Honfroy de Toron, ерунда, переводы, Стихи

Крестушки – популярный жанр коротких духоподъемных крестовых сирвент, не лишенных остроумия и нередко иронизирующих над противником. Основоположником жанра можно с большой долей вероятности назвать трувера, известного в последней четверти XII в. Под прозвищем «Марешаль д’ Утрежурден», жившего при Трансиорданском дворе под покровительством молодого графа де Торон, а впоследствии сопровждавшего его на осаду Акры и на Кипр (биографию трувера см. в статье «Марешаль»).

Творческое наследие Марешаля чрезвычайно разнообразно, однако же все его произведения отличаются характерным чувством юмора и четко выраженной политической позицией: в отличие от многих, он никогда не менял сторон.

Изобретенный им жанр короткой духоподъемной сирвенты быстро обрел популярность, в нем писали многие авторы как эпохи Марешаля, так и более поздних веков. Как часто бывает с произведениями подобных жанров, большинство их утратило авторов и порой имеет несколько вариантов «на злобу дня» в зависимости от времени и места исполнения, но некоторые крестушки мы все же можем уверенно атрибутировать авторству Марешаля лично. Имеется также ряд произведений, скорее всего, приписываемых ему ошибочно. Приведем сначала те, об авторстве которых можно заявлять со всей ответственностью. Мы постарались расположить их в хронологическом порядке.  

  1. Едет к нам король Луи,

На знаменах лилия.

Ну держись, султан Зенги,

Рожа крокодилия!

(Примечание: произведение написано под влиянием сирвенты времен 2-го крестового похода «Ki ore irat od Loovis» в ожидании похода нового).

 

  1. Ах, не езди, Фатима,

С милым на свидание!

За барханом сторожит

Князь Трансиордании.

(Время написания – до 1187 г.)

 

  1. На окошке два цветочка

В замке Тира-города.

Ни за что не променяю

Короля на Конрада!

(Время написания – между 1189 и 1192 гг).

 

  1. Сине море не наполнишь,

В море вражьи корабли.

Всех сержантов не накормишь,

Их на вылазку пошли!

(Время написания – между 1190 и 1192. Неверно атрибутировать произведение к 1188-89 гг, к осаде Керака: упоминание синя моря явно намекает на тот период осады Акры, когда были перерезаны морские коммуникации, что и было причиной голода христианском лагере).

 

  1. Интересно тюрки скачут

По четыре тюрка в ряд!

Я б и дальше любовался,

Да командуют – «Назад!»

(Время написания – наиболее вероятно между 1187 и 1191 гг, период активных боевых действий. Впрочем, возможен и более ранний период).

 

  1. Мимо Акры осажденной

Я без шуток не хожу:  

То им в ров засяду гадить,

То Распятье покажу.

(Время написания – 1191 г., по прибытии английских войск под Акру: присутствует аллюзия на известный подвиг одного из английских крестоносцев, описанный в «Итинерарии» Ричарда Святой Троицы).

 

  1. С неба звездочка упала

Прямо милому на шлем.

Пусть бы все там раздолбало,

Лишь бы взять Ерусалем!

(Время написания – после 1187 года и вплоть до смерти Марешаля. Вечные ценности!)

 

Есть также ряд произведений, ошибочно или не совсем уверенно атрибутируемых Марешалю. Приведем также и их.

 

Ах, спасибо Тебе Боже,

Ах, спасибо тыщу раз:

Мы на тюрков не похожи,

Наши дамы любят нас!

(примечание: атрибутация наверняка ложная, поскольку за интонацией стоит явный крестоносец, а не уроженец Утремера).

 

Во саду ли, в огороде

Граф фон Глейхен мается.

Позови его жениться –

Мигом соглашается!

(примечание: очевидный анахронизм. Следы Марешаля исчезают на Кипре около 1200-х, не ранее 1197 года, вряд ли он мог дожить до 1220-х и ознакомиться с поразительной историей фон Глейхена).

 

Не ходите вы, девчата,

С крестоносцами гулять:

Крестоносцы вас научат,

Как рубашки целовать!

