерусалима,
Где несть ни болезни, ни воздыхания, ну то есть там не вздыхают,
Поскольку нет ни малейшей причины помимо сладкого дыма
 
От дыма на алтаре отечества уж как бы он ни был сладок
Глаза слезятся и в горле кашель — такая природа у дыма.
Кому кадят на сем алтаре — загадкою из загадок
Оставь, не спрашивай, главное — волны и воды проходят по-над и мимо.
 
Запомни только, что есть лекарство от этой долгой печали,
Что ты не обязан в варшавское гетто,
Что ты не обязан в черное лето,
В Нуменор под цунами…
Неужто земля всегда так шаталась, а мы и не замечали —
И заметили только, когда она зашаталась прямо под нами?
 
Шаткое стало небо кругом. И лестницы рушатся, брате.
Палубы шаткой не ожидал солдат на недолгом постое.
Но мы устоим на чем-то другом.
Например, на Фоме Аквинате.
Пять доказательств есть у него. А мы с тобою — шестое.
3-я мировая, ерунда

— Не убоюсь я зла,
Одолеваю его всегда!
— Но это же ужасно!
— Но я непременно хочу, чтобы было зло и чтоб я его одолел, — упрямо возразил псалмопевец.
— Нужно писать гекзаметром! Гекзаметром, а не рифмовать. Или аллитерационным стихом. Или по крайней мере ритмической прозой.
— А что такое ритмическая проза, — спросил псалмопевец.
— А вот что: Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего, — объяснил ангел.
Псалмопевец просиял.
— Перепиши все в таком вот стиле, — посоветовал ангел. — И запомни, что в настоящем Писании, во фрагменте, который потом внесут в канон, все должны быть в родстве друг с другом. И старцы, и сто сорок четыре тысячи праведников. И даже первый убитый с первым убийцей.
— Но как же они могут так злиться друг на друга, если они в родстве? — спросила жена псалмопевца. — И как можно без принцессы? Без счастливого конца? Ведь так грустно, когда кто-то умирает.
— Это трагедия, дорогая моя, — сказал псалмопевец. — И обязательно в конце кто-то должен умереть. Еще лучше, если умрут все, кроме одного, но желательно, чтобы и он тоже. Так посоветовал ангел. Он сказал, что так будет в итоге всем лучше.
— Но я все же хочу больше оптимизма.
— Ладно. Может, так?
Я пройду смертной тенью, хотя невиновность моя к небесам вопиет,
Василиска попру и на аспида плюну слюной,
Эпизод депрессивный мне будет не более страшен, чем птичий помёт,
Танк угрюмый меня не пугает и птица стальная меня не гребёт,
И никто меня за экстремизм не посадит, а если посадит, и это пройдет,
Если будешь, мой Боже, со мной!
(…)
— Успокойтесь и возьмите себя в руки, — с неожиданным пониманием сказал ангел. — Все обойдется. Публика ведь не за тем читает священные тексты, чтобы понимать.
3-я мировая, Стихи

Гомеопатически
Принимай войну.
На ночь, по привычечке,
Ложечку одну.

Маленькими дозами,
Играми в солдат,
Дерном под березами,
Где солдаты спят,

Можем-повторитями,
Бомбами во сне,
Тоненькими нитями
От войны к войне,

Деды-воевалами,
Грязью на руках,
Утлыми вокзалами,
Где на вещмешках —

И тогда огромная
Взрослая война,
Многим неподъемная,
Будет не страшна.

Тихеньким набатиком
Принимай набат —
Вырастешь солдатиком,
Чёрт тебе не брат.

Кушай, по обыченьке,
Баюшки-баю,
Гомеопатически
Смертушку свою.

3-я мировая, Hainaut-Constantinople, Стихи

Всё это было же, было, зачем оно снова и снова.
Список же этот зачитан, зачтён до последнего слова.
Вот беотийцы поперли, за ними данайцы, микенцы.
Венецианцы за ними. И даже корабль из Пьяченцы.
Фландрцы отстали немного. И вновь не увидятся боле
Тот, кто любил боле жизни, и та, что мечтала о воле.
 
