Chretien de Troyes

Холодною стеною

Стоит вода в дожде.

Так мой роман о Трое

Кончается в нигде.

 

Закончились троянцы,

Ахеян тоже нет.

Что надо были танцы,

Но в зале гасят свет.

 

Сандалию Ахилла

Морская треплет мгла.

Так дружба победила —

Всех разом прибрала.

 

Лишь гостем незнакомым

Исходом темы всей

Вдоль стен родного дома

Крадется Одиссей —

 

Разок взглянуть на сына,

Что вырос без отца,

Но не свести патину

С лица у пришлеца.

 

Твоё святое право

Позаросло травой,

Ты слишком долго плавал,

Твой сын давно не твой.

 

Ему уже не надо,

Он будет только прав:

Скользнет спокойным взглядом —

И дальше, не узнав.

На свете много бьющих рук,

А ласковых — лишь две.

Темны слова твои, мой друг —

Так тень орла ложится вдруг

Крестом в дневной траве.

 

На свете много жадных глаз,

А щедрых — только два,

Смотрящих на меня сейчас,

Как будто я — земной алмаз,

И свет, и смысл обоих нас,

И жизнь моя жива.

 

Темны слова твои, мой свет,

Я вспомню их в ночи.

Запоминая твой завет,

Осознавая твой ответ,

А нынче помолчи.

 

Ты говорил: идя вперёд

По кромке быстрых вод,

Готов к утратам Ланселот,

Не зная, кто его спасёт,

Но зная, кто убьёт.

 

И не о том тоскует он,

Твой верный паладин.

Тоскует он, что обречен

Тобою до конца времён

У Бога быть один.

 

Насколько с Богом одинок,

Кто сам себе не брат?

Узнаем оба в должный срок,

Как долог лес, и дом далёк,

И только малый огонёк

Поёт — вернись назад.

 

Ты был прохожий человек,

Зашедший на ночлег.

Откуда ты? — несу привет

Из тех краев, где долга нет,

И боли нет, и страха нет,

И все, что людям было свет,

Хранится там навек.

 

Пусть ночь шумит невдалеке —

Все времена сейчас.

И Ланселот спешит к реке,

И мы лежим, рука в руке,

И Бог не судит нас.

Три стадии роста поэта —

Ребёнок, любовник, старик.

И вот посредине сюжета

Я, кажется, третьей достиг.

 

Меня никакая награда

Нигде никогда не ждала,

И мне, право слово, не надо,

Вот лишь бы стрела не нашла.

 

Но нынче куда я ни еду,

Дорога всё в круг, не вперёд,

И что-то все время по следу

Так плотно и жадно идёт.

 

Так мало ведь надобно, Боже —

Всего-то Твоя благодать.

Не мирром — ожогом на коже

Тебя мне досталось узнать.

 

Позволь мне пожать, что посеял,

Что выслужил долгим трудом:

Вернуться святым Алексеем

В потерянный собственный дом,

 

Неузнанным лечь у порога

И там наконец отдохнуть,

Увидев во сне, как дорога

Навек превращается в путь.

Карфаген был должен быть разрушен,

Не свезло тебе, карфагенянин.

Содом подлежал уничтоженью,

Не свезло тебе, Лотова супруга.

 

Если снятся разбитые ступени,

Стены дома, где ты родился,

Все в потеках, заложенные окна,

И крапива высотой по горло —

То к чему бы это? К невозврату.

Тебя вытолкнул дом, как утроба,

Поздравляю с легким разрешеньем.

 

Расскажи мне, Господи милый,

Я когда-нибудь еще буду счастлив?

Или хотя бы — свободен…

Подбери меня, как щенка слепого,

Отогрей, накорми, закутай,

Из бездомного сделай домашним.

Я Тебе пригожусь, обещаю.

 

Никуда вернуться невозможно,

Но куда-нибудь можно добраться,

Где яблоки, свет и воздух.

Умереть без любимой довольно просто:

Человек, как известно, отнюдь не остров.

Да куда там остров — маленький камень,

Залагаемый в стену чужими руками.

 

Кто его поднимет? И кто отбросит?

Он лежит себе и воды не просит,

И не просит хлеба, и слез не точит,

Под него и вода затекать не хочет.

 

Но уж если взяли, вложили в стену,

Возгордившись, он мыслит себя нетленным,

Сразу частью собора, небес портала…

А как рухнет стена, так пиши пропало.

 

Вдоль дороги камешки, я меж ними.

«На тебе построю, Пьер тебе имя».

Что построишь, Господи? Я не в теме.

Подбери меня всё же в должное время.

Мальгре-бонгре

Ты при дворе,

Хоть и чужом,

Пусть мир болит,

Ты все же сыт,

Сим доживём.

 

Кончен поход,

Сэр Ланселот,

Кончен рассказ,

Снег в свой черед

Пусть заметет

Обоих вас.

 

Но Персеваль

Видит Грааль,

Правит свой путь,

Вот же он, вот,

Слышишь, зовёт:

— Есть кто-нибудь?

 

Встань рядом с ним,

Сердцем одним

Бога любя —

Ведь у него

Нет никого,

Кроме тебя.

 

Лес его дней

Хоть и темней

С каждым-то днём,

Хоть и не сад —

Вместе мы, брат,

Выживем в нём.