(Эта крестушка – отчетливая аллюзия на песню Гиота де Дижон «Chanterai por mon corage». Интересно то, что ее окончание существует и в другом варианте:

«Крестоносцы вас научат,

Как Шампанью управлять».

Эта версия позволяет легко определить время и место написания: ок. 1200-1201 г., время подготовки графа Шампани Тибо III к крестовому походу, а его супруги – к регентству.)

 

Вариант: 

Не ходите, крестоносцы, 

С печенегами гулять! 

Печенеги вас научат, 

Как приказы нарушать!

(Атрибутация: после битвы под Адрианополем в апреле 1204 года, автор, очевидно, из окружения графа Луи де Блуа.) 

 

Храни Боже пилигрима,

Как заслышишь клич «Бежим!»

Злые твари сарацины,

Умный парень – пилигрим!

(Многие исследователи приписывают это сочинение графу Луи де Блуа (1172 – 1205), видя в нем отчетливую аллюзию на рефрен популярной песни Chanterai por mon corage:

«Храни, Боже, пилигрима,

Как заслышишь клич «Вперед»!

Злы и дики сарацины,

Мне тревога сердце рвёт!»

Сохранились свидетельства, что граф Луи был весьма склонен подогревать свой и чужой боевой дух подобными аллюзиями.)

ерунда, Стихи

У Марфы был ручной дракон.
Он обожрал весь Тараскон.
Ах, нет, драконша, не дракон!
Кирие, элейсон!
 
У Клары был ученый кот.
В болезни ей носил компот. *
Ах, до чего полезный кот!
Кирие, элейсон!
 
У Роха был знакомый пёс.
Он хлебушка ему принёс.
Ах, до чего же умный пес!
Кирие, элейсон!
 
Был у Антония** свинья.
Он делал то же, что и я.
Ах, до чего ж мой брат свинья!
Кирие, элейсон!
 
Был у Ионы древний кит,
Его он слопал (без обид).
Весьма богопослушный кит,
Кирие, элейсон!
 
У Валаама был осел,
Болтал и ныл, куда б ни шёл.
Печаль, когда болтлив осел!
Кирие, элейсон!
 
Был у Франциска страшный волк,
Он исполнял вассальный долг.
Ах, до чего послушный волк!
Кирие, элейсон!
 
У Серафима был медведь.
Учился постничать и бдеть.
Довольно рано сдох медведь.
Кирие, элейсон!
 
У Еронима личный лев!
Мешал работать, обнаглев.
Ах, до чего докучный лев!
Кирие, элейсон!
 
А у МартИна*** был аббат.
Ни крысам, ни ему не рад.
Понятный, в общем-то, аббат.
Кирие, элейсон!
 
* Ну, кошка, а не кот, и носила не компот, а салфеточки, но это художественное допущение! 
** у Антония Аббата
*** де Порреса
 
ерунда, переводы, Стихи

Монтесума
Встретил пуму,
Идя через рожь.
Пирожок
Испек
Из пумы —
До чего хорош!
 
Приглашенье
К угощенью
Как не разослать?
Монтесума
Кличет пуму
В чайники стучать.
 
Населенье
Приглашенье
Мигом приняло.
Монтесума
Вместе с пумой
Веселы зело.
 
Вечер званый
Долгожданный!
Суетится град:
Бриллианты,
Перья, банты —
Кто во что богат.
 
Но в народе
Слухи бродят
Про вождя-отца:
Пумы мало!
Нам, пожалуй,
Не дос-та-нет-ца!
 
Депутатов,
Делегатов
Шлет к дворцу народ:
«Объясницца
Не хотицца
Вам на этот счет?»
 
Вождь народный,
Свой природный
Юморок тая,
Рек с балкона:
«По закону
Пума — вся моя!»
 
Благородный
Гнев народный,
О правах кричат.
Монтесума
Вместе с пумой
В пироге молчат.
 
оригинал
 
Montezuma
met a puma
coming through the rye
Montezuma
made a puma
into apple-pie
 
Invitation
To the nation
Everyone to come.
Montezuma
And the puma
Give a kettle-drum.
 
Acceptation
Of the nation
One and all invited.
Montezuma
And the puma
Equally delighted.
 