Всё суета, этот ветер знаком от начала началий,
Что же он снова над нами? И что с нами станется дале?
То ли, что было со всеми, и снова пребудет и будет?
Мы же с тобой еще люди? И кто там по-прежнему люди?
 
Ты говоришь «мы же люди» — как будто хорошее что-то.
Скажем вот, птица Афины творит только Божью работу.
Видно ей сверху как прежде, поля ей по-прежнему злачны…
Боги бывают, конечно, по-прежнему неоднозначны.
 
Что-то неладное снова вокруг и внутри Эльсинора,
Тянется список и тянет плывущих за нами и с нами.
Роза при имени прежнем упала на лапу Азора.
Лапу задрал он и умер. С нагими мы впредь именами.
3-я мировая, Стихи

А над краем земли нынче горькие звезды взошли
Не любив — не теряешь, а значит, в войне повезло
Но опять говорит кто-то малый у края земли —
Я не думаю, что от любви есть какое-то зло.


Больно точно бывает, но больно бывает и так.
Кто там движет светила? Светила волной унесло,
Но сжимая в кармане свой камешек, шарик, пятак,
Я не думаю, что от любви есть какое-то зло.


Это ножницы мойры, но в вечность протянута нить.
Вдоль нее мы и смотрим гадательно через стекло.
И в гробу, как болтливый покойник, я буду твердить —
Я не верую, что от любви есть какое-то зло.
Даже если умру от нее, не устану твердить —
Я не верую, что от любви есть какое-то зло.


Говори, говори, пока время молчать не пришло —
Я не верую, что от любви есть какое-то зло.

3-я мировая, Стихи

А как сняли, сняли пятую печать,
Люди, люди, люди начали кричать:
Мол, доколе, Отче? Сколько ж, Ваша честь?
Можно ли короче? Можно ль это снесть?


«Погодите, люди, дайте только срок,
Скоро всех осудят, будет Рагнарёк,
Всем забита стрелка, всем назначен срок,
Будет вам и белка, будет и свисток.
Да и третий будет, и четвертый дам…
Вы пока что люди. Продержитесь там».

3-я мировая, Стихи

Сыч был сотворён на пятый день (в четверг,
Хотя есть версия, что это была пятница),
В десять сорок пять по местному времени,
Вскоре после форели, незадолго до жаворонка.
Сыч сразу получился так хорошо,
Что Творец решил и не редактировать:
Совершенная форма, каплевидность, капля,
В сложенном виде почти что шар,
В раскрытом виде — роскошные крылья,
И мудрые очи, чтоб наблюдать
За остальными земными тварями.

Афина оценит, подумал Творец,
Но это послезавтра, после людей
И после того, как они сотворят Афину,
А заодно построят сычарню —
Ведь сыч домовый, ему нужен домик
Сухой и теплый — а пока пусть летает,
Обживает небо, привыкает к деревьям,
Наполняет землю, как будет сказано —
Иже везде сыч и всё наполняет.

На следующий день сыч уже пообвыкся,
Пронаблюдал сотворение человеков,
Сильно переживал — процесс ведь нелёгкий,
А сыч очень ждал, что человек получится
Хорошо и хорошим, и построит сычу сычарню,
И будет дружить с сычом, а сыч — наблюдать за ним и думать
И говорить на своём наречии
Буууфууу! — переводится как «здравствуй, я сыч»
Или «уйюй!» — переводится как «я тут живу
И Господа прославляю по-своему».
Или «ссччщщ» — «вот сейчас не трогай,
Важна расстановка личных границ».