 

Сойдёт на нет

Счёт и побед,

И неудач,

Снег в свой черед

Всех занесет,

Так что не плачь.

Всем интересно, сколько и как меня били.

Некоторым — и сколько и как любили.

 

Что же, я расскажу на потеху людям.

Это не трудно, расскажем и позабудем.

 

Лучший способ смириться, ты ж моя птица,

Это сложить историю, проговориться.

 

Это порой важнее, чем проблеваться.

Только б не о себе — но куда ж деваться,

 

Как ты ни прячь осла за низкой стеною,

Уши будут торчать: вот так и со мною.

 

Что же, начнём, как обычно, в Бросселианде.

Кто это скачет? Не разглядеть, туман-де.

 

Кажется, рыцарь. Плачет, расставшись с нею.

Очень любили, и это даже больнее.

 

Будет он жить, не волнуйся, читатель милый.

Будешь ты сыт его слабостью, его силой.

 

Будет он жить своей памятью невозбранной.

Только вот так и поём: поём своей раной.

 

Всякий сюжет без раны не интересен.

Но хорошо, что она годится для песен.

 

Эти прорехи до гроба не заживают,

Но хорошо, что оттуда и розы бывают.

 

Кто на Мосту Меча изрежет всё тело?

Друже, держись, я рядом, чтоб не болело.

 

Не изнутри нельзя совладать с сюжетом.

Господи, Ты же всех лучше знаешь об этом.

 

Что там в Граале? Конечно, кровь там, в Граале.

Не притворяйтесь, что вы об этом не знали.

 

Не притворяясь, глотаешь — и больше не страшно.

Не притворяясь — она претворяется в брашно.

Он со мной делится болью

(Впрочем, это взаимно),

А с ним — Ланселот несчастный,

Шатаясь в седле от горя,

Но скоро всем станет легче.

 

Боль не бывает вечной

И превращается в славный

Роман о славных свершеньях

В славное прежнее время,

При короле Артуре,

При графе по прозвищу Щедрый,

При Анно Домини прошлом.

 

А где-то над временами,

Над двенадцатым, двадцать первым,

Над вневременьем Ланселота,

Истекающим кровью мифа,

Автор, которому больно

За нас, которым так больно,

Финальным звеном этой цепи

Стоит, принимая в руки

Все эти красные раны,

И ранки, и ранищи даже,

И говорит улыбаясь:

 

Не бойся. Не бойся. Не бойся.

 

Я ведь вам Автор Добрый,

Жизнь полагаю

За персонажей.

Бежит дорога на Ланьи,

А дальше — на Париж.

Как славно не иметь семьи —

Что хочешь, то творишь.

 

Вот хочешь, скажем, помереть —

Ложись и помирай.

Никто не сможет запереть,

С собой и ад, и рай.

 

Как говорил мой бывший друг,

Будь храбр и честен будь.

Как станет ядом все вокруг

И загорится путь,

 

Всего-то вспомнить: был хамсин,

Гудела смерть кругом.

И сам себе ты, сукин сын,

Был другом, не врагом.

 

Ты правил свой кривой полёт

Под взглядом Божьих глаз.

Ты просто двигался вперёд,

Так двигайся сейчас.

 

Ползи, тяни пути свои,

Кричи — зачем молчишь?

…Бежит дорога на Ланьи,

А дальше — на Париж.

 

Там что-то будет, что-то ждёт,

Лишь дай ему прийти.

И дождь идёт. И жизнь идёт,

Ты жив, пока в пути.

Вроде бы все как обычно,

Как то и дело бывает:

Женщина и мужчина

Встретились, полюбили,

Вместе взошли на ложе.

Узнали, зачем они люди.

Потом родился ребёнок.

 

Но отчего же так страшно?

 

Не от того ли, милый,

С какой высоты спустилась

Дама навстречу другу,

Его до себя возвышая?

Не от того ли, родная,

Что вышел друг de profundis

В её любимые руки,

Но пробыл в них так недолго —

Время и место дружно

Надвое разорвали

То, что срослось, по живому.

 

Но отчего же так страшно?

 

Не от того ли, свет мой,

Что столько людей погибло —

Косвенно, прямо, криво —

Убитых радостью этой,

Маленькой и огромной,

Сколько камней разметало,

Столько себя пропало.

 

Что же нам, свет мой, делать?

Как нам теперь молиться,

Если то самое место,

Где Бог обитал под сердцем,

Стало сплошною раной?

Куда нам теперь податься,

Если нельзя друг к другу?

Что же кругом изгнанье…

 

Но отчего так темно-то?

 

Сердце ты моё, сердце,

Глупое плотяное,

Ты бы любило Бога,

Ты бы себя забыло,

Ты бы уже не билось

Комком плотяным о стены,

Ты бы скорей разорвалось…

Слушай, неужто это

Тайное, злое, лесное —

И стало нашей часовней,

К которой путь через чащу?

 

Неужто часовня в чаще?

Неужто без чащи нету

Пути до этой часовни?

Немногие возвратились,

Но кто не вернулся — счастлив.

 

Здоровым Грааль не нужен.

Граалем служат недужным.

Вопрос взывает к ответу.

 

Abyssus abyssum invocat.