Preparation,
Ostentation,
Dresses righ prepared:
Feathers — jewels —
Work in crewels —
No expenses spared.
 
Congregation
Of the nation
Round the palace wall.
Awful rumour
That the puma
Won’t be served at all.
 
Deputation
From the nation,
Audience they gain.
«What’s this rumour?
Montezuma,
If you please, explain».
 
Montezuma
(Playful humour
very well sustained)
Answeres : «Piedish
As it’s my dish,
Is for me retained.»
 
Exclamation!
Indignation!
Feeling running high.
Montezuma
Joins the puma
In the apple pie.
ерунда, Стихи

Во шкалики шкаликов! — Опрокинь! 

 

— Антоний! Антоний!
Кадни нам благовоний!
— Тили-тили, трали-вали,
Меня не благословили,
послушанья не давали!
Парам-пам-пам!
 
— Григорий! Григорий!
Пойдем на комплеторий!
— Тили-тили, трали-вали,
Меня не благословили,
послушанья не давали!
Парам-пам-пам!
 
— Макарий! Макарий!
Прочти весь бревиарий!
— Тили-тили, трали-вали,
Меня не благословили,
послушанья не давали!
Парам-пам-пам!
 
— Стефане! Стефане!
Сыграй нам на органе!
— Тили-тили, трали-вали,
Меня не благословили,
послушанья не давали!
Парам-пам-пам!
 
— Пасхалий! Пасхалий!
Зачти из «Декреталий»!
— Тили-тили, трали-вали,
Меня не благословили,
послушанья не давали!
Парам-пам-пам!
 
Нектарий! Нектарий!
Пойдем читать розарий!
— Тили-тили, трали-вали,
Меня не благословили,
послушанья не давали!
Парам-пам-пам!
 
— Эй, фратрес! Браточки!
Пойдём-ка в погреб к бочке!
— Тили-тили!!! Аве, аве!!!
Славим Господа во силе,
Славим Сильного во славе,
Аминь, аминь!
Chretien de Troyes, ерунда, Стихи

Я граф Анри Ле-Либерал.
Вагон мощей насобирал,
Но стал и сам — живые мощи.
Моя судьба могла быть проще.
 
Я граф Анри Ле-Либерал.
Я честно жил, но проиграл.
 
Я граф Анри Ле-Либерал.
Мою жену вассал украл.
Но я с рогами жить не стану,
Убьюсь-ка лучше об султана.
 
Я поэт, зовусь Кретьеном.
Научу вас всех изменам.
 
Я романист, зовусь Кретьеном.
Сеньор мне дал под зад коленом,
И улетел я ввысь и вдаль,
Чтоб там искать Святой Грааль.
 
Я поэт, зовусь Кретьен.
Я предвестник перемен!
 
Я поэт, зовусь Кретьен,
Угодил к Амору в плен.
 
Я графиня, дама Чудо.
От меня вам сын-зануда.
 
Я графиня, дама Чудо.
Поматрошу и забуду.
 
Я поэт, зовусь Гиотом.
Склонен к резким поворотам.
 
Я романист, зовусь Гиотом.
Не склонен к низменным заботам.
 
Я Годфруа, что из Ланьи.
Не чужд любви, но чужд семьи.
 
Я Годфруа, что из Ланьи.
Не подложу друзьям свиньи!
 
Я славный клирик Годфруа.
Немного гений, je crois!
 
Я король, зовусь Анри.
Крестоношу на пари.
 
Я славный граф, зовусь Henricus.
Я стану первым, накось-выкусь!
 
Я младший сын, зовусь Тибо.
Легко берусь я на слабо.
 
Я ваш юный граф Тибошка.
Недоношенный немножко.
 
Я ваш юный граф Тибошка. 
От меня вам неотложка. 
 
Я младший сын, я Тибодо.
Подкидыш в отчее гнездо.
Honfroy de Toron, ерунда, Стихи

А Марешаль д’Утрежурден-то, похоже, выжил и после всех перипетий всплыл на Кипре (где всплыли примерно все выжившие, которым много досталось и многое достало). Пережил и многое, и многих, и продолжал творить уже при королях Ги и Аймери. Чью руку он держал, легко заключить по его дальнейшей поэзии.
 