Но что-то очевидно пошло не так.
И шло не так почти что с начала,
И сыч летит из Карфагена в Трою,
Заполошный, будто и не птица Афины,
А курица какая-нибудь безголовая не птица
Из Трои в городок Орадур-сюр-Глан,
Из Орадура в окраины Дрездена,
Оттуда в Пальмиру, из Пальмиры в Харьков,
Из Харькова куда-то в пески иудейские,
И в Воронеж, к примеру, почему не в Воронеж,
Мечется в поисках безопасной сычарни,
Где можно отложить бесценные яйца,
Откуда не прогонят эти самые люди,
На которых были такие надежды,
А теперь и бууу-фууу сказать не выходит,
Сплошное ссссчччщщ. Что переводится «сколько же можно».
Второе значение по Мультитрану —
«На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек».

3-я мировая, Стихи

Что же они всё время находят
Поводы убивать?
Первый же был и наследник вроде,
Не о чем ревновать,
 
Плуг ли отцовский, сталь ли иную
Вёл молодой рукой —
Но говорил, что к Богу ревнует —
Что же за Бог такой?
Все говорят, что о Боге ревнуют —
Что же за Бог такой?
 
Солнце ли всем им не ра́вно греет
Ночью Длинных ножей?
Где тут записывают в евреи?
— Сыне, так Ты уже.
3-я мировая, Стихи

Пока ты играл со смертью в чёт-нечет, играл с подружками в докторов
(А бросим монетку, калечат-лечат, посмотрим, ты умер или здоров),
Пока играли вы в матери-дочки, ты будешь папой, а ты соседкой,
А после останусь я в одиночку вот с этой мелкой бедной креветкой,
А после еще во что-то сыграем, к примеру, в хоббитов Фродо-Сэма,
Которые сами сперва не знали, насколько затягивает система,
И съевший мышь да заглотит хвост — сыграем в скандинавскую сагу…
Покуда играли в великий пост — полмесяца ели дерьмо и бумагу,
Поскольку это святая игра, кто проиграл, не берет наследства,
Покуда играли во всё что до́лжно на пятом десятке нашего детства,
Пока мы играли в любит-не любит, покуда ромашку бедную рвали —
«С дороги собьётся, домой вернётся, увидит, где сбился в самом начале» —
И в Монополию, и в Каркассон (ох, бедный виконт Тренкавель) и покуда
Играл со смертушкой на экране неподражаемый Макс фон Сюдов —
Покуда они играли в войнушку, давай сегодня ты будешь враг,
А завтра я враг, а ты будешь герой, а я буду сам последний дурак,
Сегодня я буду тебя убивать, а завтра ну так и быть ты меня,
Ролями меняемся, чтобы игралось, а не получалась злая херня —
Что наша жизнь? Игра. Ты, возможно, в процессе увидишь дорогу в рай,
Покуда в костях твоих есть огонь, во что предлагают — пока играй,
 
А девочка Анна на бывшем складе, с засветкой, затёмкой, занемкой, заглушкой
Играет в мир со своей воображаемою подружкой.
3-я мировая, Стихи

Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Где был террорист?
 
Да вот где он был, помилуй —
Грелся во чреве Евы,
Слушая ток ее крови,
Ток жизни людского мира,
Ещё не подозревая,
Что он первородный, сокровище,
Великое чудо Господне,
Первый на свете, исшедший
Из женского лона,
Первый на свете,
Питавшийся от пуповины,
Предтеча своего брата —
 
Ещё не подозревавший,
Что он, первородный Адамов,
Сокровище, чудо Господне,
Которого так ожидают
Мать и отец и творение —
Первенец из убийц.
 
Имена раздавать будешь, милый,
Пела мать, живота касаясь,
Плуг отцовский приимешь, милый,
А я буду все так же прясть
Эти нити сплетённых жизней,
Ни одна не порвется напрасно,
Составят нам полотно.
 
Полотно наготу прикроет,
Полотном обовьют младенца,
Полотно будет саван убитому
Первенцем из убийц.
 
Каин, где брат твой Авель?
А он ещё и не за́чат,
Ты на свете первый ребенок,
Ты на свете пока один,
И тебе пока хорошо.
 
«Вырастет — сам решит,
Кем ему стать, о муж мой».