Жил-был Анри Частичный
Под номером второй.
Исторьей неприличной
Он сделался король.
 
Корону спер чужую,
И ту не надевал,
Жену еще чужее,
И с той не ночевал.
 
Но карма вышла в минус,
Балкон на двор херак,
И комес паллатинус
Скончался как дурак.
ерунда, Стихи

Плачет мирянин —
В орден не берут…
Его утешают,
А Бог глядит с небес.
 
Плачет послушник —
Призванье сильно жмёт…
Его утешают,
А Бог глядит с небес.
 
Плачет монашек —
Замучила любовь… 
Его утешают,
А Бог глядит с небес.
 
Плачет священник —
Бога не видать…
А Бог пригляделся
И взял его к Себе.
ерунда, Стихи

Это Гроб пустой.
Он предмет простой,
Он никуда не денется.
И потому-то Гроб пустой
Всего превыше ценится!
 
(Refrain)
В битву за Гроб Святой
Пойдём мы смело —
И сгинем всей толпой
За Божье дело!
 
Се, нашей веры великий секрет:
Всякий мертвец либо есть, либо нет,
А мёртвый Господь — изумив целый свет —
Три-дни был мёртв, а потом уже нет!
 
(Refrain)
Пред Богом и людьми
Мы выйдем смело
И сложимся костьми
За Божье дело!
Honfroy de Toron, ерунда, Стихи

I

Сеньор де Монклер,
Известный трувер,
К несчастью, не миллионер,
Владелец кольчуги,
Коня и мечуги,
Решил посетить Утремер.

Место купил у пизанцев на судне,
Божьих паломников трудные будни
Кое-как вынес, бранясь и тоскуя —
Черствый сухарник и качку морскую,  
И, в сотый раз победив тошноту,
Вышел на берег в Акконском порту.
Рядом –
Его дестриер захудалый,
Сзади –
Его экюйе разудалый
Тащит на берег его барахло:
Узел с бельем, копьецо и седло.

II

Сеньор де Монклер,
Известный трувер,
Немедля запродал свой меч
Короне на год —
Как все, за пятьсот, —
В намеренье головы сечь.

«Но прежде, —
Клянется он у алтаря, —
Я эти деньжата
Потрачу не зря!
Уж коль я паломником
Стал неспроста,
Сперва я объеду
Святые места!»

И, оценивши святыни столицы,
Он к коннетаблю пошел отпроситься.
«Однако ж, — сказал де Монклер Лузиньяну, —
Хочу побывать я и за Иорданом!
Я буду верблюжье
Вкушать молоко,
Отведаю местные блюда,
На Мертвое море скатаюсь легко
И львиную шкуру добуду!»

III

Вьется в пустыне
Ужасный хамсин.
Мчит по пустыне
Какой-то кретин.
В мыле его дестриер захудалый,
Следом чуть жив экюйе разудалый –
В эту погодку в районе Керака
Добрый хозяин не спустит собаку!

Вот наконец перед ним и Керак.
Путник сползает с седла кое-как:
«Будьте любезны, я гость ваш и рыцарь!
Выдайте, сударь, чего освежиться –
Воду — коню, господину – винца,
Оруженосцу – бульон от яйца!»

Мил и приветлив сеньор молодой,
Щедро поит и вином, и водой,
В залу зовет в ожиданье обеда,
Всех развлекает учтивой беседой.

IV

Вдруг крестоносец воскликнул: о Боже! –
В залу вошел сарацин чернорожий!
И, воздавая Аллаху хвалу,
Нагло направился прямо к столу!

Тут у Монклера в глазах помутилось,
И с перегрева бедняге примстилось,
Будто арабы везде и кругом:
Рядом,
В дверях,
За столом,
Под столом,
И на лицо они все как один:
Здесь сарацин…
И там сарацин…
Каждый Аллаху хвалу воздает,
Всех их бесстрашный Монклер перебьет!

Сеньор де Монклер,
Известный трувер,
Хватает могучей рукой
Мечугу свою,
Роняя скамью,
Крича «Дье ло волт» и «Аой»!

— Спокойно, — вмешался сеньор молодой, —
Мой гость сей сириец известный!
В таможне Марона он ставленник мой,
Чиновник почтенный и честный.
За что и под Акрой три плуга земли
Весьма по заслугам к нему перешли.
Приехал ко мне он с отчетом,
Его принимаю с почетом.

Но франкский сеньор,
На глупости скор,
Чертей поминает три тыщи,  
И, красный как рак,
Покидает Керак,
Со злости проливши винище:
«Там, где наделы дают бусурманам,
Я ни на миг оставаться не стану!»

V

Веет в пустыне
Хамсин многодневный.
Едет в пустыне
Надутый и гневный
Потный, усталый
Франк из-за моря –
Спать ему светит
Под кустиком вскоре.

Еле идет
Его конь захудалый,
Бычит
Его экюйе разудалый
И размышляет, не будь он дурак,
Как бы сбежать и наняться в Керак.

* * *

Примечание об авторе и историческая справка

Автор этого иронического лэ, трансиорданский трувор, известный под прозвищем «Марешаль д’Утрежурден», — фигура в своем роде уникальная. О нем доподлинно известно, что он пользовался покровительством Онфруа IV, графа де Торон и впоследствии князя Трансиордании, который помимо прочего приходился ему крестным отцом: так называемый «Марешаль» происходил из семьи иерусалимских иудеев. Унаследовав отцовский бизнес – барышничество, что в дальнейшем и послужило основой его иронического прозвища – он довольно скоро прогорел и решил начать новую жизнь за пределами еврейских кварталов, в широком мире. С этой целью он порвал со своей семьей и крестился, приняв имя Жак, хотя злые языки постоянно поминали ему иудейское происхождение и то, что до совершеннолетия его звали Шмуэль бен-Якуб. Новоиспеченный христианин нашел приют в Трансиордании, под эгидой молодого графа, покровительствовавшего молодому выкресту, который в свою очередь расплачивался с ним своим творчеством, неизменно высоко о нем отзываясь и восхваляя его и впрямь превосходные личные качества.

«Марешаль д’Утрежурден», несомненно, один из талантливейших сатириков Святой Земли, как ему свойственно, рисует франков из-за моря неотесанными, глупо напыщенными и несведущими в местных делах и обычаях. На контрасте создаются образы пуленских баронов – неизменно куртуазных, сдержанных и разумных, полная противоположность заморским гостям, что, несомненно, отражает бытовавшие в обществе Утремера тенденции и постоянный конфликт интересов «пулен против крестоносца».

Поэму достаточно легко исторически атрибутировать. Действие ее, без сомнения, происходит в период между 1183 годом, когда молодой сеньор Трансиордании получает ренту с таможни Акры и Марона вместе с рукой королевской сестры и вплотную занимается делами таможни, и началом 1187 года, когда перед лицом крупной военной угрозы король Ги де Лузиньян созывает арьер-бан. К этому пятилетнему периоду, несомненно, относится и создание произведения – дальнейшая политическая обстановка уже настолько изменилась, что насмешки над франками из-за моря стали попросту невозможны, а арабская угроза королевству слишком велика. Кроме того, Трансиордания была утрачена в 1189 году, и следы Марешаля теряются сразу после взятия Керака в ноябре 1189 эмиром Сад ад-Дином Кумшаба. Нам остается только гадать о дальнейшей судьбе этого самобытного таланта.
 
 
 

Honfroy de Toron, ерунда

Помимо душераздирающей поэмы «Пуленские дети», отрывки из которой мы уже цитировали, архивы Латино-иерусалимского королевства донесли до нас еще один важный литературный памятник эпохи – не менее душераздирающий стихотворный роман «Султан – Зеленый тюрбан». Поскольку сейчас у меня нет возможности сделать его полный поэтический перевод, я изложу его сюжет хотя бы тезисно, дабы это литературное свидетельство человеческого мужества, крестоносной стойкости перед лицом ужасных испытаний стало доступным и современному исследователю.
 
Авторство романа приписывается пуленскому трувору Николя по прозвищу Дисграсье, о котором нам известно очень мало, кроме примерных годов его проживания (ок. 1150 — ок. 1190) и места рождения и основных лет творческой жизни: с большой вероятностью он родился и жил в Трансиордании, в Аль-Кераке (Крак-де-Моав). На его творчество оказало огромное влияние его непосредственное окружение, а именно представители семей де Торон, де Мильи и непосредственно князь Транисорданский Рено де Шатильон, отголоски биографии которого мы, несомненно, находим в последнем и самом сильном произведении этого несравненного бытописателя. Также из его прозвища мы можем — разумеется, с некоторой долей допущения — делать выводы о его внешности, бывшей, очевидно, достаточно невзрачной, особенно на фоне его непосредственного окружения. Видно, что фигура князя Рено сильно его впечатляла, как, впрочем, и всех прочих, кого с князем сталкивала жизнь; однако главной темой произведений Николя Дисграсье на протяжении всей жизни оставались страдания и высокий моральный дух пуленов, а также их несправедливая дискриминация со стороны франков, прибывших из-за моря. Тема страданий и дискриминации пуленов настолько занимала трувора на протяжении всей его творческой жизни, что он даже позволял себе порой ради художественной правды пренебречь исторической.
 
Действие рыцарского романа происходит сразу после битвы у рогов Хаттина, в начале июля плачевного для королевства лета Господня 1187. Взятый в плен молодой сеньор из пуленов, выказавший в бою исключительную храбрость, дерзит пленившему его атабеку, а после и самому султану, каковой решает проверить его на стойкость и примерно наказать, чтобы другим было неповадно. Он привязывает рыцаря к столбу на солнцепеке, не давая ему ни воды, ни покрова на голову, и периодически является из тенистого шатра проведать, как тот держится. Издевательски щурясь, он прихлебывает из чаши ледяной шербет с розовой водой и спрашивает, не нуждается ли пленник в чем, все ли у него в порядке, достаточно ли ему прохладно. На что рыцарь, изнывая от солнца и страдая от не перевязанных ран, стойко отвечает раз за разом: нет, султан, благодарю, я ни в чем не нуждаюсь. Я уже получил достаточно и от вас, и от ваших людей, и больше мне от вас ничего не надобно.
 
Поражаясь, что и у кафира может быть настолько высокое достоинство, сум’а, какой не постыдился бы и лучший из воинов Пророка, султан продолжает испытывать рыцаря, невольно начиная его уважать за несгибаемое мужество. Он даже подумывает о том, чтобы предложить ему высокое место у себя на службе – разумеется, при условии, что тот поднимет палец и примет закон Пророка. Храбрость и сум’а – умение держать лицо в испытаниях – два человеческих качества, которые султан, в конце концов, больше всего ценит в людях, будь они хоть и ильфранджи. Однако султан желает, чтобы рыцарь перед тем восхвалил Пророка, а тот упорно отказывается это делать, раз за разом сообщая слабеющим голосом, что он желает Пророку совокупиться с собственной верблюдицей, а поднимать палец отнюдь не намерен и чувствует себя превосходно.
 
Жара крепчает, рыцаря одолевают зной и насекомые, раны его кровоточат, в горле чудовищно пересохло. Господь по милости Своей посылает несчастному пулену помутнение рассудка от солнечной муки. Так что при очередном визите султана, явившегося спросить – ну как, ильфранджи, прохладно тебе? – тот вместо своего врага видит перед собой в мареве жара свою любимую супругу в зеленом гебенде на голове, супругу, пришедшую его утешить. Он тянется к ней с поцелуями, говорит нежные слова, и султан понимает, что рыцарю совсем конец приходит, крыша от жары поехала у ценного пленника, которого можно при удаче обменять на пару укрепленных замков. Поспешно султан направляется в свой шатер, наполняет чашу ледяным шербетом, чтобы собственноручно поднести мужественному ильфранджи питье и признать, что тот держался воистину неплохо. Однако когда он возвращается к столбу, находит пленника уже отошедшим ко Господу.
 
Если вы не рыдаете уже примерно с середины моего повествования, у вас нет сердца.